Вера Меркурьева - Тщета: Собрание стихотворений

Бросают то в жар, то в озноб
Налеты весеннего ветра.
Ах, в них ли не чуять мне стоп
Старинного, точного метра.

А в белых спиралях берез
Узнать не хитро и не мудро
Оснеженных кольца волос
Игры или времени пудрой.

Приходит он душу губить,
Былого соблазнами полнить,
И дразнит: попробуй забыть,
И шепчет: не пробуй припомнить.

А я полу-бред, полу-сон
Улыбкой тоски провожаю,
А я полу-смех, полу-стон
В изысканный стих наряжаю –

Как будто касаюся, меж
Дыханий прерывистых ветра,
Скользящего края одежд
Всегда уходящего мэтра.

Кто нам солгал, что кроток он и мирен,
Что благосклонен к розам на земле? –
Горящий угль в кадильницах кумирен,
Слепящий огнь на жертвенном столе,

Он у себя, в прозрачности – эфирен,
У нас он – лавы слиток, ток в золе.
Его вела не сладостная Сирин,
В затона отраженная стекле,

Не Алконост, рыдающая с нами,
Не Гамаюн, вещающая мне –
Но песнь его смолою мирры крепла,

Но путь его над бездной шел веками,
Но Феникс, умирающий в огне,
Его учил — как воскресать из пепла.

Могу ли я? о, если я спросила
Себя – могу ли? значит, не могу.
Но движет мной меня сильнее сила –

Ее веленьям я ли небрегу?
И песнь идет, и песне предстоящей
Я радуюсь, как верному врагу.

И вот – тропой, уклонно нисходящей,
Невиданное близится лицо.
Завесою прозрачности скользящей

Его скрывает ауры яйцо.
В дрожащей сети змеевидных нитей –
Двойное удлиненное кольцо

Безвидных глаз – всё жутче, всё открытей
Слепое прояснение грозит
Неотвратимым бытием событий.

Гудящий – звон ли, стон ли он? таит
Все тайны слов, все грани постиженья,
Все яви снов, и боли всех обид,

И смертного бессмертному прощенье.
Слова ли то? ужели то слова –
Согласных, гласных вод кипенье – пенье,

И в них, и в них – все лики естества,
И все еще не явленные лики
Текут, и жизнь мертва, и смерть жива –

По воле Господина и Владыки.
Остер Хирурга неуклонный нож,
Вскрывающий, под горестные крики,

Печаль и радость, истину и ложь.
И верен точный циркуль Геометра –
Руки, не знавшей, что такое дрожь.

И, как волна послушна зову ветра,
И как земля пространству отдана,
И домыслу художника палетра –

Душа, одна, до дна обнажена
И ждет – ножа, и циркуля, и кисти:
Да отпадет всё, всё, что не она,

Как выжженное, высохшее листье,
Как старая, изношенная плоть —
Возьми ее, и вскрой ее, очисти

И дал ей – новой – новую милоть.
Да умершей дыханием коснется –
Бог или Дьявол, ей равно – Господь.

И пытке воскрешенья предается
Отпавшая, отторженная – вновь:
Вся – из себя, в себе – дробится, рвется,

Истомной боли проступает кровь.
И взмолится душа в изнеможенье:
И это – жизнь? и это есть – любовь?

И тот же Лик, в последнем приближенье
Явив сплетенье Розы и Креста,
Ответит ей: – Зачатье и рожденье –

Две стороны единого листа.
Блаженна ты, блаженна между всеми:
Ты скорбною землей была взята

И, мертвая, прияла жизни семя.
Смотри – умолкла буря, ветер стих,
Мгновение прошло, настало Время,

И в тишине твоей – родился стих.

Благословен пославший нам страданье,
Благословен, кто выстрадать помог.
О, долгое, о, темное скитанье
В скрещениях извилистых дорог.
Но все пути, сплетенья и касанья
Один венчал, один кончал порог –
Порог закрытой двери у заката
И траурная надпись: «без возврата».

И спутники мои переступали
Порог, за ними закрывалась дверь.
И, уходя, в надежде и печали,
Один шептал мне – «знай», другая – «верь».
Но огненной печатью выжигали
Мне на сердце они клеймо потерь.
Я не прощала бросившим на горе,
Я провожала в гневе и укоре.

Где все слова – земные преломленья
Пленительных, стремительных лучей? –
Те, верные – обида искаженья.
Те, светлые – тоска слепых ночей,
Те, гордые – позора униженье,
Те, тайные — хранилища ключей?
Словами землю, небо, море мерьте,
Но не коснитесь риз Любви и Смерти.

И все-таки, соблазн великий в слове,
Большая правда, истинная власть.
Оно кует и плавит цепь условий,
Оно родит и убивает страсть,
Оно велит у смертных изголовий
К последнему созвучию припасть,
И только в нем, о, только в нем – дано нам
Небесному служить земным каноном.

Cor Ardens – Пламенеющее Сердце.
Закрыв глаза, чуть трону: смертью – смерть.
Cor Ardens – чаша крови страстотерпца,
Распятием растерзанная твердь.
Cor Ardens – двуединость слитных терций,
Креста из роз обугленная жердь.
Cor Ardens – отгорело «Без возврата»,
И «Неразлучно» стало у заката.

Благословен пославший нам горенье,
Благословен, кто нам помог сгореть.
За все слова в безмерном приближенье,
За «причаститься» вместо «умереть»,
За все – верней всего – недостиженья,
За колокола треснувшую медь,
За то, что сам отверг он искушенье
Последнее и высшее – забвенье.

Что может дать надломленная лира
Тому, кто ведал тайная Даров?
Вот – холод рук, коснувшихся потира,
Вот – пламя глаз, увидевших покров,
И слова цвет – хвалитная стихира,
И сердца свет – к соцветию стихов –
Ему, чей голос вестью был созвездной
О розе – ране смертной и воскресной.

Сквозь абажур струясь зеленый,
Приятный свет ласкает взор.
Хозяин, чинно благосклонный,
Ведет свободный разговор.
Иного мира зарубежник,
Чудесный гость с иных планет,
Он в православии – мятежник,
И в философии – поэт.

Склонясь над списками, читает
Мои корявые стихи,
И отпускная покрывает
Эпитрахиль мои грехи.
Он вяжет нить цитат и ссылок
Метафизическим узлом
«Трансцендентальных предпосылок»
И ноуменальных аксиом.

Единым свяжет пересказом
Ученых книжек сотни две,
И вот – заходит ум за разум
В моей немудрой голове.
В порывах страха безотчетных
Не раз помянут царь Давид.
– «За что ты мучаешь животных?» –
Покорный взгляд мой говорит.

Но подан ужин. Я немею,
И тщетно время стерегу,
И отказаться не умею,
И оставаться не могу.
Что делать смертным? участь нашу
Мы можем только претерпеть –
И прозаическую кашу
Вкусить, как божескую снедь.

Слились в узор платков ковровых
И сердца стук, и бой часов,
И лиц черты, знакомо новых,
И звуки чуждых голосов.
И я вздыхаю в думе праздной:
О, слишком много красоты –
Как хорошо с хозяйкой грязной
Браниться дома у плиты.

Не для меня высот Парнаса
Неомраченный небосвод.
И благо, что закрыта Лхаса
Для богомольцев круглый год.
Мы все у прошлого во власти,
И плен скрывать – напрасный труд –
Географических пристрастий,
Теософических причуд.

И всем нам свойственно при виде
Снежинок – думать о листве,
Мечтать в Москве об Атлантиде,
Как на Кавказе – о Москве.
И, всё чуждаяся фавора
Из этих рук – не мне, не мне, –
Я буду помнить свет Фавора
В моем завешенном окне.