Вячеслав Ладогин - Спички

Во свезло! – за селом москвичи нахватали усадеб:
Есть занятье теперь Тоньке с Юркой, соседской семье
У соседей в саду, а не то – хоть бомжуй Христа ради,
Безработной четой, по земле.
Торговали чернику, грибы, браконьерскую рыбку
Трассы вдоль – москвичам.
Днём, встречаясь с соседкой, хоть вымучит Тонька улыбку,
А чума – по ночам:
Нет робят, рубль имущества, чем Антонине гордиться,
Спросит мать, что соврёшь?
Стыд ест очи, как встреча с маман… кровь, не лги, не водица…
Да и Юрка, напьётся, хорош —

А теперь – благодать и лафа! Засвистайская вилла,
Ох, богата! Ох, пахоты там! Ну – коттеджище – сила! —
Комнат двадцать, и три туалета (на три этажа),
Есть, конечно, и русская баня, и два гаража.
………………………………………………
А за эти рубли
Рой, да сей, да поли….

Засвистайский Глеб Дмитрич гоняет авто с прибылью́ —
Из Германии. Крут… А вот на-ть – озадачен, как мальчик.
Засвистайской Глафире свербёж: захотелось свинью.
Их, свиней, часто держат взамен теперь кисок-собачек.
«Несолидно свинью», – Глебу Дмитричу кажется, – «гм…
Несолидно… Но Глашку обижу – ни за что ни про́ что…
Карлик-pig… мини-свин… что-т’ я слышал, а ну, поглядим»,
И пошёл в кабинет, там был комп, электронная почта…
«Есть тайваньский профессор», – Глеб вспомнил, – «а звать Ву Шин-Чих,
Инженерию генную он применяет на свинках.
Хрюшки светятся те. Сам-то Чих неплохой мужичок,
Мой парижский приятель»… – качнулся в скрипучих ботинках
Глеб мой Дмитрич, да сел за компьютер… Что ж, в мае к нему
К именинам Глафиры доставлен был свин, звать Му-му,
А девятого мая, в день жениных именин,
Муж коробку несёт, рассыпая дугой серпантин,
Хлоп коробку на стол, ах, завязки из красного шёлка.
Перестали жевать все уста, и разинулись.
Ножниц звонкий щелчок… из-под крышки вдруг визг поросёнка!
С Глашкой чуть не инфаркт, стульев скрип: отодвинулись.
Глеб кричит: «Не пугайсь»! – гаснет лампа. Фонарь. Синий луч,
И сияет свинья, как светило, возникнув из туч.

Тонька ж – очень желала матрац себе фирмы Schlaraffia:
«Ортопеды немецкие, а не хухры, Юр, мухры.
Немцы пашут на совесть, а тут мебель делает мафия.
Заработаем, купим, а то вся спина, Юр, – бугры»!
Что ж, купили. Назавтра ж, рыдаючи, Тонька моя, —
«Там, у них», – молвит, – «Юр, на таком же матраце… свинья».
Юр, свинья на матраце немецком, как наш, слышишь, Юра?
Да зелёное рыло у ней, да зелёная шкура»!

Юрка вынес на свалку матрац, хоть и дома – скандал.
Случай был, Глеба Дмитрича вёз, и вопросец задал:
«Убиралась недавно в коттедже моя Антонина,
Говорит, держишь в спальне Гле-Дмитрич, зелёного свина»…
Рассмеялся Глеб Дмитрич: «Тайванец, а звать Ву Шин-Чих,
Этот фокус проделал, помрёшь, зажигает мужик»!
Вот и весь разговор. И забыл бы Глеб Дмитрич, небось,
Юркин хмык, кабы после в суде повторять не пришлось,
Потому что когда эту свинку нашли в речке Шоше,
«Не искать виноватого», – Дмитрич подумал, – «не гоже».
Юрке дали условно и, вроде бы, казус забыт,
Только Тонька сорвалась с цепи, пьёт, орёт и блудит,
Юрка терпит, он Тоньку не бьёт, не прощается с нею,
Да разбил сгоряча мотоцикл. Вот, везёт дуралею,
Жив-живёхонек, сломаны ноги, но шея цела.
«Что ж мадам Засвистайка? – Свинью вдругорядь завела»?
Глеб не дал, говорит: «Ты бы, дура, – дитё родила».

Москвичкам нынешним – коровы не хватает,
Звенящей выменем, как православный храм,
Которая по заливным проходится лугам,
Так статна, так горда, так томно обрывает
Трав бубенцы и струны. Клевер по росе,
Качающийся по неведомой причине,
А то для красоты сорвёт понуро зев.
Пастух, как тучам Зевс, привык к чужой скотине.

Рассвет Москва-реки. Да разве ж он – рассвет?
Пусть радуется слух, что тишина над нею,
В звездах светящихся кремлёвских смысла нет.
Один рубин. Моторов голос катится, пьянея,
Замена утреннему разговору стад
И голубых ботал молитвенному звону.
Обманчива Москва: наобещает сад,
А даст лишь камушки да голые балконы.

От нищеты здесь на балконах держат коз
И злые козы лгут хозяевам глазами,
Что счастливо живут: забыли про покос,
Поляну, полную хрустящими листками.

Физиология. Что возразишь? Ведь скот.
Рыданья петухов застенчивы, но гулки.
Мильёны женских рук, и каждая берёт,
Ленивая от сна, для буднишной прогулки
И для готовности к обыденному дню

Вначале турку, чтоб на газ поставить кофе,
Потом нож: хлеб и сыр – возможности меню.
А кстати, крест Кремля – есть память о Голгофе.

Потом косметику: смешав цвета теней,
Чтоб быть неузнанной, помады круть-круть донце.
Творят расчёски из волос горгоньих змей:
Забот полно о всяком встречном пошехонце!
………………………………………………
………………………………………………

Та завела себе собаку, та – кота,
Та в банке держит пару мышек невиновных,
Напоминающих семью. Ждёт банка та
Плодов мышиных игр известных-безусловных.
…………………………………………………
…………………………………………………

Москвичке нынешней – коровы не хватает,
Звенящей выменем, как православный храм,
Которая по заливным проходится лугам,
Так статна, так горда, так томно обрывает
Трав бубенцы и струны. Клевера в росе,
Замоскворечья не сорвёт понуро зев.
………………………………………………
………………………………………………

Стерильной сучке дали куклу за щенка.
Кому-то чаще спится, а кому-то реже.
Собаке снится сон, что мясо с рынка свеже,
Проходит жизнь. Течёт в жерло Москва-река.

Здесь нынешнего часа несть,
Здесь время гость и знает честь,
…………… не ранит нас вчерашний
…………………………………………… на облаках
…………………………………………… душа родная.
Я, Катя, благодарен… страшно
За отдых небесам, не зная,
………………………………………………… дышу
……………………………………… и ещё прошу,
……………………… младенец на руках.

Ткань полдня солнечно-льняная,
Цветущей ветви нежный жест —
(Я о черёмухе пишу,
О ней, ней… надо хоть однажды
Нам всем. Небось, не надоест,
На то нам музыка в руках —
………………………………………… балду пиная…
Над озером, на облаках,
Как роща спит, так дремлет ум,
Там ценит сердце стук свой каждый.

……………………………………… здесь, я – текст…
Лицо, ты маской было. Шут
Распался, канул, глянь, мой прах.
Вон – точка, точка, запятая,
И шрифта чернота святая,
……………………………………… спящая в горах,
В ней молний блеск, в ней грома шум,
Чернь. Херувимы мчат из мест,
Таинственных, любимых, страшных,
Где благоденствие не в брашнах.

Ты скажешь: объясни мне, как
Белеет роща неземная
И облак у неё в корнях?
………………………………………… гляди, мой свет,
………………………………………… в чём мираж мой?
Над облаками жить не страшно,
……………………………………. вот березняк, прошу,
Взгляни на белизну окрест,
Жизнь, Катерина, вся земная
Над озером, на облаках.

Над озером, на облаках
Там роща спит, вот я что знаю.
В ней славно: изумишься, как…
Как снег, бела. Берестяная
Она. От влажных мхов до звезд
Крон шумных пенье. Тишина – я
Заметил – это шелест, шум,
Шум… да. И шелест. Но не каждый —
Шум тех тенистых русских мест,
Где утолённой пахнет жаждой.

Не смог тебя не пригласить в кафе,
А ты мне, как пошёл последний стольник,
Сказала: «Чувства – аутодафе.
Любовь – не разговоры через столик»…

Соседний немец – очевидно, чёрт,
С каким-то нашим взяли по рюмашке,
А я: «Ты знаешь, сердце мне печёт,
Что в Подмосковье не растут фисташки»…

Ты всё же мне про шрамы и любовь,
А я кричу, тебя перебивая:
«Пойми», – кричу, – «во всей красе дубов
Сквозит анчара тайна огневая!

Пойми»! – кричу, – «Нет, ты меня пойми»! —
В ответ мне ты, а я не понимаю.
Сосед сказал: «Мартини, чёрт, возьми,
Я расплачусь»… – А немец: «Угощаю»!

Мы ж оба плачем, сидя за столом.
…А что ж – слезлив я, бывший алкоголик:
«Ты знаешь», – говорю, – «я был ослом.
Любовь – не разговоры через столик».

1. В виду, Свет мой Горний! – того, что пускает душа пузыри,
2. Того, что я в тине, где не на что встать, потому что
Я в грозное море заплыл, где бьёт меня шторм вдалеке от земли,
3. Что слабну от крика, ушам непонятно, шепчу что…
4. Того, что глаза истомились от соли и от ожиданий
Твоей скорой помощи; Того, что их – тех,
5. Кто вздумал меня ненавидеть безвинно за Грех —
Поболее, чем в шевелюре волос скоро станет;
Того, что враги, укрепившись всё больше, желают догнать,
Убить и тэ. пэ. (если б было, за что!); И того, что (кому-то) отдать
Я должен по мненью врагов то, чего и не брал, —
6. Ты, добрый Судья, для кого моё сердце – кристалл,
А может, – стекло: суть в прозрачности сердца, достаточной,
Чтоб видеть безумье и Грех,
7. Ты, добрый Судья, прошу, – не заставь
за грехи мои многих порядочных
Людей, на тебя уповающих, до срамоты
Дойти оттого лишь, что шли они рядом со мной,
Не я, так они Тебя честно искали и ищут, Свет мой.

Припев:
И боящийся нашего Бога увидит мою судьбу
И порадуется, и много вслед таких ринется
Мне, рабу.

8. А что до меня, мне, рабу, поношение – из-за
Тебя, и по той же причине мне – краска стыда.
9. Чужда моим братьям вся пылкая дичь и харизма.
Единоутробным по матери странна, и чу́жда. Чужда́.
10. Так вышло: снедает меня зверем ревность о доме Твоём.
Так вышло: вся ругань в Твой адрес снискала во мне адресата.
11. Так, вплоть до того, что оделся в лохмотья постом,
Я, обозначая позор…
12. Пальцем тыкать им было занятно.
13. Склоняла меня болтовня всех завалинок праздных
И в песнях героем у пьяниц я был безобразных.

Припев:

14. Пляшу и молюсь… может, время коснуться меня?
Спаси же! По великодушию правду послушай
И правду яви!
15. Дай мне выйти из тины гниющей,
Из горькой глубокой воды и ревущего злостью огня!
А значит – спаси от воров.
16. Да не будет волненье потопом,
Да не поглотит мою лодку пучина, да не
Сомкнёт свои губы колодец над Божьим холопом,
Зане —
17. Услышишь. Ведь – благ. Честно милостив. Щедр как угодно.
Заметь, защити, и призри!
18. И только не нужно лица отворачивать: отрок
Твой скорбен и мукой сжираем внутри.
19. Послушай! Избавь хоть затем, чтоб воры не смеялись,
20. Тебе ведь известен их смех: полагаю, они
Видны хорошо Тебе.
21. Я, выносивший их ярость,
Как ждал утешителя! – не было. Ждал сострадальца – ни-ни.

22. Меня на пирах угостили отборною желчью,
Мне уксуса налили полную чашу.
23. Что им пожелать?
Да будет их пиршество им же охотничей сетью,
Расплатой, жестоким силком посреди их стола.

Припев:
24. И, поражены слепотой, пусть глаза их погаснут.
Хребты их согни, Вседержитель, навечно крюками.
25. Пусть ярость на них пролитая, ожжёт их ужасно,
Дворы опустеют, дома пусть полны мертвяками.
26. За то, что когда Ты карал, как шакалы, пинали
Они, и, когда уязвил, – расширяли мне раны.
27. Солги им на ложь, чтобы правды вовек не вкушали!
Сотри их из книги живущих людей, ввиду того, что – обезьяны! —
И нечего их поминать меж святых.
28. Я же – нищ,
И вот пострадал, подлежу, вероятно, спасенью.
Восславлю же Грома Живаго, подо чьей укрываюсь я сенью!
Что́ юный телец с бугорками рогов и копытцами? —
Не пища в сравнении с песней, сладчайшей из пищ.

Припев:

29. Пусть, видя меня, оборванцы светлеют лицами,
Пусть молятся, просят – душа моя тем оживает.
30. Ведь слышит убогих наш Свет и колодников сердцем прощает.

Припев:

31. Хвали Его небо, хвали его, суша и море,
32. За то, что спасёт он Цыйон, города восстановятся вскоре,
Поселятся Грома наследники в них,
В потомках Господних рабов, в сердцах их всё тот же родник
По имени Свет – будет бить,
А значит, что в городе Грома им – быть.