Ольга Реймова - Парус, ветер и любовь (сборник)
Училась в техникуме, в девчачьем. Ребят совсем не было. А Аркаша учился в лесотехническом техникуме, и у них почти не было девочек. Стали эти учебные заведения дружить, приглашать друг друга на вечера. Мила, когда увидела Аркадия впервые, ну потеряла покой и сон.
Он высокий, красивый, играет на гитаре, поёт. На Новый год в девчачий техникум пригласили этих ребят. Мила стала думать: как ей завлечь Аркашу? А он на неё внимания не обращает. Она маленькая, хрупкая, незаметная, хоть и красивая.
Дождалась Мила Аркадия у раздевалки. Он повесил пальто, взял номерок и пошёл в зал. Мила подошла к гардеробщице и попросила, чтобы её пальто повесили на его номер, успела подглядеть.
На танцах Мила пригласила несколько раз Аркадия на белый танец, но он всё так же равнодушен был к ней. Вот уже все собрались домой. Аркадий подал номерок, ему дают два пальто.
— У меня одно пальто, это не моё, — возмутился он.
Но гардеробщица уже отпускала других и его не слушала, народу было много. Мила стояла в стороне и наблюдала, что он будет делать с этим пальто.
— Эй, друзья-товарищи, — кричит на весь вестибюль Аркадий и высоко держит пальто, — чьё это?
Мила вся заулыбалась, подбежала и радостно сообщила:
— Моё, моё, как оно к тебе попало?
— Да кто его знает. Висело на моём, — смеётся и смотрит на неё. — Все уже ушли почти, я уж не знал, что мне с этим пальто делать, хотел обратно отдать, а гардеробщица не берёт. Ты где живёшь?
— Тут недалеко, в центре. Если хочешь — проводи, я не против, — сверкая своими голубыми глазищами, предложила Мила.
По дороге разговорились: оба в этом году заканчивают свою учёбу. Так и подружились. А после окончания поженились и вместе уехали работать в Сибирь.
Любовь на всю жизнь, на все пятьдесят четыре года!
Когда друзья Аркадия меняли жён, он сказал:
— Нет, я Милку ни на кого не променяю. Она же всё про меня знает! Ей не надо говорить, что я хочу и что я люблю. Она вперёд меня успеет всё предусмотреть.
А у Милы всегда:
— Сейчас Аркаша приедет, надо ему пельмени сделать, только большие, он маленькие не любит!
Приехал Аркадий, поели пельмени. Все родственники собрались. Мила суетится:
— Дайте гитару! Аркаша, спой мой любимый романс, — и запела «Утро туманное, утро седое…».
А Аркадий уже пожилой, прикрыв глаза, наигрывает и подпевает своей Милочке.
Красота, Любовь и Счастье — это самое главное!
Пишу тебе
Здравствуй, Слава!
Решила написать тебе письмо. Это письмо, наверное, в никуда, так как, думаю, ты уже никогда его не прочтёшь. И я не знаю, жив ли ты и живёшь ли в нашей стране. В трудные перестроечные годы многие покинули свою родину. И я ничего о тебе не знаю.
У нас с тобой была недолгая встреча, всего около года, а она оставила память на всю жизнь. Когда уже пройдена вся жизнь и остались лишь воспоминания, я часто мысленно улетаю в то далёкое время, конец замечательных шестидесятых годов прошлого (XX) века.
Ты помнишь, как мы с тобой познакомились у касс Театра на Таганке?
Я только накануне сдала экзамены в аспирантуру и утром помчалась в заветный театр, чтобы попытаться купить билет, но увы… Зато я встретила тебя. Ты произвёл на меня впечатление молодого студента. Высокий, по-моему, у тебя рост был 186 см, худенький, русоволосый, с большими голубыми-голубыми глазами, которые прикрывали очки. Мне казалось, что я старше тебя, а ты студент. Но, познакомившись, узнала, что ты постарше меня и заканчиваешь аспирантуру в Институте стали и сплавов при Академии наук. А худенький, потому что жил в общежитии. Питался кое-как, на аспирантскую стипендию не разживёшься.
В первый же день мы не могли никак с тобой расстаться. И в оружейную палату сходили, и в театр им. Ермоловой сходили, и в ресторане посидели, и не было сил оторваться друг от друга.
В Москву я приезжала каждый месяц к руководителю по аспирантским делам. После того как устроюсь в гостинице, первое, что я делала, — бежала в твоё общежитие (а это не так близко было), чтобы в твоей почтовой ячейке оставить записочку о своём приезде. Тогда ещё не было сотовых телефонов для быстрого контакта и приходилось преодолевать расстояния. Пока я добиралась обратно в гостиницу, ты уже сидел у дежурной на этаже и ждал меня.
Уставший, утомлённый после своих доменных печей, но прибегал.
Тебя уже знали все дежурные на этажах. Иногда я не замечала тебя и пробегала мимо, дежурная меня окликала, а ты сидишь и улыбаешься своей доброй роскошной улыбкой. И мы опять весь вечер вместе.
Посещали каждый день концерты, театры, кино. Как нам было хорошо, не забывается! А помнишь ресторан «Арагви» на Тверской (тогда это была улица Горького)? Ты — бедный аспирант, и я пригласила тебя в этот ресторан. Я была в командировке и при деньгах. Ты очень сопротивлялся по этому поводу, но я тебя уговорила. Как мы там хорошо посидели, потанцевали, а потом долго гуляли в сквере. Разве это всё забудешь?!
Однажды в кинотеатре «Художественный» на Арбате мы с тобой встретили родственников моего будущего мужа. Ты всё время держал меня за руку и время от времени целовал руку. Я чувствовала себя немного неловко. Они, увидев всё это, передали моему будущему мужу: «Пока ты думаешь и раскачиваешься, её уже, кажется, увел от тебя такой красивый парень».
И он забил тревогу и разлучил нас. Но не в нём дело. Я знала, что ты женат и у тебя есть сын, твоя семья живёт в другом городе и ты будешь разводиться. Тайно думала, что все мужчины вне дома «холостые» или «разводятся». Мне не очень хотелось участвовать в этом, тем более ребёнок, и я приняла другое решение.
Ты мне писал такие письма! Я их читала и перечитывала и не знала, как тебе отвечать. Ты не писал о себе, ты мне рассказывал, какая я. О себе, конечно, читать приятно. Но терялась в ответах на твои письма, мои казались скучными и очень правильными. Я не была, наверное, такой, как ты меня представлял, а может быть, и была, мне трудно о себе судить.
Главное, что ты восхищался, называл меня королевой, доброй и стойкой, не такой, как все: кто погладил, тот и хозяин. И тебе нравилось, что я такая, со своими убеждениями и своей моралью. А я сейчас об этом очень жалею. Ты был такой уютный и интересный во всех отношениях. Я помню, как ты мне рассказывал все фестивальные фильмы, а я не знаю, слушала ли то, о чём ты говорил, или слушала, скорее всего, как ты говорил.
Спустя некоторое время я снова приехала в Москву в командировку. Остановилась в той же гостинице. Администратор, которая меня оформляла, спросила, что так долго меня не было. Я еле узнала ту дежурную по этажу, она стала уже администратором. Я сказала, что вышла замуж, родила ребёнка. «Вы за того молодого человека вышли замуж, который всегда вас поджидал?»
Тебя помнят даже дежурные в гостинице и меня тоже. А мы не вместе, как жаль! Много чего жаль.
Я уехала жить к мужу, а твои письма остались в моём доме. Когда я вернулась домой, писем не оказалось на месте. Я хотела их почитать, так они меня грели! А оказывается, мама их уничтожила, боялась, что эти письма смогут внести разлад в мою семью, если вдруг случайно мой муж их обнаружит. Я плакала и возмущалась, как она могла так сделать? Но я всё равно их помню. Их было много, ты писал часто и так красиво! Когда я вышла замуж, ты ещё не знал об этом и продолжал писать письма. Мама заставила меня ответить тебе и сообщить, что изменилась моя жизнь. И ты замолчал. Больше от тебя не было писем. А я всё равно ждала.
Так хочется тебя увидеть! Я, конечно, уже совсем другая, со всеми недостатками своего пожилого возраста. А ты, наверное, всё такой же уютный, с роскошной улыбкой и голубыми-голубыми глазами.
Я счастлива от того, что у меня была такая встреча в жизни, которая сохранилась в памяти как доброе и прекрасное время. Где же ты, милый Слава? Я помню о тебе даже в конце жизни. А помнишь ли ты меня? Возможно, что я прошла в твоей жизни как незначительный эпизод. А может быть, и нет…
Не скажу
Когда летел тополиный пух и стелился под ногами белым пушистым покрывалом, Эля чихала и нос у неё краснел. Этот пух она и обожала, и ненавидела одновременно. Обожала за пушистость, лёгкость и схожесть со снежинками в зимнюю пору. А летом такой очаровательный снежок восхищал.
Но до чего же он противный! Забивает нос и лезет везде. И Эля становилась некрасивой. Она и так была не очень-то привлекательной, но этот противно-очаровательный пух… Эле было почти двадцать лет. А любимого у неё ещё не было. «Неужели и в двадцать лет я буду одна? — обречённо думала милая Эля. — Ну и пусть буду одна. Конечно, я же некрасивая! Кому же нравятся некрасивые? Никому. Зато я свободная! Вот закончу институт и буду путешествовать по всему миру! Сколько стран можно посмотреть!» — не унывала Эля. Мама ей всегда внушала, что свободной быть — это лучше всего!
