Ольга Реймова - Парус, ветер и любовь (сборник)
— И на чём ещё? — опять улыбаясь, тихо спросила Августа, глядя на него внимательно.
Он видел близко её глаза, в которых он вдруг заметил своё отражение. Ещё не затуманились её чудесные глаза тоской, заботой и переживаниями. И в них можно увидеть себя, вернее своё отражение, как в зеркале. Удивительные глаза! Он был поражён этим.
— Клим, ты мне не ответил.
— Ах, да, загляделся на твои удивительные глаза, или, вернее, в твои удивительные глаза. Ещё играю на аккордеоне, его мне отец подарил, когда мне было десять лет. Я взял его в руки, растянул, стал нажимать на клавиши, и они заиграли, мне так понравилось! Вначале не мог игру пальцами совместить с растяжкой мехов — знаешь, что это такое? Ну вот, а потом и кнопки для левой руки освоил легко. Слух у меня абсолютный. И ещё, наверное, кто-то свыше водит моими руками. Я не знаю. И гитару легко освоил, взял и заиграл. А пианино после аккордеона вообще легко. Я тогда нот не знал. Всё на слух. Ноты потом освоил, но всё равно до сих пор играю без нот, импровизирую сам любую мелодию.
— Надо же, подумать только! Талант! А мне одно время нравился трубач. Он так играл на трубе, что всё на свете забудешь.
— А ты играешь на чём-нибудь?
— Нет, только слушаю, — улыбнулась ясноглазая Августа.
— А что за трубач?
— Он в соседнем доме жил, я не была с ним знакома, но слышала, как он играет. Летом, окно отрыто, и когда он брал высокие ноты, переходил к низким и опять к верхним — это просто восторг. Мне казалось, что даже все птицы слетались на дерево под его окном и слушали, а когда он замолкал, начинали вторить ему. Музыка — это великая сила!
— А ты чем занимаешься?
— Я учусь в литературном институте и пишу стихи. Это с детства любовь к стихам, с Пушкина.
Танго закончилось, и Клим пошёл продолжать вечер отдыхающих, а Августе предложил:
— После танцев ты не против посидеть на самой верхней палубе? Мы ещё не всё договорили.
— Не против, Клим.
Августа удивлялась самой себе: почему ей так легко с этим Климом? Сразу какое-то родственное чувство появилось. Разве так бывает? Значит, бывает, если так случилось.
Августа пошла к месту назначенного свидания, Клим уже ждал её.
— Августа, ты мне сказала, что стихи пишешь. Почитай что-нибудь.
— Скорее не стихи у меня, а пока ещё стишата. Вот слушай мои крохотули:
Пусть печаль уйдёт
И тоска за ней,
Как луна взойдёт —
На душе теплей.
Ещё?
— Конечно! Я пока не понял…
— Хочу послушать Листа дождь,
На что же он похож?
На слёзы, нежность, на печаль
Или на грустное «прощай»?
Ну, вот и ещё, — робко глядя на замолчавшего Клима, предложила Августа:
Ты знаешь, было изначально,
Где что-то плакало печально,
И было радостно порой,
Вот если рядом ты со мной.
— Августа, мне нравятся твои стишата. Ещё можешь что-нибудь поведать?
— Могу!
Иду, иду я за тобой,
Но где тот рай? Ты знаешь?
Никак не справлюсь я с собой,
Ведь я не знаю этот край…
Ты мне покажешь?
Глаза у Клима стали совсем тёмные. Он смотрел на Августу с восторгом. Вышла полная луна и пролила свой свет по реке в виде манящей вдаль дорожки, и кажется, ступи на неё, и можно добраться до ночного светила.
— Августа, ты — прелесть!
И Августа продолжила:
— Обними меня покрепче,
Чтоб растаял снег на мне.
Будет нам с тобою легче.
Даже если ты во сне.
Клим обнял Августу и поцеловал. Он не знал, что это был первый поцелуй в её жизни.
— Так это не во сне, Клим!
Корабль
Я стою на большом корабле и смотрю в уходящую даль… Ветер дует в лицо. И вижу свою уходящую жизнь.
Начало своей жизни вижу в серых красках. Война… Мне два года, но я уже знаю слово «ИНФОРМБЮРО». Как продвигаются войска, сколько потерь. Я боюсь выходить на улицу, там стоит солдат с ружьём — охраняет военный склад. Я боюсь, что он меня застрелит из своего ружья, потому что я вышла на улицу. Сестра силой выносит меня на улицу, я впиваюсь лицом ей в плечо и ору: «Домой, домой!»
Во дворе всё серо, даже трава. Дома мама почернела от горя, всегда с больной головой, туго перетянутой полотенцем. У неё часто болит голова.
Я стою на корабле и вижу уходящую жизнь.
Закончилась война, победа.
Я прыгаю на пружинистой железной кровати и восклицаю: «Папа приедет, папа приедет!»
Но все грустные. У нас не вернётся брат…
Я стою на корабле и вижу уходящую жизнь.
Начальные классы школы. В перемену все бегут к печке погреться, холодно. Отапливают помещение дровами. Все одеты тепло, но всё равно холодно.
Война закончилась, но всё ещё холодно и голодно.
В классе сорок три ученицы. Учительница молодая, фронтовичка, доброе лицо, улыбается.
Я маленького роста, но сижу за последней партой, потому что моя мама не ходит в школу и не просит меня пересадить, я еле достаю до стола парты. Поэтому пишу грязно, ставлю чернильные пятна.
Постепенно появляются цветные краски, чуть-чуть, не яркие, блёклые, но серый цвет уходит.
Я вижу свою уходящую жизнь.
Музыкальная школа радует музыкой и праздником концертов.
Учительница всё время говорит: «Не барабань по клавишам, извлекай глубокий звук, у тебя пальцы крепкие, старайся!» Я очень стараюсь и радуюсь пятёркам.
Я стою на корабле и вижу уходящую юность.
А вот и средняя школа позади, выпускной вечер, скромный, всю ночь гуляние на мосту — и утром домой.
Вижу, как уходит самая счастливая пора в моей жизни — время учёбы в университете. Незабываемое, самое счастливое время.
Вся жизнь проходит перед глазами. Любовь, увлечение, интересная любимая работа, интересные знакомства, семья, дети… Очарования, разочарования, боль, тоска, поиск смысла жизни…
Я стою на корабле и вижу уходящую жизнь.
Я плыву куда-то. Не знаю, где причалит этот корабль.
Душа должна найти приют.
Ей там будет тепло и спокойно.
Но если её никто не приютит, она продолжит искать своё пристанище.
А где оно — душа не знает.
Это как корабль в бескрайнем море-океане.
Ветер, шторм кидают его из стороны в сторону.
Он пытается выстоять, причалить куда-нибудь, а никто не принимает. Берегов не видно. Он один, без помощи, безо всякой надежды.
Но всё равно ищет ту гавань, которая ждёт и примет его и мятущуюся душу.
Если корабль не найдёт свою гавань, а душа — свой приют, то корабль утонет, а душа улетит неведомо куда.
Небо очень голубое, солнце светит ярко. Тучи ещё не набрали силы, чтобы обрушить свой поток на притихшую землю.
Я стою на корабле и вижу свою уходящую жизнь.
И плыву дальше, но куда? Не знаю… Ветер дует в лицо.
Мачо
В летнем ресторанчике «Шатёр», плавающем на двух понтонах прямо на воде, народу было мало. Занято всего несколько столиков. Отчего так? Наверное, лето, все в отпусках, на море.
Инна любит сюда заглянуть, отведать кусочек вкуснейшего абрикосового пирога с творожной начинкой, посидеть, любуясь на Чистые пруды, запивая любование свежевыжитым ананасовым соком и наслаждаясь территориальной близостью со своим любимым театром. Такое случается не часто, но бывает.
Потягивая из трубочки сок, заметила за соседним столиком мужчину. Шевелюра роскошная, но седая, а усы тёмные. Интересно. А что, усы не седеют вместе с шевелюрой? Глянула — и уже не могла не смотреть на него.
Потихоньку поглядывала. Такой статный, сильный, притягательный. Мачо! Такое она ему дала определение. И вдруг он ей улыбнулся. Она ответила ему улыбкой. Взглядом спросил: можно ли присесть за её столик? Она тоже взглядом с улыбкой пригласила.
— Вы, я вижу, одна. Не скучно?
— Нет, здесь не скучаю никогда.
— Мороженое будете? Жарко всё-таки.
— С удовольствием!
— Какое? Фисташковое?
— Да-а-а-а! А почему именно фисташковое? Угадали! Я так его люблю!
— А я сразу это понял.
— Почему?
— Мне кажется, это Ваш любимый цвет, — продолжал улыбаться Мачо.
— Интересно, неужели с первого взгляда можно догадаться, кто что любит?
— Да что там любит, влюбляются с первого взгляда! Вы мне показались женщиной спокойной, а этот цвет спокойный.
— О, не скажите! Я бы не сказала, что я спокойный человек, но цвет действительно успокаивает.
