Александр Перфильев - Стихи

В Италии был я когда-то…
Был холод, вражда и война.
Солдаты, солдаты, солдаты…
Над ними — небес глубина.

Над бездной висят акведуки,
Как будто со снежных вершин
Протянуты тонкие руки
В суровую бедность долин.

Трагическое интермеццо
В гротеске свихнувшихся дней —
Казачьи лампасы, Толмеццо,
Верблюды из Сальских степей.

В Италии был я однажды
Весной на исходе войны.
Но той, утоляющей жажду
Души, — я не видел страны.

Я вам принес янтарь. Он теплый, он живой,
И будет так красив на вашей нежной коже.
Он пахнет морем, для меня он свой,
Он из страны, где я так долго прожил.

Пусть это не брильянт и не рубин,
Янтарь не пошл, хотя и очень скромен.
Но, Солнце с морем слив в порыв один,
Он глубиной и нежностью огромен.

Вы — майская, он вам поможет жить,
И принесет вам счастье, дорогая.
Янтарь любимой можно подарить,
Но подарившему янтарь не помогает.

И может быть, когда-нибудь потом,
Счастливая — а счастья дай вам, Боже!
Подумаете ласково о том,
Кому вы были всех людей дороже!

Мучительно и трудно, как короста,
Все язвы дней с души отшелуша,
Прошла вся жизнь. И стало очень просто.
И стало холодно тебе, душа.

Так, уходя навек в Иные страны,
Бесстрастно холодеют мудрецы,
Глядящие спокойно на рубцы,
Забыв о том, что это были раны.

К минутам ласковым дорога через муки
Среди камней бездушной высоты.
Изранишь ноги, искалечишь руки,
Пока достанешь синие цветы.

Нелегок путь туда, к вершинам горным,
Уходишь смелым, гордым, но дойдя
Становишься усталым и покорным,
Поникшим, словно травы в час дождя.

Пока ты полз, карабкался, срывался,
И руки рвал об острые края,
Каким желанным он тогда казался,
Цветок прекрасный, как мечта твоя.

Но вот, дополз, переведя дыханье,
И наверху, измученный, затих.
И чувствуешь цветка благоуханье,
Такого же, как тысяча других.

Чего ж искал я в каменной пустыне,
И вниз нельзя и вверх идти запрет?
Над головою — купол неба синий,
В руках — цветок, в котором счастья нет…

С такими ж голубыми лепестками,
Как в поле, на дороге и в лесу…
Зачем же я кровавыми руками
С вершины горной вниз его несу?

Сверкает снег и нависают тучи,
И чувствуешь, что больше уж не встать…
К минутам ласковым дорога через кручи,
Но стоит ли и нужно ль их искать?

С каждым днем растет, как снежный ком,
Небывалая тоска о том,
Сердце мне сдавившая, как спрут,
Мысль, что вас не будет скоро тут.

Есть у каждого своя судьба,
Все равно — нежна или груба,
У меня одна лишь память глаз
О любимой, о родной, о вас.

А вот и сруб… В нем очень редки встречи,
Но он не зря поставлен кем-то тут,
Кто изнемог в холодный зимний вечер,
Всегда найдет и отдых, и приют.

На пне топор на крепком топорище,
На стенках шкур причудливый узор…
Бери здесь все, что надобно из пищи,
Не трогай шкур, не уноси топор.

Никто тебя преследовать не будет,
Тайга не суд, просты законы тут.
За прошлое в тайге людей не судят,
Но за топор украденный — убьют.

Ты сам пойми: во время зимней стужи,
Когда за сорок скачет Реомюр,
Простой топор в тайге как воздух нужен,
Он здесь дороже самых ценных шкур.

Устал — приляг, закуривай, мечтая,
Но штуцера из рук не выпускай.
Таков закон — и вся тайга такая.
Но беглого увидишь — не замай.

Обиженного обижать не надо.
Он гость, а ты, хозяин, не гордись.
Ты посади его с собою рядом
И с ним куском последним поделись.

Какой запас у беглых из острога?
Он загнан, обозлен и нелюдим.
Ему скажи, где ближняя дорога —
Но ночевать не оставайся с ним.

Мне минута конца неизвестна, —
Искушать не люблю я судьбу,
Но сейчас уже душно и тесно
В этом мире, как будто в гробу.

Хоть еще не состарилось тело,
Но душой я давно загрустил…
Если б больше меня ты жалела,
Я бы многое жизни простил.

Когда рассвет напоминает вечер,
Сырою мглой идете тихо вы,
Декабрьский ветер, точно креп вдовы
Окутывает грустью ваши плечи.

Я знаю это чувство пустоты,
Я вижу эту длинную дорогу,
И невозможность обратиться к Богу
По-прежнему, доверчиво, на «Ты».

А на работе — царство суеты,
Стараться быть с ненужной жизнью в ногу,
Притворно верить в то, что есть цветы,
И солнце есть, и что всего помногу…

И надо слушать то, что говорят,
И улыбаясь, чувствовать: лукавишь!
Жизнь — не часы, назад не переставишь,
Ее не повторишь, и не поправишь…

Ах, только бы чужой не видел взгляд
Слезы, упавшей в холод белых клавиш.

Следить тревожными глазами
Везде, повсюду, каждый миг,
Что кто-то с вами, иль за вами
Сказал, шепнул, приник, постиг…

Ловить: оттенки в разговорах,
В лице, что стало розовей,
Или бледнее… Платья шорох,
Намеки, легкий взмах бровей,

Приходы ваши и уходы,
Шаги, движенья тонких рук,
Минуты ощущать, как годы,
Беззвучье принимать за звук,

Быть в непрерывном ожиданьи
Натянутою тетивой,
Незавершенного страданья,
Тоски… и только для того,

Чтоб в миг предсмертного томленья
Понять извечной глубиной,
Что вы — другого измеренья
И быть не можете со мной.

Так любили мы в годы военные —
Хуже чем какой-нибудь пес —
Посмотрел, опрокинул в сено,
Отвернулся, в седло и понес…

И когда-нибудь разве оглянешься,
Разве вспомнишь про искру тепла?
Передышка, и к новой потянешься,
А потом позабыл, что была…

Сколько было таких погашенных,
Лишь едва загоревшихся глаз!
Так зачем у теперешних спрашивать,
Отчего они мучают нас…

Вы мне прочли отрывок из письма
Далекого и истинного друга,
Невольно вы ввели меня сама
В орбиту неизвестного мне круга.

Я там прочел и понял — может быть
Все то, что даже понимать не надо!
Как можно изумительно любить,
На милую не поднимая взгляда!

А… если нет, и это все не так,
То зная вас, такую дорогую,
Спрошу его: «Мечтатель и чудак,
Как мог ты вообще… любить другую?»