Анатолий Величковский - Собрание стихотворений

Уже нельзя отличить от несчастья —
Счастье, от беды — удачу,
Хороших дней — от бурного ненастья
И от большого небоскреба — дачу.
Всё путается. Главное — желанья,
Когда они исполнятся — выходят
Совсем некстати: в виде наказанья.
И дней почти пустая цепь проходит.
Так двигается жизнь моя к концу.
И если взять ее движенье в целом:
Она подобна, может быть, кольцу,
В котором замкнутость, как бы, замена цели.

Заходил в аптеку
Думал по дороге —
Сделать картотеку,
Подвести итоги.
На сером покрове
Незаметно пятен.
Пятна — на корове,
Человек опрятен.

Думают люди:
Сделать и то и то,
А будущее это то:
Чего никогда не будет.

Такое же вечно небо,
И земля, и морское дно.
Был ли я или не был —
Не всё ли равно?
Мчится машина,
На машине венок.
Пожилой мужчина
Приподнял котелок.

Вот, как из букв слагаются слова,
Вот, как из слов слагаются законы:
Идут часы, кружится голова,
Слетаются к своим птенцам вороны.
Встает за рощей красная луна.
Плывет всё выше, выше и бледнеет,
И уменьшается, слегка, она,
А тени — ярче, сумерки — светлее.
И в этой серебристой синеве
Сильнее сердце начинает биться,
То вверх, то вниз по пепельной листве
Расплавленное серебро струится.
В степи чуть слышен дальний звон подков,
Поскрипывают мягкие рессоры.
Убийцы едут из глубин веков
По лунным снам и лунным косогорам.
Они убьют, конечно, не меня,
Убьют других, но я еще не знаю.
И перед грудью лунного коня
Широкие ворота раскрываю…

Далеко, у быстрой речки,
Мы найдем себе местечко.
Там избу соорудим:
Печь затопим, пустим дым.
Заживем, к а к прежде — значит:
Заведем себе собачек —
Шайку шавок удалых,
И лягавых, и борзых.
Наш колодец, со скрипучим
Журавлем в саду под кручей,
Выроем под сенью ив
Вместо всяких новых див.
А водой его студеной,
Светом солнца заискренной,
Наполняемый стакан —
Будет покрывать туман.
Садик наш наполнят птицы:
Иволги, дрозды, синицы.
В майском сумраке ночей
Засияет соловей.
Будут нас встречать приветом
На заре, зимой и летом,
В легких седлах у крыльца
Два прекрасных жеребца.
В жилках — головы и плечи,
Груди широки, как печи,
А на круп — хоть спать ложись:
Ногу в стремя и садись!
По росой увитым травам,
По полянам, по дубравам,
Блещут капельки огнем,
Воздух льется серебром.
В ритме конского движенья
Отдается ритм творенья,
Тот, которым создан свет,
На земле среди планет.

Фантастический наш домик:
Сочинений легкий томик —
И на этот тихий гроб
Взгромоздится небоскреб.
Но еще никто не знает,
Как и что? Но вот мигает
Огонек, его стеклом
Накрываем мы, потом:
Лампа светит чайной розой
За окном шуршат березы
И кружится мотылек,
Тень бросая в потолок.
Крик совы вдали единствен,
Потому он так таинствен.
Эта тайна хороша:
Ею полнится душа.
Звезды в окна льются ливнем
Завораживая дивно
Всесияющим жезлом
Мир, объятый сладким сном.
Но еще живее счастье:
Если налетит ненастье,
Сотрясая утлый дом,
В черном сумраке ночном.
В паузах между громами
Молния, сверкнув когтями,
Рвет из мрака мокрый сад
Струны ливня задрожат
Все зеркальнее светлея
Изумрудно голубея
Скажешь: ангел с неба пал
И незримо просиял:
В том немеркнущем виденьи,
Что живет в воображенье,
С первого быть может дня,
У тебя и у меня.
Тут мы вскользь заметим тоже:
Мир живой созданье Божье.
Мир, который создал Бог,
Дьявол сотворить не мог.
Бога он возненавидел,
И сказал: ну что ж, увидим:
Если жизнь творить не мне,
Будем все ж е наравне.
Сотворю-ка я в отместку,
Затмевая Бога блеском,
Мир не хуже, чем живой:
Мир технический — второй.
Мой металл он тоже дышит,
Лучше видит, лучше слышит,
Думает и говорит,
В небе ангелом парит.
Долго ль людям до ошибки?
И они, не хуже рыбки,
Могут клюнуть червячка,
Незаметивши крючка.
Что ж, пожалуй это сказка,
Да ведь в сказке есть завязка:
Божий мир почти исчез
В блеске дьявольских чудес.

Только мы, его лелея,
Будем наше слово сеять.
Пусть напрасное оно:
В камень павшее зерно.

Опять весна, опять начало марта.
Весенний ветер мягок и пахуч.
Бывало там, еще на школьной парте:
Как помню я! Косой горячий луч

В одиннадцать часов утра касался
Почти пустой чернильницы… потом
Рукав моей тужурки нагревался
Живым, как счастье, мартовским теплом.

А во дворе — крик галок, радость, нега,
Звон бубенцов в сияющем кругу.
В горячем солнце — свежий запах снега
И запах солнца — в тающем снегу.

Заката высокий весенний пожар
На завитках облаков розовеет.
И кровью моей наливаясь, комар,
Слетая с руки, безнаказанно реет
Прозрачным рубином в последних лучах
И тонет в прохладных ветвях.

Окно одевает туманом
Дыханья живое тепло.
Когда же дыханья не станет,
Очистится сразу стекло.
И сразу — уже не случайно,
Не в смутном пророческом сне,
Откроется страшная тайна
Всего невидимого мне.

Часто слышу ночью, просыпаясь,
Удаляющийся стук колес:
Это тот же поезд проезжает,
Что когда-то нас с тобою вез.
Трудно мне в вагонном караване
Не узнать того вагона стук,
Где еще, как на немом экране,
Наши тени ищут прежних рук.

Мне сначала это только снилось:
На дороге, ночью, вижу где-то
Как звезда за рощу покатилась,
Степь ночную озаряя светом.

А потом исполнилось всё точно:
Та же самая звезда упала,
Наяву, за ту же рощу, ночью.
Даже жутко и тревожно стало.

И не даром: это было, было
Тайным знаком. Потому в глухие
Годы жизни сердце не забыло
Ни звезды, ни бегства из России.

Не знаю, как подняться мне с колен,
Всем ростом встать перед веками,
Россией будет ли благословен
Путь пройденный, когда-то, нами?
Когда одни, чужие всей вселенной,
Мы звали мир на путь борьбы священной…

Я пробую вообразить,
Что в бесконечные зеркала
Уходит мысленная нить,
В безумных поисках начала.
Мой мысленный доходит взгляд
Не знаю до какой границы,
И возвращается назад,
Как обессиленная птица.
Как ограничен разум мой,
Воображая бесконечность,
Я только обвожу чертой
Свою земную человечность.