Овидий - Наука любви (сборник)

Если от малых забот перейти к делам поважнее,

Если продолжить наш путь, круче раздув паруса,

То постарайтесь о том, чтоб смотрели приветливей лица —

Кротость людям к лицу, гнев подобает зверям.

В гневе вспухают уста, темной кровью вздуваются жилы,

Яростней взоры блестят огненных взоров Горгон.

Видя Паллада [117] в воде лицо свое, дувшее в дудку,

«Прочь! – воскликнула. – Прочь! Слишком цена дорога!»

Точно так же и вы глядитесь-ка в зеркало в гневе,

И убедитесь, что вам в гневе себя не узнать.

Пагубно в женском лице и надменное высокомерье —

Скромно и нежно смотри, в этом – приманка любви.

Верьте моим словам: горделивая спесь раздражает,

Вечно молчащим лицом сея к себе неприязнь.

Взглядом на взгляд отвечай, улыбайся в ответ на улыбку,

Ежели кто-то кивнет – не поленись и кивнуть.

Это разминка Амура: на этом испробовав силы,

Он наконец с тетивы острую спустит стрелу.

Нехорошо и грустить. Оставим Текмессу [118] Аянту —

Нас, веселых юнцов, светлые лица влекут.

Ни, Андромаха, с тобой, ни с тобою, Текмесса, не мог бы

Я говорить о любви, выбрав в подруги тебя:

Знаю, что вы рожали детей, – но трудно поверить,

Будто с мужьями и вы ложе умели делить.

Разве могла погруженная в скорбь Текмесса Аянту

«Радость моя!» – лепетать и остальные слова?

Но почему бы не взять для сравненья дела поважнее?

Женщин не должен страшить военачальственный долг.

Долг этот в том, чтоб иным доверять отряды пехоты,

Этим – конную рать, этим – охрану знамен;

Точно так же и вы присмотритесь, к чему кто пригоден,

Каждому в нашей толпе место умейте найти.

Дорог подарком богач, советом – сведущий в праве,

Красноречивый – тебе будет полезен в суде;

Мы же, песен творцы, не сулим ничего, кроме песен,

Но и за песни свои все мы достойны любви.

Славу вашей красы мы разносим по целому свету:

Кинфия нами славна и Немесида славна,

И от восточных до западных стран гремит Ликорида,

И о Коринне [119] моей люди пытают людей.

Мало того: святые певцы не знают коварства, —

Песни творят певцов по своему образцу;

Ни честолюбие нас не гнетет, ни жажда корысти —

Тайное ложе для нас площади людной милей.

Все мы рвемся к любви, всех жжет любовное пламя,

Все мы в страсти верны, даже чрезмерно верны;

В каждом природный дар умягчается нежной наукой,

И развивается нрав нашему рвению вслед.

Девы! Будьте к певцам аонийским всегда благосклонны:

Сила высокая в нас, с нами любовь Пиэрид,

Бог обитает в душе, нам открыты небесные тропы,

И от эфирных высот к нам вдохновенье летит.

Грех от ученых певцов ожидать приносимых подарков, —

Только из женщин никто в этом не видит греха.

Что ж! Хоть умейте тогда притвориться для первого раза,

Чтобы от хищных силков не отшатнулся ваш друг.

Но как наездник коню-новичку и коню-ветерану

Разным движеньем руки будет давать повода, —

Так и тебе для зеленых юнцов и для опытных взрослых,

Чтоб удержать их любовь, разные средства нужны.

Юноша, в первый раз представший на службу Амура,

Свежей добычей попав в опочивальню твою,

Должен знать тебя лишь одну, при тебе неотлучно, —

Этим любовным плодам нужен высокий забор.

Ты победишь, если будешь одна, избежавши соперниц:

Знать не хотят дележей царская власть и любовь!

Старый боец не таков – любить он умеет разумно,

Многое может снести, что не снесет новичок;

В двери ломиться не будет, пожаром грозиться не будет.

Ногти в лицо не вонзит нежной своей госпоже,

Ни на себе, ни на ней не станет терзать он рубашку,

В кудри не вцепится ей так, чтобы слезы из глаз, —

Это мальчишкам под стать да юнцам, воспаленным любовью:

Опытный воин привык молча удары терпеть.

Медленно жжет его страсть – так горит увлажненное сено

Или в нагорном лесу только что срубленный ствол.

В этом прочнее любовь, а в том сильней и щедрее, —

Падают быстро плоды, рви их проворной рукой!

Крепость открыта врагу, ворота распахнуты настежь —

Я в вероломстве моем верен себе до конца!

Помните: все, что дается легко, то мило недолго, —

Изредка между забав нужен и ловкий отказ.

Пусть он лежит у порога, кляня жестокие двери,

Пусть расточает мольбы, пусть не жалеет угроз —

Может корабль утонуть и в порыве попутного ветра,

Многая сладость претит – горечью вкус оживи!

Вот потому-то мужьям законные жены постылы:

Слишком легко обладать теми, кто рядом всегда.

Пусть перед мужем закроется дверь, и объявит привратник:

«Нет тебе входу!» – и вновь он покорится любви.

Стало быть, прочь тупые мечи, и острыми бейтесь,

Хоть я и первый приму раны от собственных стрел!

Первое время любовник пускай наслаждается мыслью,

Что для него одного спальня открыта твоя;

Но, подождав, ты дай ему знать, что есть и соперник:

Если не сделаешь так – быстро увянет любовь.

Мчится быстрее скакун, едва отворится решетка,

Видя, скольких других нужно, догнав, обогнать.

Даже угасшая страсть оживает, почуяв обиду:

Знаю я по себе, нет без обиды любви.

Впрочем, повод для мук не должен быть слишком заметным:

Меньше узнав, человек больше питает тревог.

Можно придумать, что друг ревниво тебя опекает,

Или что сумрачный раб строго тебя сторожит;

Там, где опасности нет, всегда наслажденье ленивей:

Будь ты Лаисы вольней, а притворись, что в плену.

Дверь запри на замок, а любовник пусть лезет в окошко;

Встреть его, трепетный страх изобразив на лице;

Умной служанке вели вбежать и вскричать: «Мы погибли!»,

Чтобы любовник, дрожа, прятался где ни пришлось.

Все же совсем его не лишай безопасной отрады,

Чтоб не казалось ему: слишком цена дорога.

Как обмануть недоброго мужа и зоркого стража, —

Надо ли мне отвечать вам и на этот вопрос?

Пусть охраны такой боятся законные жены:

Это обычай велит, Цезарь, законы и стыд.

Ну, а тебя, что только на днях получила свободу,

Кто же запрет под замок? С богом, обману учись!

Сколько у Аргуса глаз, столько будь сторожей над тобою, —

Всех без труда обойдешь хитростью, только решись!

Как, например, он тебе помешает писать твои письма?

Ты, умываясь, одна, – в этот свой час и пиши.

А соучастница это письмо под широкой повязкой

Спрячет на теплой груди, и пронесет, и отдаст,

Или подложит его под ремень, обвивающий ногу,

Или под самой пятой в обуви скроет листок;

Если же враг начеку, то спина заменит бумагу,

И пронесет она весть прямо на коже своей.

Можно писать молоком, и листок покажется белым,

А лишь посыпешь золой – выступят буквы на нем;

Можно писать острием льняного сочного стебля —

И на табличке твоей тайный останется след.

Как ни старался замкнуть на замок Акрисий Данаю —

Грех совершился, и стал дедом суровый отец.

Так неужели теперь ревнивец удержит подругу,

Если театры кипят, если пленяют бега,

Если желает она послушать Исидины систры

И, несмотря на запрет, ходит сюда и туда,

Если от взглядов мужчин идет она к Доброй Богине,

Чтоб от немилых уйти, а кого надо – найти,

Если, покуда приставленный раб сторожит ее платье,

В дальней купальне ее тайные радости ждут,

Если умеет она, коли надо, сказаться больною,

Чтобы на ложе своем полной хозяйкою быть,

Если недаром отмычка у нас называется «сводней»,

Если, кроме дверей, есть и иные пути?

Бдительный Аргус легко задремлет под бременем Вакха,

Даже если вино – из иберийской лозы [120] ;

Есть и особые средства к тому, чтобы вызвать дремоту

И навести на глаза оцепеняющий сон;

Да и служанка твоя отвлечет ненавистного стража,

Если поманит к себе, и поманежит, и даст.

Но для чего рассуждать о таких хитроумных уловках,

Там, где любых сторожей можно подарком купить?

Верь: и людей, и богов подкупает хороший подарок,

Даже Юпитер – и тот не отвергает даров.

Будь ты мудрец или будь ты простец, а подарок приятен,

И, получив, что дано, Аргус останется нем.

Но постарайся о том, чтоб купить его разом надолго:

Тот, кто раз получил, рад и другой получить.

Помнится, я говорил, что друзьям доверяться опасно, —

Что ж, как друг твой друзей, ты опасайся подруг.

Если доверишься им – они перехватят добычу,

И не тебе, а другим выпадет радость твоя.

Та, что тебе для любви уступает и дом свой, и ложе,

Знай, не раз и не два их разделяла со мной.

Да и служанка твоя не слишком должна быть красива:

Часто рабыня со мной вместо хозяйки спала.

Ах, куда я несусь? Зачем с открытою грудью,

Сам обличая себя, мчусь я на копья врагов?

Птица птичьей беде не станет учить птицелова,