Нина Гаген-Торн - Memoria

Ты снова здесь? Над снежной пеленой
Пришел из прошлого забвенья.
И ты встаешь, как голос мой,
Как первый час любви земной,
Как первый плод осенний.
Кругом — безмолвно и бело,
Мы — за чертой земного бденья.
Нас здесь снегами замело,
Над нами горе провело
Вдоль губ и глаз — глухие тени.
Зачем же ты меня зовешь,
В предельной горечи сомненья,
Что даже солнце — только ложь,
Что ты как камень упадешь
На дно бесцельного мученья.

Что же — значит, истощенье?
Что же — значит, изнемог?
Страшно каждое движенье
Изболевших рук и ног…
Страшен холод…
Бред о хлебе.
Хлеба… хлеба… Сердца стук.
Далеко в прозрачном небе
Равнодушный солнца круг.
Тонким свистом пар дыханья,
Это — минус пятьдесят.
Что же? Значит — умиранье?
Горы смотрят. И молчат.

Свет погас. И, умирая,
Стынет тонкой коркой сальца.
Темноту сознанья раздвигая
Осторожно — ищут пальцы.
Я живу в концах ладоней,
Улетая прямо к звездам.
Лес тяжелый ветки клонит
За окном, в тиши морозной.
Кто-то мечется по бревнам,
Тенью-мышью пробегая,
Кто-то рядом дышит ровно,
Ты ли дышишь, дорогая?

Тихо пальцы опускаю
В снов синеющую воду.
Снег весенний в полдень тает,
Оседая — пахнет медом.
По лесам проходят тени,
Улыбаясь дальним склонам,
В неба колокол весенний
Солнце бьет широким звоном.
Я сижу, смежив ресницы,
В пальцах сны перебирая.
И душа — тяжелой птицей —
К небу крылья поднимает.

Ходит большое солнце,
Смотрит на круглую землю.
В каждом цветке есть донце,
Чаша, что вверх подъемлет.
В ней дрожат росяные капли,
Когда солнце уронит взгляд.
Корневища белые лапки
Солнцу соком кадят.
Каждый цветок — распускается,
И пахнут его лепестки.
Сердце — цветок, что качается
На тонком стебле тоски.

Синие горы драконьим хребтом
Врезались в небе белесом.
В поступи конской тревога о том,
Встанет ли солнце над лесом?
Или — останется здесь навсегда
Муть комариного жала?
Будет чернеть по болотам вода,
Будут над нею гудеть овода,
Белая ночь превратится в года,
В ужасе будем искать мы тогда
Солнце, что в небе пропало.
Кто же, кто вскочит и взбросит для нас
На небо солнце тревожно?
Тысячи рук и потупленных глаз
Молят о том осторожно.

Хвост саламандры синеет на углях,
Каплями с бревен стекает смола.
Лампочки глаз, напряженный и круглый,
Щупает тени в далеких углах.
Чья-то ладонь в полутьме выступает,
Дышит тяжелыми ребрами дом.
Бьется, как птица под крышей сарая,
Маленький Эрос с подбитым крылом.

Ночи вскипают звездами,
Инеем по земле блестят.
С конем возвращаемся поздно мы
И рано идем назад.
В лес, где рябины багряными пятнами
Стынут, звеня, вдалеке.
Тополь высокий руками поднятыми
Ловит солнце в речном молоке
В полдень — листья сияют красками,
А солнце — горит и жжет.
Конь, наклоняясь к воде, с опаскою
Воду холодную пьет
Там, где скалы у водопада
Гальку сухую мнут.
Может, лишь это мне все и надо —
Синие горы и конный труд?
Но дни протекают бесцельно,
Ночи вскипают, как пенный прибой.
А под утро приходит расстрелянный
Тронуть мне сердце холодной рукой.

По ночам не могу уснуть —
Безразличен и пуст покой.
Только знаю, что пуля грудь
Прошила ему иглой.
Красной брусникой застыл
На теле пули укол.
Он уж глаза закрыл,
А улыбки еще не свел.
И лежит, протянувшись весь,
Холодный, как голос мой…
Я знаю, что небо есть.
Но не вижу его над землей.

Если видит волчица —
Гладят ее волчонка, —
Шерсть у нее дыбится,
Зубы щелкают звонко;
Если видит орлица:
Кормят в клетке орлят,
Будет кружиться,
Звать их назад.
Даже утица, куропатица —
На врага бежит и не прячется,
За детей забывая страх.
Как простит, как забудет увечье
Сердце жадное, человечье,
Если дети в чужих руках?

Ляг, упившись соком ягод,
Крепких, красных ягод леса.
Горы встали в желтых флагах
И колеблют туч завесу.
Ходят радуги, ногами
Увязая в дальних склонах.
Неба свод стоит над нами,
Упершись в земное лоно.
В полдень — ярка неба просинь,
Жар взбивает облаками.
Это — тихо ходит осень
И — беседует с богами.

Положи мне на лоб ладонь,
Помоги, как всегда.
Дрожит, упираясь, конь,
Чернеет в провалах вода.
А мне надо: идя во льдах,
Слушать твои стихи.
Только кони впадают в страх
Перед разгулом стихий.

Гуси, гуси, братья-гуси!
Тучи сумрачны и сини.
Горы сжались, ветра струсив,
Желтой шерстью ощетинясь.
Громче, громче клики в небе!
Как мне к вам подняться, братья?
Обращусь я в птицу-лебедь,
Ветру кинуся в объятья.
Братья мне не отозвались —
Прокричав, исчезли птицы.
Я — одна. И мне остались
Снега белые страницы.

Мы выходим на рассвете,
Целый день стоим с пилой,
Где-то есть жена и дети,
Дом, свобода и покой.
Мы о них давно забыли —
Только болью ноет грудь.
Целый день мы пилим, пилим
И не можем отдохнуть.
Но и ночью отдых краток:
Только, кажется, прилег
В мерзлом холоде палаток —
Уж опять гудит гудок.
И опять мы начинаем.
Режет ветер, жжет мороз.
В Колыме, — я твердо знаю, —
Сколько снега, столько слез.

Или ты меня зовешь?
Или ты в смертельной боли?
По ночам приходит дрожь,
В сердце что-то остро колет.
Вижу я твои глаза,
Подведенные тоскою.
Ты, как много лет назад,
Гладишь волосы рукою.
В них не видно седины, —
Молодой, такой как прежде.
Только губы сведены
И глаза — печалью брезжат.
Не пойму: стоишь ты где?
Говоришь, а я не слышу…
В сне, как в тинистой воде,
Отраженный образ дышит.