Василий Бетаки - За полвека
10.
Москва бетоном душит переулки,
Стейт-билдинги как доты громоздят.
Вставная челюсть города, Арбат —
Эдем бюрократической прогулки.
И поскучнел навек Нескучный сад,
И Сивцев Вражек съеден силой вражьей,
Зато у мавзолея та же стража,
И проступают пятна, пятна, пят…
Но людям говорят, что это — розы.
Кровь можно смыть в конце концов, но слёзы
С колымских скал или кремлёвских плит
Подошвами годов не оттирают.
Ливан горит… Камбоджа вымирает…
И в лихорадке мечется Мадрид.
11.
И в лихорадке мечется Мадрид.
Ей — больше тыщи лет! Иль вы забыли —
Сюда её арабы затащили,
Когда Роланд был басками побит…
У нас давно монгольский дух забыт,
У них — жужжит дыхание пустыни,
И география к чертям летит:
Мы — Запад, а они — Восток поныне:
И апельсины есть, и нет дорог —
Верней, одна — ни вдоль, ни поперёк,
И та старательно обходит горы.
В песках и скалах каждый поворот
В Альгамбру мавританскую ведёт.
Так чем дышать? Ещё остался город…
12.
Так чем дышать? Ещё остался город,
В который азиатский дух не вхож,
Где в переулках — ветра финский нож,
И небосвод корабликом распорот.
Куда же ты плывёшь? Пока плывёшь,
Российская моряцкая отвага —
Крест голубой с андреевского флага
Дешёвкой алых тряпок не сотрёшь!
Не оторвать от этих берегов
Ключи Петра и Павла вечный зов,
И если глотки заткнуты соборам,
То рекам не предпишешь тишину!
И вот — один такой на всю страну,
И тот лишённый имени, в котором…
13.
И тот, лишённый имени, в котором
Таится Камень-Пётр, небесный гром.
Недаром Храм, как сказано, на нём
Воздвигнут был над сумрачным простором
Не царской блажью, а судьбы укором!
Ещё не родилось и слово "князь" —
Уж Росским Морем Балтика звалась,
А воин новгородский — вариором,
Варягом, вором (Древний смысл — воитель.
Не нравится звучанье? Извините,
Слова меняют чаще смысл, чем вид!)
Словенам, руссам, кривичам и чуди —
Сын Новгорода вам столицей, люди,
Вода, колонны, ветер и гранит…
14.
Вода, колонны, ветер и гранит
В стране озёрной, хвойной и туманной.
Широкий, низкий, жёлто-белый, санный,
Каретный, золотой, садовый… странный:
Сонетную строфу, и ту скривит!
А сам квадратной мертвенностью плит
Задавлен в дисциплине барабанной!
Он — вечный заговор, бунтарский ритм!
Когда со шпиля ангел просигналит,
И плиты в воду с берегов повалят,
Как в Ерихоне — значит быть бунтам!
Сам Бронзовый с Гром-Камня вмиг соскочит:
Трясись, Москва! Он — всё перекурочит.
Европа — остров, тесно городам!
15.
Европа — остров. Тесно городам,
Отмеченным кривой печатью Рока.
Имперской Вены тёмное барокко
И акварельно-тихий Амстердам,
Базарный Рим, пустивший толпы в храм,
Бульварная парижская морока,
Печальный Лондон в ожиданье срока,
Берлин, почти смертельно пополам,
Женева дрыхнет в плюшевой шкатулке,
Москва бетоном душит переулки,
И в лихорадке мечется Мадрид,
Так чем дышать? Ещё остался город
И тот, лишённый имени, в котором
Вода, колонны, ветер и гранит.
108.
Париж
…На Эспланаде —
день морозный и пустой.
И позолоты припорошенная ложь
Твердит, что купол Инвалидов не похож
На Исаакиевский купол золотой.
Три фонаря, три фонаря — такой уж мост.
И повторенье их напомнит наконец,
Что за три тысячи остекленелых вёрст
Есть у него,
чуть подлиннее, мост-близнец.
Те два моста — они похожи неспроста,
А фонари — их силуэт слегка кривой.
И врут тройные фонари на двух мостах
О том, что Сена перемешана с Невой,
Что не в Париже, не сегодня, не вчера,
Что где-то в прошлом,
что когда-то на Восток…
Всё перепутано, как тёмный сон с утра,
Всё перепрятано, как боль руки в висок,
Всё перемотано, как хаос проводов,
Как телефонов неживые голоса,
Когда короткий для чего-то врёт гудок,
Загнав спрессованную вечность в полчаса —
А в ней никак не досказать, не домолчать,
Недопонять и не додумать, и недо…
Пустая трубка сообщает верхним "до"
О том, что линия загружена опять…
Гудки ритмичны — как тройки фонарей,
Гудки привычны, как машины на мостах,
И безразличны, как безлиствие аллей
На Эспланаде…
109.
Лене
От всхлипов старинного джаза
В кафе у Сорбонской капеллы
Решётка сада — как ваза —
Отражая гудки, запела.
Липы, дубы и вязы —
Вместе всё облетело,
И постарело разом
Статуй мокрое тело.
Беспечные лица женщин
С тенями и светом медным —
Вечерний лик Сен-Мишеля —
Сменяется незаметно
Свечением сумасшедшим:
Стечение фар машинных,
Сияющие карнизы
Окон, подсвеченных снизу,
В смешенье зимы и лета,
В смещении тьмы и света —
Сгущенье мощёных камнем
На мокром пятен рекламных,
Отражённых в дожде недавнем,
Возвращённых стёклам и ставням,
Фонарям в напряжённые дуги,
И нам, отражённым друг в друге,-
Чтоб стряхнув световые перья,
Вдруг найти за стеклянной дверью
Тишину, что укрыться успела
В кафе у Сорбонской капеллы
1991 г.
110.
Испания
Тяжёлый юг. Тяжёлое вино.
И терпкое, как плющ на белых стенах,
Что оплетает узкое окно,
Где чёрные решётки неизменны.
Взгляд с улицы на узкое окно —
И стёкол нет, но всё внутри черно.
Вот так же в кружку глиняную глянешь,
В ней цвет вина вовек не различить —
Пить наугад, или совсем не пить?
Пока со света в темноту устанешь
Глядеть в чужое узкое окно:
Кто в комнате? Увидеть — не дано.
В тяжёлый полдень медного чекана
На берег ветер скатится густой —
Он не остудит йодистый настой,
И пальцами не шевельнут платаны,
Не прояснится чёрное окно.
Тяжёлый юг. Тяжёлое вино.
Из книги "СТИХИ 1990 — 1993"
("Ритм", Париж, 1994)
…И отвращение от жизни,
И к ней безумная любовь,
И страсть и ненависть к отчизне…
А. Блок
111.
Наступает на тени дворцов топот сумерек серых,
И вода неминуемой тенью глотает закат,
Словно слизывая с переулков и ветреных скверов,
Где последние пятна ещё на деревьях дрожат.
Их не стоит ловить —
и пускай покрываются синью,
Из которой ни люди, ни сфинксы не выловят снов!
…И упала звезда.
И звезда называлась Полынью,
И полынною горечью веяло вдоль берегов.
И никто не заметил, когда изменились стихии,
Словно звуки рояля, который накрыли тряпьём,
Серебро почернело,
как чернеют окошки пустые,
И смешалось с тяжёлой водой то, что было вином.
И совсем не листва — разложенья подсохшая пена
Засыпала булыжник, звеня на трамвайных путях,
Пианист сумасшедший играл кулаками Шопена,
И аккорды его ударяли в гранитный костяк.
Петербург 1991 г.
112.
Н. А. Вишневской.
Никого ни о чём не спросив,
По заржавленным рельсам в грязи
По лесам допетровской Руси
На слепых поездах колеси,
На слепых поездах вдоль болот…
Кто теперь пожалеет о том,
Что и станцию в грязь засосёт,
И Плесецкий пустой космодром?
Этот край опустел, опустел:
Вон просёлок — из жёрдочек плот.
Знать, архангел давно отлетел
От Архангельских мелких болот.
На слепых поездах колеси
По лесам безнадёжной страны.
Утонула Россия в грязи
Вся, до самой последней Двины.
На подошвах ту грязь нанесли?
Натоптали за тысячу лет?
Начитались, да всунули в сны
Откровенье, которого нет?
Можжевельник — и тот зачах
Над болотцем с мазутной водой,
Где из лужи бездонной торчат
Только лысина да ладонь,
Под откосом — обломки дрезин…
