Василий Бетаки - За полвека
В сплошной — от Кронштадта и до Сан-Франциско,
Любые полкруга, — так пусто, так близко,
Но только, смотри, не шепни о любви…
94.
Послание в Петербург
Город — призрак в белую ночь,
Ибо призрачен даже чугун,
Ибо тени в белую ночь —
Только отзвук молчащих струн.
Просто нет их как нет, теней…
(Это здесь писал Шамиссо).
Просто ночи — призраки дней,
Колоннады — призрак лесов,
Город-призрак — последний князь
Новгородской вечной земли,
Сквозь его тротуары и грязь
Веча призраки проросли.
Так… Но ты одного берегись:
Если в эту ночь без теней
Ты заметишь, глянувши вниз,
Тень у ног подруги твоей,
Тень, что в этот плывущий час
Ни садам, ни любви не нужна…
Если тень сохранила она —
Непременно тебя предаст.
95.
ПО ПОВОДУ СЛОВАРНОЙ ТОЧНОСТИ
И в прозе и в стихотвореньях
Растёт расслабленность осла,
Ударенного удареньем,
Как бы мешком из-за угла.
Ведь есть кого повесить, нет ли
Не это важно королю:
Преступник попадает в пЕтлю,
А войско попросту е петлЮ,
Не подрифмуешь ку-ка-рЕ-ку
К французскому ку-ка-ре-кУ,
Проехал греха через рЕку,
А щуку бросили в рекУ,
А там — ОжЕгов и БудАгов,
Премудые, как пескари…
Меняю, братцы, словари
На туалетовых бумагов!
96.
Сидит Дидро, подняв пeро,
На Сен-Жермен-де-Пре,
И материт вовсю Дидро
Погоду на дворе,
С того пера в штаны Дидра
Чернила и дожди,
И поутру ему, Дидру,
Так муторно в груди!
А над Дидром
И снег, и гром
Анархией грозят.
Хоть не мороз — к скамье прирос
Его зелёный зад.
Дидро, Дидра, Дидру, Дидром,
Дидра и о Дидре…
Каким, скажите, языком,
На том Жермен де Пре
Пошлёшь Дидра ко всем Дидрам?
И громко материшь
По всем по русским по дождям
Склоняемый Париж!
Из книги "ЖИЗНЬ В ПОЛСТРАНИЦЫ"
(избранная лирика 1962–1992, Изд- во "МГП ОС. Центр творч. развития", Москва 1992)
Не помышляй забыть,
Забыть и то, и сё
Не может быть — забыть:
Привыкнуть? Да. И всё…
Жак Брель
97.
За окном вагона —
остаться б на этой поляне.
Задохнувшись гонкой,
мостами…
Не до гуляний,
Не до костров купальских…
Остаться, остановиться,
И — как песок сквозь пальцы —
Из Времени рукавицей
С руки потерянной,
за поленницу завалившись…
Коснись безвременья…
Полой ленью застынут лица.
И ждать погоды.
Но не у моря — ведь море отнято,
А сжать все годы,
сдавить всё горе
в ладони потной,
Не выпуская…
Вот так — синицу.
Не журавля же!
И жизнь словами вся в полстраницы
Спалённо ляжет…
1988 г.
98.
По радуге бледного моста
Уходят в небо машины,
А радуга — только в три цвета,
Крутая, как этот мост.
Дорога уходит в небо,
А в небе давно я не был,
Но помню: бретонские сосны —
Над облаком в полный рост.
1988 г.
99.
Как старый клошар от машин и зеркал —
К жёлтой Сене, к молчанью,
Как чёрный камень с бретонских скал —
В ущелье, к забвенью, к отчаянью,
Как враз — из фонарного в лунный свет,
Как на Таити — Гоген,
Как ветер — вдруг шептаться в траве,
Как в Китеж,
как в скит в тайге,
Как в сон — больной, перепёлка — в кусты…
От лая, от гона столиц,
Как смертный грех несут в монастырь:
Всем телом — на плиты ниц!
Как с виселицы верёвка — вдрызг
От грохота барабана,
Как зверь затравленный — в нору, вниз,
Во тьму зализывать раны…
100.
КАНЦОНА
И возвращаются реки к истокам,
И то, что было, то будет и впредь.
Экклезиаст
Раскалённые площади дышат латынью,
На горбатые мостики римского дня
Сухо падает небо непрошеной синью,
Рвутся вверх из фонтана четыре коня…
Я вторично вхожу в ту же самую реку —
Нет дурной бесконечности у бытия,
Возвращаются годы как псы к человеку,
Возвращается ветер на круги своя.
Меж котов Колизея смешную тревогу
Сеет резкий звонок — сколько ни повторяй —
То на Старую Аппиеву дорогу
Через заросли пиний выходит трамвай…
Из молчанья преданий, из тьмы узнаванья,
Из причудливой смеси зверья и людья,
Возвращается строчка к началу посланья,
Возвращается ветер на круги своя.
В те же скалы колотится пена прилива.
Этот мраморный стол… Вот уж двадцать веков
На столешницу ставят остийское пиво,
То, которым Катулл угощал моряков.
Нет, не так уж печально у Экклезиаста:
Есть у рек берега, есть у моря края —
Разве так это страшно, что верно и часто
Возвращается ветер на круги своя?
И… седая гравюра, возникшая разом —
Тот же дождь вдоль Лебяжьей канавки бредёт,
И темнеет, намокнув, гранитная ваза,
И в тяжёлой штриховке не видно пустот.
Отсверкав чешуями в рассвете жестоком,
Под мостами в тяжёлых узорах литья,
Возвращаются реки, как прежде, к истокам,
Возвращается ветер на круги своя.
101.
ПИСЬМО АВТОРУ "ПУТЕШЕСТВИЯ ДИЛЕТАНТОВ"
Когда трубач над Краковом
Возносится с трубою,
Хватаюсь я за саблю
С надеждою в глазах…
Б. Окуджава
Да здравствуют дилетанты!
Ибо в конце концов
У любых профессионалов
Получаются только бредни!
Из трёх дилетантов с гитарой,
Из трёх российских певцов
Поручик Амилахвари
Остался один. Последний.
Дрожащей струной басовой
Всё глуше играют ветра,
Вечные дилетанты, -
Не хватит ли шляться по свету?
Поручик Амилахвари,
Труба говорит "Пора!"
Поручик Амилахвари,
Поищем мост через Лету?
На Вашем Сивцевом Вражке,
Где Мастер когда-то жил,
Поищем?… Бетоны гладки.
Всё сносят. И взятки гладки.
Серебряный переулок —
Вот и всё, что в Москве я любил.
Что они, суки, оставили
От моей Собачьей площадки?
Слух дошёл — Вы, вроде, сдаётесь?
Ну конечно: сломали Арбат.
Кивер — на гвоздь, а саблю —
Словно топор под лавку…
Вы ж офицер гусарский!
И с Вами Бумажный Солдат!
Поручик Амилахвари,
Уж нам-то нельзя в отставку!
Поручик Амилахвари,
Я не случайно рождён
В тот самый день — накануне
Надежды, Любви и Веры…
От греческого пирата
Матушкиных времён
До меня, до седьмого колена,
Все — русские офицеры.
И Вы — офицер гусарский,
А с Вами — Бумажный солдат.
И даже если последний
Троллейбус проходит мимо —
Поручик Амилахвари,
Ведь Ваш псевдоним — Булат!
Будьте достойны, поручик,
Этого псевдонима!
Никак нам нельзя в отставку —
А знаешь, на склоне лет,
Церемонно целуя ручку
Новой прекрасной даме,
Поручик Амилахвари,
Мой по Сосновке сосед,
Мы ещё погуляем
Над Ольгинскими Прудами!
Gambais, 1988 г.
102.
На чёрной площади в Брюсселе
Стоят гильдейские дома.
Геральдика сошла с ума
На чёрной площади в Брюсселе.
Сквозь окна — отблеск на панели,
В кафе всегда горит камин,
Смывают чёрным пивом сплин
На чёрной площади в Брюсселе.
Кивает молча, еле-еле,
Гарсона лысая глава,
Как будто высохли слова
На чёрной площади в Брюсселе.
О чём — такая тишина?
Народов — два, страна — одна.
Не разобрались и доселе,
На чёрной площади в Брюсселе
Идёт глагольная война.
Нет, вовсе не лингвист сухой
(Слова и люди озверели!)
Трясёт словесною трухой
Над позолотою глухой
На чёрной площади в Брюсселе.
Но ведь народов — только два!
А если б двести — что б случилось?
(Судьбы российская немилость
