Александра Паркау - Огонь неугасимый

Вечерняя заря деревьям черно-алым
Роняет не спеша свой огненный привет,
Два рьяных игрока с усердьем запоздалым
Последний в сумерках заканчивают сэт.

Как будто, вырвались   два ловких сильных зверя
Из неизвестной нам, загадочной страны.
Блестящие глаза пространство зорко мерят,
Движенья радостны, упруги и точны.

Широкий взмах ракет, напрягшиеся спины,
В рассчитанных прыжках мельканье быстрых ног,
Сам старый Дискобол из гипса или глины
Игре их мускулов завидовать бы мог.

Пятнадцать, сорок, гейм! Опять пятнадцать, сорок…
Сгущается туман и контуры мягчит,
Но все быстрее счет и миг, как счастье, дорог,
И скачут бешено послушные мячи.

А лики желтые подсолнечников рослых,
Вбирая медленно зари прощальный свет,
Глядят внимательно, задумчиво и просто
На затянувшийся в закатной дымке сэт.

Зимой в парнике расцвели
Гвоздики в затишьи подвала,
От женщины их принесли
В бумаге к перрону вокзала.

Стоял он в вагонном окне
С гвоздикою белой в петлице,
Оставив другие жене, —
В хозяйстве авось пригодится.

Седой засвистел паровоз,
Сверкнули несчетные блики,
По улицам ходит мороз,
На скатерти в вазе — гвоздики.

И пахнут, любовью пьяны,
В атласной броне драгоценной,
Живым дуновеньем весны.
И черным дыханьем измены.

На шее печально намотана
Поддельного жемчуга нитка…
Любовь незаконная, — вот она…
Молчанье и пытка!

Любовь любви зажечь в нас не успела
И подарила лишь десяток встреч…
Нам было нечего с тобой беречь…
Я потеряла больше чем имела!

Все в молчаньи и покое,
Бьет двенадцать на часах.
Нас здесь двое, только двое…
Я и… СТРАХ.

На розовой земле лиловые разводы,
Пронизан солнцем летний звонкий день,
Кружочки прыгают сквозь листья с небосвода….
Так — просто свет и тень.

Огниво и кремень зажечь пожаром свет
Могли-б, столкнувшись в кратком поцелуе…
А мы с тобой? Скажи мне, мы раздуем
В себе самих хоть искру или нет?

Гемерокалла — прелестная стройная лилия
Только на день расцветает в сыпучем песке….
Так и любовь моя к Вам… Обессилели крылья,
Нет и помину о чудном волшебном цветке!

Желтый тополь под окном маячит,
В цветниках — шафраны и кумач, —
За стеной тихонько осень плачет…
Милая моя, — не плачь!

Что-же делать? Ведь, не все поблекло,
Срезано безжалостным ножом…
Поживем, двойные вставим стекла,
Что-нибудь да сбережем.

Заведем к зиме платок пуховый,
Будем думать, будем вспоминать…
Только юности не дастся новой,
Только счастья не догнать.

Ну, а лето снова возвратится.
Грусть излечит время, — лучший врач,
Жизнь откроет новый страницы —
Милая моя, — не плачь!

Запотели окна, зимний вечер долог,
Где-то мандолина тоненько пищит,
И любовно книги смотрят с пыльных полок,
Тихо их листками время шелестит.

Затопили печи… Треск пошел по стенам,
И пахнуло дымом, краской и теплом.
Память, вечный сторож, старый друг бессменный
Шепчет об ушедшем, шепчет о былом.

Из туманной ночи кто-то смотрит в окна.
Глаз сверкнул зеленый — луч сторожевой,
Это кот озябший трется шерстью мокрой
Или караулит серый домовой.

Но уже не тянет в сказочные дали,
И любовь не манит легкою рукой…
Родину забыли, близких потеряли…
Что-же нам осталось? Если-бы покой!

Нависли пепельные тучи
И стелят снежный белый плат.
Слова ласкающих созвучий
В моем сознаньи не звучат.

Слова мне кажутся пустыми,
Холодными, как этот снег…
Какое слово или имя
Принять захочет человек?

Событья шире и огромней,
А жизнь все уже и бедней…
Что можем мы любить и помнить
В тревоге вечной наших дней?

Весь мир лежит пустыней снежной
И полон страшных, снежных слов.
Нет на душе созвучий нежных
И звонких, ласковых стихов.

Целый день с железной крыши капало,
Прыгали по лужам воробьи,
А душа о прошлых веснах плакала,
Пряча слезы глупые свои.

И казалось все не настоящее,
И часы казались сочтены…
За обедом подали хрустящие,
Золотые пухлые блины.

И шутил с расставленными винами
Смелый луч, прыгнув в дверную щель…
Все равно, — как будто сердце вынули
У привычных жизненных вещей.

И приход весны совсем не радовал,
И луча не радовал привет…
Соблазняли тщетно маскарадами
Объявленья шумные газет.

Доктора все объясняют нервами,
Мистики предчувствий вечно ждут,
А подруги признаками первыми
Старости печаль мою зовут.

Но о Ней, Далекой, боль щемящая
Просыпается с дыханием весны…
За обедом подали хрустящие
Золотые, пухлые блины.

Случайный луч обводит светочем
Квартиры пыльной уголки,
Ласкает рыженькие веточки,
Где почки, точно узелки.

В голубоватой хрупкой вазочке
Я собрала из них букет…
Нет, не букет, — скорее вязочку,
Кустов обиженных скелет.

Корицей пахнет он и хворостом.
Сухою мерзлою травой….
Так пахнут на полянах поросли
В сединах осени больной.

И вот когда на этих палочках,
Колючим вздыбленных пучком,
Распустится живою алостью
Цветок душистый за цветком,

Когда по стеблям дрожью светлою
Прольется радости волна,
То значит, — я не верю этому,
То значит, что пришла весна.

И в сопках, упоен победами,
Теснится всходов хоровод….
И на границе заповеданной
Богульник розовый цветет.

Вечерний туман серебрится,
На улицах серо и сонно, —
За белой идет колесницей
Печальный кортеж похоронный,

Над темным досчатым забором
Закатное кружево тает,
Сгрудились немым коридором
Домов безучастные стаи.

И движутся тихо по парам
За гробом друзья и родные…
Когда-то служил он гусаром
В те дни и те годы былые.

Тяжелым раздерганным шагом
Прошла его жизнь, отшумела…
Трехцветным завернуто флагом
Сухое недвижное тело.

У щек — побледневшие розы
И астр погребальных букеты…
Последние вытерты слезы,
Последние песни допеты.

Замолкло протяжное пенье,
Все тускло, мертво и убого…
Такого-ли он погребенья
Просил, умирая, у Бога?

Когда-то служил он гусаром
И видел в минуты агоний —
Как полк весь в предсмертном кошмаре
Пронесся на взмыленных конях…

Отличья безвременьем стерты…
В России-б не так хоронили…
С оркестром, под конным эскортом
Несли-бы гусара к могиле.

Но что это? Четко и звонно
Вдали застучали подковы…
Откуда отряд этот конный
Из сумрака всплыл городского?

Друзья-ли с погостов, с пожарищ
Пришли, сбросив времени заметь,
Узнав, что скончался товарищ,
Пропеть ему Вечную Память?

Вмешался-ль загадочный случай,
Георгий-ли, воин вмешался,
Но только японский летучий
За гробом отряд продвигался.

И всадники к гривам холеным
Склонялись в мундирах защитных,
Отчетливым цокали звоном
По уличным камням копыта.

И медленно с топотом конным
К преддвериям церковки старой
Доставил кортеж похоронный
Земные останки гусара.