Константин Бальмонт - Том 1. Стихотворения

В стыдливости немой есть много красоты:
  Полурасцветшие цветы
Внушают нам любовь и нежное участье,
И девственной Луны пленительна мечта.

  Но есть иная красота.
  Души влюбленной сладострастье.
  Пред этой чудной вспышкой счастья
  Полубожественного сна,
Стыдливость чуть горит воспоминаньем бледным,
  Как потускневшая Луна
  Пред Солнцем пышным и победным.

Прекрасен полуночный час для любовных свиданий,
Ужасен полуночный час для бездомных теней.
Как сладко блаженство объятии и страстных рыданий,
И как безутешна печаль о возможном несбывшихся дней!
Прекрасен полуночный час для любовных свиданий.

Земля не устанет любить, и любить без конца.
Промчатся столетья и будут мгновеньем казаться,
И горькие слезы польются, польются с лица,
И тот не устанет рыдать, кто любви был бессилен отдаться.
А мир будет вечно любить, и любить без конца.

Франческа, Паоло, воздушные нежные тени,
Вы свято любили, и светит вам нежность в Аду.
Но горе тому, кто замедлил на первой ступени,
Кто ввериться снам не посмел и всю жизнь протомился в бреду.
Франческа, Паоло, в несчастьи счастливые тени!

Тебя я хочу, мое счастье,
Моя неземная краса!
Ты – Солнце во мраке ненастья,
Ты – жгучему сердцу роса!

Любовью к тебе окрыленный,
Я брошусь на битву с судьбой
Как колос, грозой опаленный,
Склонюсь я во прах пред тобой

За сладкий восторг упоенья
Я жизнью своей заплачу!
Хотя бы ценой преступленья –
Тебя я хочу!

Был покинут очаг. И скользящей стопой
На морском берегу мы блуждали с тобой.

В Небесах перед нами сверкал Скорпион,
И преступной любви ослепительный сон.

Очаровывал нас все полней и нежней
Красотой содрогавшихся ярких огней.

Сколько таинства было в полночной тиши!
Сколько смелости в мощном размахе души!

Целый мир задремал, не вставала волна,
Нам никто не мешал выпить чашу до дна.

И как будто над нами витал Серафим,
Покрывал нас крылом белоснежным своим.

И как будто с Небес чуть послышался зов,
Чуть послышался зов неземных голосов.

«Нет греха в тех сердцах, что любовь пьют до дна,
Где любовь глубока – глубока и полна.

Если ж стынет очаг, пусть остынет совсем,
Тот, в ком чувство молчит, пусть совсем будет нем».

И от прошлого прочь шли мы твердой стопой,
Уходили все дальше, и дальше с тобой.

В Небесах потускнел, побледнел Скорпион,
И пурпурной зарей был Восток напоен.

И пурпурной зарей озарился весь мир.
Просветленной любви он приветствовал пир.

Уж ночь зажигает лампады
Пред ликом пресветлым Творца
Пленителен ропот прохлады,
И водная даль – без конца.

Мечта напевает мне, вторя.
«Мой милый, желанный… Приду!»
Над синею влагою Моря,
В ладье легкокрылой я жду.

Я жду, и заветное слово
«Люблю» повторяю, любя,
И все, что есть в сердце святого,
Зовет, призывает тебя.

Приди, о, любовь золотая,
Простимся с добром и со злом,
Все Море от края до края
Измерим быстрым веслом.

Умчимся с тобой в бесконечность,
К дворцу сверхземной Красоты,
Где миг превращается в вечность,
Где «я» превращается в «ты»

Хочу несказанных мгновений,
Восторгов безумно святых,
Признаний, любви, песнопений
Нетронутых струн золотых.

Тебе я отдам безвозвратно
Весь пыл вдохновенной души,
Чем жизнь как цветок ароматна,
Что дышит грядущим в тиши.

С тобою хочу я молиться
Светилам нездешней страны,
Обняться, смешаться, и слиться
С тобой, как с дыханьем Весны.

С тобою как призрак я буду,
Как тень за тобою пойду,
Всегда, неизменно, повсюду…
          Я жду!

Восходящее Солнце, умирающий Месяц,
Каждый день я люблю вас и жду.
Но сильнее, чем Месяц, и нежнее, чем Солнце,
Я люблю Золотую Звезду.

Ту звезду золотую, что мерцает стыдливо
В предрассветной мистической мгле,
И в молчаньи вечернем, холодна и прекрасна,
Посылает сияние Земле.

Тем, кто днем утомился и враждой и заботой,
Этот блеск о любви говорит,
Для того, кто во мраке тосковал беспросветно,
Он с высот упованьем горит.

Оттого так люблю я ту Звезду-Чаровницу
Я живу между ночью и днем,
От нее мое сердце научилося брезжить
Не победным, но нежным огнем.

Пророк, с душой восторженной поэта,
Чуждавшейся малейшей тени зла,
Один, в ночной тиши, вдали от света,
Молился он, – и Тень к нему пришла.

Святая Тень, которую увидеть
Здесь на земле немногим суждено.
Тем избранным с ней говорить дано,
Что могут бескорыстно ненавидеть
И быть всегда – с Любовью заодно.

И долго Тень безмолвие хранила,
На Данте устремив пытливый взор.
И вот, вздохнув, она заговорила,
И вздох ее речей звучал уныло,
Как ветра шум среди угрюмых гор.

«Зачем зовешь? Зачем меня тревожишь?
Тебе одно могу блаженство дать,
Ты молод, ты понять его не можешь
Блаженство за других душой страдать
Тот путь суров Пустынею безлюдной
Среди песков он странника ведет
Достигнет ли изгнанник цели чудной, –
Иль не дойдя бессильно упадет?
Осмеянный глухой толпой людскою,
Ты станешь ненавидящих любить,
Питаться будешь пламенной тоскою,
Ты будешь слезы собственные пить.
И холодна, как лед, людская злоба!
Пытаясь тщетно цепи тьмы порвать,
Как ложа ласк, ты будешь жаждать гроба,
Ты будешь смерть, как друга, призывать!»

И отвечал мечтатель благородный:
«Не страшен мне бездушной злобы лед,
Любовью я согрею мрак холодный.
Я в путь хочу! Хочу идти вперед!»
И долго Тень безмолвие хранила,
Печальна и страдальчески-бледна.
И в Небесах, из темных туч, уныло
Взошла кроваво-красная Луна.

И говорила Тень:
          «Себя отринуть,
Себя забыть – избраннику легко.
Но тех, с кем жизнь связал, навек покинуть,
От них уйти куда-то далеко, –
Навек со всем, что дорого расстаться,
Оставить свой очаг, жену, детей,
И много дней, и много лет скитаться,
В чужой стране, среди чужих людей, –
Какая скорбь! И ты ее узнаешь!
И пусть тебе отчизна дорога,
Пусть ты ее, любя, благословляешь,
Она тебя отвергнет, как врага!
Придет ли день, ты будешь жаждать ночи,
Придет ли ночь, ты будешь ждать утра,
И всюду зло, и нет нигде добра,
И скрыть нельзя заплаканные очи!
И ты поймешь, как горек хлеб чужой,
Как тяжелы чужих домов ступени,
Поднимешься – в борьбе с самим собой,
И вниз пойдешь – своей стыдяся тени.
О, ужас, о, мучительный позор:
Выпрашивает милостыню – Гений!»

И Данте отвечал, потупя взор:
«Я принимаю бремя всех мучений!»
. . . . . . . . . .
И Тень его отметила перстом,
И вдруг ушла, в беззвучии рыдая,
И Данте в путь пошел, изнемогая
Под никому невидимым крестом.