Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Эхо планеты»
Ведь перечитывание Ленина — само по себе весьма плодотворное занятие: он интересный критик, сильный публицист, умеет писать увлекательно и, страшно сказать, смешно. Ленин весело ругается и талантливо передёргивает — это тоже надо уметь. Ленин обладает пассионарностью — то есть умеет зажечь собственной убеждённостью. Но кто, кроме Славоя Жижека, умеет сегодня читать и перечитывать его, извлекая из этой отнюдь не устаревшей публицистики чрезвычайно полезные уроки? С Лениным можно и должно спорить — но именно спорить, а не закапывать.
Я намеренно не поднимаю здесь вопроса о том, что мавзолей — часть нашей истории и культуры, что мимо него шли умирать защитники Москвы после парада 1941 года, что Щусев был не последний архитектор в российской истории и т. д.
Судьба мёртвого камня заботит меня менее всего, я вообще не поклонник и не знаток «застывшей музыки», а вот активность и самоорганизация масс волнуют меня весьма сильно. И я подозреваю, что для сегодняшней власти — а значит, и для русской государственности в целом — зарытый Ленин может оказаться грозней выставленного на всеобщее обозрение. Мне кажется, что, чем Ленин сегодня страшней для власти, тем он убедительней для масс. И я отнюдь не убеждён, что эти революционизированные массы мне сильно понравятся — потому что и в 1917 году они, увы, добились только возрождения империи в сильно редуцированном и упрощённом виде. А сегодня и упрощать уже, по сути, некуда.
Ленина стоит помнить, читать и перечитывать, разбирать и возражать, возвращать в актуальный контекст, делать его частью нашего повседневного опыта — чтобы учитывать его уроки, перенимать достоинства и не повторять его ошибок.
Закапывать его — не лучший способ освоения ленинского наследия. Это вернейший путь к повторению вечного русского круга. Пусть Ленина похоронят те, кто будет иметь на это моральное право, — свободно избранные, умные и бескорыстные правители великой России, в которой мы все, надеюсь, успеем ещё пожить.
15 февраля 2011 года
Две страшные двойки
В июне Россия отметит 70-летие начала Великой Отечественной войны, и эта дата ― скорее скорбная, чем славная,― наверняка ознаменуется ещё одной перепалкой относительно сталинской готовности/неготовности к гитлеровской агрессии. Копья будут ломаться по полной программе ― главным образом, конечно, в Интернете, ибо в официальную прессу критиков сталинизма приглашают сегодня лишь для показательного разгрома,― но точки зрения в будущей полемике сформулированы давно и общий ход спора предсказуем. Вариантов, собственно, три:
1. СССР превосходно подготовился к войне, вся страна ожидала нападения, Сталин открытым текстом предупредил о нём на встрече с выпускниками военных академий 5 мая 1941 года ― воспоминания об этой встрече многочисленны и недвусмысленны. Армия находилась в процессе модернизации, который был бы триумфально завершён к 1942 году. Договор с Германией о ненападении был блестящим тактическим ходом, Сталину удалось выиграть время, обмануть Гитлера и т. д. Несмотря на период неудач в начале войны (сталинисты вообще предпочитают мягкие формулировки, когда речь идёт об их любимце,― «отдельные ошибки», «период неудач»), Советская армия благодаря железной воле Сталина собралась, перестроилась, организовалась и т. д. Это точка зрения сталинистов в широком спектре ― от оголтелого вожделюбия до умеренной советской ностальгии. Победа для таких людей списывает всё. Наиболее мягкие сталинисты признают, что вождь не знал, недопонимал и недооценивал (нужное вписать), но страна сегодня нуждается в объединяющем мифе, а ничто, кроме войны, нам такого мифа не даст. И потому любой поиск правды в этом вопросе рубит и без того гнилой сук, на котором сегодня удерживается российская патриотическая фразеология.
2. СССР готовился к нападению на гитлеровскую Германию, что, кстати, подтверждается и сталинским тостом на той самой встрече с выпускниками военных академий. Не было бы ничего зазорного в том, чтобы напасть на чудовищный рейх: воюя на чужой земле, пользуясь преимуществом внезапности, Советский Союз к сентябрю имел все шансы дойти до Гибралтара. Провокация на границе с последующим её переходом планировалась на июль (по версии Марка Солонина) или август (по версии Виктора Суворова), соответствующая красная папка была разослана по всем приграничным округам, а вооружение СССР на границе было по преимуществу наступательным ― иначе зачем бы столько танков? И разве хуже было бы, в самом деле, напасть на Германию, нежели пить шампанское с Риббентропом? Это версия умеренных либералов и, так сказать, нелояльных государственников ― тех, кто вроде бы и за сильную Россию, но не с этой властью. Наиболее последовательно и документированно излагает её Виктор Суворов, поддерживают влиятельные прозаики-историки ― Радзинский, Веллер.
3. СССР совершенно не был готов к войне, армия обезглавлена, население хлебом-солью встречало захватчиков и толпами сдавалось в плен, и если бы у немцев хватило ума чуть тактичнее выстраивать отношения с обитателями захваченных территорий, русские только приветствовали бы антикоммунистическую интервенцию. Война выиграна заградотрядами. Сопротивление началось только с осени 1941 года ― до этого царило в лучшем случае паникёрство, а в худшем предательство. В конечном счёте Россия выиграла войну, но проиграла будущее, надорвавшись на защите сталинского режима. Версия самых оголтелых либералов, для которых сталинский режим ещё и похуже гитлеровского, поскольку гитлеровский менее интенсивно уничтожал своих. Как ни странно, в этом оголтелом антибольшевизме либералы смыкаются с нацистами ― единственным пунктом расхождений остаётся еврейский вопрос.
Само собой, государство, в котором сосуществуют три столь взаимоисключающие точки зрения на сравнительно недавнюю историю, существовать не может. Оно и не существует. То есть оно усердно делает вид, имитирует общественную дискуссию, независимую историографию,― но истина в таких вопросах не выясняется общественными дискуссиями. Она обеспечивается публикацией цифр, сопоставлением фактов, в крайнем случае, заявлениями глав государств, которые озвучивают государственную версию истории, а всё прочее объявляют домыслами. Но наши главы не чувствуют окончательной легитимности, априорной правоты ― в самом деле, их права на престол довольно зыбки,― а потому им приходится постоянно заигрывать с избирателем, который давно их избрал, но избрал «как бы», несколько понарошку. А потому высшие чиновники отделываются общими словами ― героическая защита Родины, отстояли суверенитет, кровь отцов и дедов, никому не позволено очернять, величайшее событие ХХ века и т. д. Предпочитают не освещать даже ключевой вопрос в историографии Великой Отечественной: война ― она, собственно, за что велась? За Россию или за нашу Советскую Родину? Кто выиграл ― Россия или СССР? Сталинское верховное дозволение снова употреблять слово «русский» ― вынужденная уступка или генеральная переориентация всего государственного корабля? Кто победил-то ― имманентные данности вроде рода, языка, территории или та самая система, которая была, нет слов, отвратительна в иных своих проявлениях, но новый тип человека в конце концов вырастила? Можем ли мы сегодня понять этот новый тип человека, дано ли нам хоть представить его себе ― или мы и дальше будем острить по кухням насчёт Александра Матросова, чьи последние слова были «проклятый гололёд»?
Когда-то казалось, что для раскрепощения страны достаточно будет сказать правду о Сталине, потом ― правду о Ленине. Но базовый миф не даёт двинуться дальше, и с ним всё равно придётся как-то взаимодействовать. А базовым мифом называется тот, который объединяет наибольшее число адептов. Охотников защищать сегодня Октябрьскую революцию крайне мало, даже у космического проекта есть противники (летать летали, а жили как?!). Лишь Великая Отечественная по-прежнему сплачивает вокруг себя миллионы сограждан ― просто потому, что больше сплачиваться не на чем. Но в этом мифе и лежит зерно всех нынешних раздоров: вопрос стоит просто и жёстко ― с помощью каких матриц может российское население добиться максимума? Что способно инициировать его на достижение наивысшего результата? Благодаря или вопреки Сталину одержана величайшая из побед в мировой истории? Думать обо всём этом придётся, если мы хотим, чтобы тот самый базовый миф не стал поводом для генерального раскола.
Я не рискну предложить консенсусные формулировки, которые позволили бы заново сплотить расколотую нацию («советскую», каковая благополучно существовала семьдесят лет, несмотря на эксцессы национальных противоречий). Но некоторые вещи сформулировать надо бы ― просто потому, что дальнейшее их игнорирование превратит Великую Отечественную в поле ещё одной, теперь уже бесконечной и бессмысленной идеологической войны.
