Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

Мачеха в дом мой родной вошла,
Свела наговором отца в могилу,
С жабьей начинкой пирог испекла,
Лампадку задула и котят утопила.

С ней мне не жить! И подался прочь
Нищим мальчонком, босым и рваным,
В черную, злую, глухую ночь,
В черные, злые, чужие страны.

Жизнь моя с виду не так плоха:
Днем - с земляками играю в прятки,
Ночью... - кто ночью меня слыхал?
Зубы в подушку - и все в порядке.

Дома, известно, беда и стыд,
Чахнут меньшие, что лен в бурьяне.
Мачеха косится и сопит,
Ножик поточит и в щелку глянет.

Верится только - не век страдать,
Правды хоть мало, но есть на свете.
Как не живуча карга, а, глядь,
Переживут ее все же дети!

День подойдет - и вернусь назад.
Знаю, найду лишь забор да стены.
Взглянут меньшие с тоской в глаза...
Чем накормлю их, во что одену?

Нету для милых мошны тугой,
Пряников сладких, цветных нарядов...
Перекрестясь на угол пустой,
С ними за стол их убогий сяду.

Корку предложат - и той я рад,
Сам же, коль нет ничего другого,
Тем поделюсь, чем одним богат:
Светлой улыбкой и чистым словом.
1952

Когда я мальчиком с тобой дружил,
Прекрасный город одиноких статуй,
Густой сирени и пустых дворцов,
Тебя еще не посетили беды:
Твой Гумилев был юношей веселым,
Ахматова - влюбленной гимназисткой,
А Иннокентий Анненский еще
Не задохнулся на твоем вокзале,
И даже Пушкин твой казался мне
Еще не мертвым и не взрослым даже,
А шумным одноклассником моим.

Прошли десятилетия. Не счесть
Твоих утрат. Твои дворцы во прахе
Лежат. Твои поэты казнены
Презреньем, пулею или молчаньем.
И только имя Пушкина одно
Еще, как встарь, сияет над тобою
Прекрасным обещанием, залогом
Грядущей правды.
1954

Казненных муз умолкший городок!
Ты сам отрекся от своей же славы,
Ты грязной тряпкой вытер след кровавый
И притаился... Или изнемог?

И странно: в нашей нищенской судьбе,
Не чающей ни милости, ни срока,
В чужой ночлежке нашего далека
К тебе мы ближе, чем ты сам к себе.

Для нас одних звучат твои сады,
И шевелятся статуи, и зданья
Хранят неизгладимые названья
И даты несмываемой беды.

И обезглавленных тобою муз
Еще садятся тени рядом с нами
И говорят стихами и слезами,
И знаем мы: «Прекрасен наш союз!»

...Ты значишься на карте? Это ложь!
Тебя там нет, - мы тоже знаем это!
Ты вместе с нами странствуешь по свету
И вместе с нами - скоро! - ты умрешь.
1953

Наверно, там еще и ныне
Цветет сирень, журчит вода
И дева бронзовая стынет
У лебединого пруда.

Но что-то стало там иначе,
Как если бы в иной предел
Какой-то гений отлетел...
Но кто заметит? Кто заплачет?
1955

Когда весной - чужой весной! -
 Опять цветет сирень,
Тогда встает передо мной
 Мой царскосельский день.

Он тронут ранней сединой,
 Ему - под пятьдесят,
Но молодой голубизной
 Его глаза горят.

Он пахнет морем и руном
 Гомеровской строки,
И гимназическим сукном,
 И мелом у доски;

Филипповским (вкуснее нет!)
 Горячим пирожком,
Девическим, в пятнадцать лет
 Подаренным платком...

Стучит капель, оторопев
 На мартовском ветру,
Звенит серебряный припев
 Кавалерийских труб,

И голуби, набив зобы,
 Воркуют на снегу.
...Я всех забыл, я все забыл,
 А это - не могу!

За годы зла, за годы бед,
 Со мной друживших там,
Привык терять я даже след
 К покинутым крестам.

Я схоронил отца и мать,
 Я схоронил друзей,
Но их мне легче вспоминать,
 Чем запах детских дней.

Все, чем согрела жизнь меня,
 Я растерял - и пусть!
Вот даже Блока больше я
 Не помню наизусть.

И стало тесно от могил
 На дальнем берегу.
...Я всех, я все похоронил,
 А это - не могу!

Когда я думаю, что вот
 Там все теперь не так,
И тот, кто песни там поет,
 Не близок мне никак;

Со мною августовским днем
 Не вспомнит злую весть,
Не скажет: «Вот сейчас, вдвоем,
 “Костер” бы перечесть!»

Когда я вспомню, что поэт,
 Что всех дороже мне,
Убит, забыт - пропал и след! -
 В своей родной стране;

Что тот, кто нам стихи сложил
 О чувстве о шестом, -
И холмика не заслужил
 С некрашеным крестом;

Что даже в эти, в наши дни
 На невском берегу
Его и мертвого они
 Как волка стерегут -

Тогда я из последних сил
 Кричу его врагу:
Я всем простил, я все простил,
 Но это - не могу!
1955

Те пармские фиалки на окне,
Что выходили на Неву, завяли.
Их нет давно. И нет Невы. И нет
Меня, которого узнал едва ли б,
Когда бы нынче встретил. Он хранил
Еще наивность детства, нежность, жалость,
Писал стихи и девушку любил,
Что - нет, не с ним - с другими целовалась.
Где он теперь? Его давно уж нет.
Его убили. Нет, совсем не люди.
Так просто где-то затерялся след,
И лучше мы о нем совсем забудем.
А то он будет ночью в дверь стучать,
Заглядывать в окно, слезлив и жалок,
И требовать любви, Невы, фиалок...
А что ему ответить? Что подать?
1955

О, только бы припомнить голос твой -
Тогда я вспомнил бы и этот город,
И реку (не она ль звалась Невой?),
И колоннаду грузного собора,
И тонкий шпиль в морозной вышине,
И сад в снегу, такой нелетний, голый...
О, если б голос твой припомнить мне,
Твой тихий голос, твой далекий голос!
Что это все мне без него? А он...
Он потонул, как все тогда тонули:
Без крика, без письма, без похорон,
В тифозной качке, в орудийном гуле,
С последней шлюпкой, на крутой волне
Отчалившей от ялтинского мола...
О, если б голос твой приснился мне,
Твой дорогой, твой потонувший голос!
1955

Уже серебрятся ветки
У старых печальниц-ив,
Вздох ветра сквозь ельник редкий
Так нежно-красноречив.

Настойчивей стали реки,
Податливей - берега.
...Лишь повесть о человеке
Мучительна и долга.

А здесь все быстрей и проще,
Все радостнее стократ:
Легко зеленеют рощи,
Легко расцветает сад.

А сколько душе скитаний,
Покамест она пройдет,
Как этот подснежник ранний,
Сквозь этот тяжелый лед!
1954

Есть недоброе что-то в том,
Что к себе чистота нас манит.
Чистота... Кто ее тайком
Не растопчет и не обманет?

Упоительнее всех нег
С чистотой быть беспечно-грубым:
Резать лыжами свежий снег
И девичьи неволить губы.

Будь названье твое цветок,
Утро, девушка иль страница -
Чистота, твой недолог срок,
Он всего лишь мгновенье длится.

Почему везде и во всем
Чистота или вся в былом,
Иль вот-вот облететь готова
От дыхания, взгляда, слова...

Чистота, как тебя сберечь,
Братом рядом с тобою лечь?
1955