Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Нет! Не казарма — день грядущий,
И не цементный коридор!
Недаром светит нам сквозь тучи
Огненноокий метеор —

И он земли коснется нашей,
И мир предстанет голубым
От золотых кремлевских башен
До нив, где спит железный Рим.

Чуть светит дремлющая плошка
В холодной горнице ночной.
И ветер в синее окошко
Стучит студеною рукой.

Под прохудившейся рогожкой
Лицо старушечье видать.
       То сына
       Ожидает мать.

Ты не дашь мне теперь заснуть,
Мальчуган на фастовском вокзале!
Устилайте, поэты, путь
Снегом азалий, —
Я не стану из кубка тянуть
Настойку на идеале.
Мне другое худая грудь
И глаза сказали.

Как голодным огнем, меня жгли
Эти черненькие глазенки.
Поезда свистели вдали,
Спекулянтки смеялись звонко.
Он сказал мне: «Мы с мамой пришли…
Маму жду…» Он стоял в сторонке.
Тварьки серенькие ползли
По лицу ребенка.

Там, где алые голуби воруют
Египетскую крупную пшеницу
И высятся горы мешков и пакетов,

Я сижу с продавцом бананов,
И море касается наших
От солнца черных ног.

Каирский табак — наилучший,
У женщин греховные взоры
                    и стройные ноги,
И вообще — весело жить!

Весело видеть в каждом движенье
Сокрытую силу жизни,
Весело слышать шум людского
                                и божьего моря,
Расхваливать каирский табак,
И врать безбожно о своих удачах,
И слушать голос попугая,
Что, взгромоздясь на мое плечо,
Меня же дураком обзывает!

Как сизо-розовое пламя,
Взметнулись голуби кругом.
Сады в цвету — и мы сердцами,
Как будто в сказке, расцветем!

Иль из заката золотого
Приладим парус для челна,
Иль поцелуй той, чернобровой,
Нас опьянит сильней вина,

Или обманем взором ясным,
Ну как оленя зверолов,
Того купца с тюрбаном красным,
Что сам нас обмануть готов?

Хамсина пыль всю даль затмила,
В тумане желтом берег Нила,
Феллахи спят, и снится им,
Как вьется над Сахарой милой
Слепящий нестерпимый дым.

Паши и жни, весь век работай,
Молись, чтоб землю Нил вспоил,
Но знай, чем кончатся заботы:
Нас всех проглотит черноротый
Неумолимый крокодил.

Разгулялся ветер синий
По измученной пустыне,
Словно вязнут в паутине,
Тянутся верблюды в путь.
Сохнет кровь, воды не стало,
Плащ накинут как попало,
Мало жить осталось, мало, —
            Не вздохнуть!

Простирают руки, плачут —
Пальмы впереди маячат,
Зебры молодые скачут,
Берег влагой напоен…
Счастье? Муки? Жизни чудо,
Мерный, тихий шаг верблюда,
Холмиков песчаных груда,
           Жажды сон.

В лесной глуши, где только след звериный,
Где строй стволов недвижен и жесток,
Вдруг неба виден проблеск — нежно-синий,
Как милый взор. Вокруг — ветвей поток,

Гуденье сосен, будто вой эринний,
Ворчанье злобной рыси, молоток
Седого дятла. В этой мгле пустынной
Так славно встретить тихий уголок,

Приют чудесный мира и покоя,
Где лишь порой изменчивой толпою
Струится тучек серебристый дым.

Так ты, искусство, и во мраке бурном
Сияешь мыслям и сердцам людским, —
В грозовом море светочем лазурным.

Под небом гулким, словно под шатром,
Где ходит ветер, теплый и румяный,
Они возводят этот светлый дом,
Простые — незаметные — титаны.

Щеглы порхают. Воробьи в кустах
Чирикают задорно и бессвязно.
Ганнуся с малым узелком в руках!
Давно не улыбалась ты так ясно.

Кипит работа. Пилы горячи,
И каменщики, в фартуках, рядами,
Как бы в игре веселой, кирпичи
Передают проворными руками.

И в хаосе раскиданных столбов,
Меж досок, щебня и пахучей глины
Порыв могучий зазвучать готов,
Как будто клич весенний, лебединый.

Рубанок свой наладив, дед Мартын
Рассказ нехитрый тянет бесконечно.
И вдруг среди работников один
В глаза Ганнусе глянул так сердечно.

Высокий, стройный. Вьется чуб густой.
Лишь кинул взгляд — у бедной сердце пьяно.
Гармоника вздыхает под рукой,
А голос — ветер, теплый и румяный.

Вечерами не всё затихает:
Тени бродят, звучат голоса.
У Ганнуси распалась коса —
Знать, ее домовик расплетает.

Кто-то хочет шаги приглушить,
И Рябко сразу выставил уши.
«Цыть, Рябенький, цыть!»
Весна убаюкала души.

Притомилась Ганнуся, но всё же
Башмачок на траву не спадет…
…Натянув розоватые вожжи,
В небе утро встает.

Новый день, и порыв, и заботы,
Вырастает, смеется наш дом,—
И смешались любовь и работа
Под прозрачным и гулким шатром.

— Наш дом растет всё выше, выше,
И окна светом залиты, —
Из камня он до самой крыши
И звонкой, точно медь, мечты.

Ганнуся! Лестницей крутою
Взбежим и поглядим вокруг!
Челны над вольною водою,
И зеленеет пышный луг.

Плуги в полях, и ко́ней ржанье,
И человечьи голоса, —
Как моря дальнего дыханье,
Вдруг жаркий ветер поднялся.

И дым валит стеною плотной,
И трубы высятся кругом, —
И белоснежные полотна
Для наших девушек мы ткем.

Ганнуся! Где ты? Братья! Сестры!
Дом этот — наш! Не твой, не мой!
И так понятно всё и просто —
Гармоники веселый строй.

Пришла зима, и замело дороги.
Друг к дружке жмутся хаты в тишине.
В амбары спрятан урожай убогий.
Мороз узоры пишет на окне.

Несчастен тот, кто под пургою вьюжной
Идет один, в молчанье, без пути:
Лишь с дружной песней, лишь толпою дружной
Пустыни мира можем мы пройти.

И в час, когда роняют пух свой белый
Павлины снежные в глухой тиши,
Я выхожу на дворик онемелый —
И радость озаряет глубь души.

Ведь по дороге, с сумками, с мешками,
Под крик веселый, песни и галдеж,
В простор широкий неуклонно, прямо
Идет, перекликаясь, молодежь.

Искали прежде истин Пифагоры,
И для жрецов горел огонь наук, —
Теперь, как новь, вселенские просторы
Распахивает деревенский плуг.

И целину поднимет не напрасно
Микула новый — зацветет земля,
И, словно гибкий стан златопоясный,
Хлебами заволнуются поля.

Идут, идут… А на пороге хаты
Старуха мать взмахнула рукавом…
И падает, пушистый и косматый,
Обильный снег над дремлющим селом.