Константин Фофанов - Стихи и поэмы

День осенний, день унылый
Сеет мглою и дождем,
И разрытою могилой
Пахнет в воздухе сыром…

Как больной, глядит сквозь слезы
Опечалившийся день —
На поникшие березы,
На опавшую сирень…

Хмель засох вокруг беседки,
И летят со всех сторон
На обветренные ветки
Стаи черные ворон…

В их тревоге торопливой,
В резком крике слышны мне
Смех над долею счастливой
И укор былой весне…

Мы, нежного певцы, таинственной судьбы
Всегда покорные и тихие рабы.
Нам дорог рифмы звон, как тощему скупцу
Звон гордый золота на жадной смене торга;
Услышим нежный стих — и слезы по лицу,
И холод в волосах от сладкого восторга.

Но если в нашу жизнь ворвется иногда
Суровый ураган несчастья рокового,
Мы ропщем, мы скорбим, но нет стиха живого,
Чтоб выразить всю страсть печали и стыда.

Обманули меня соловьи,
Обманули румяные зори.
Обманули улыбки твои,
Промелькнувшие в ласковом взоре.

Но счастливым поют соловьи,
И весна расцветает прекрасно,
И заря, улыбается ясно —
На печальные думы мои…

Кто жe пламень в природе задул,
Кто окутал все грустью, как флером?
И звучит мое сердце укором:
Не себя ли ты сам обманул?…

Я сердце свое захотел обмануть!
Довольно, сказал я, печалиться в мире:
Прекрасен и светел наш жизненный путь.
Цветы на полянах, и струны на лире,
И волны на море, и звезды в эфире —
Все дышит, чтоб слаще нам было вздохнуть.

Я сердце свое захотел обмануть!
Довольно, сказал я, томиться печалью:
Смотри, как все ясно за чистою далью, —
Мир счастьем, теплом и весною богат.
Где слышало ты, что друзья — лицемерны?
Любовь озаряет и роскошь палат,
И душные стены веселой таверны…

Довольно ты крепом венчало певца,
Люби и ликуй, как другие сердца!
В недужном бессильи не мудрствуй лукаво,
Цветами алтарь вдохновенья венчай…
Нам жизнью дается великое право
Любить и прощать! И люби, и прощай!
И ясной зарей улыбнется нам слава,
И розы усыплют торжественный путь…

Я сердце свое захотел обмануть!
И сердце забилось тревогою знойной,
Исполнилось силы, зажглося огнем,
И вывело снова на путь беспокойный,
Где друг перед другом, боец пред бойцом
Сходились с открытым и дерзким лицом,
И кровь проливали, и мерили силы…

С небратской отвагой разили мечом,
И с братской тоскою копали могилы…
Любимые очи мне лгали опять.
Венок мой душистый был бурей развеян.
Недолго любил я, чтоб долго страдать,
Немного простил я и — много осмеян!

Цветы отравляли дыханием грудь,
И думы темнило смятенье разгула…
Я сердце свое захотел обмануть,
А сердце — меня обмануло!..

Недаром вопли клеветы
В своем бездушном приговоре
Растут в безумие мечты,
Растут в чудовищное горе.

Всё лгало, всё — твои слова,
Твоя улыбка с дерзким взором;
Но не лгала людей молва,
Твоим играючи позором.

Какая страшная судьба,
Какие гневные томленья!
Ужели ты — страстей раба,
Ужель ты жертва преступленья?

Уйдешь, неловко хмуря бровь,
Иль взор потупишь молчаливо…
Придешь — и чуждую любовь
Спешу угадывать пытливо.

Вокруг тебя позор и мгла,
Ты улыбнешься — мне терзанье.
У просветленного чела
Ловлю я чуждое дыханье.

Учусь угадывать в чертах
Томленье страсти непокорной —
Чужого счастья стыд и страх —
И жду, все жду разлуки черной.

Когда же ласками опять
Даришь ты нежно и пугливо,
Я не умею не прощать,
А после сетую ревниво.

Признаний требую твоих,
Жестокой истины признаний,
Как будто больше счастья в них,
Чем в скрытом бешенстве терзаний!..

Сегодня тридцать лет минуло мне… О, муза!
Приди и оживи ночную тишину!
Во имя светлых дум и долгого союза
Мы нежно станем петь тридцатую весну.

Ты не изменишь мне; тебе не изменила
Ни гневная судьба, ни дерзкая вражда.
Как часто я роптал, что ранняя могила
Не скрыла темный прах от горя и стыда!

Как часто я скорбел, волнуемый утратой!
Но приходила ты, свевала ночь с чела,
Я снова оживал, восторгами объятый,
Когда ты скорбь мою к созвучиям влекла.

И ныне праздник твой, и гимном покаянным,
Как блудный сын, тебя приветствую теперь.
Я слышу, ты идешь в венке благоуханном
И в сердце мне стучишь, как в запертую дверь.

Приди и сядь ко мне, сопутница родная,
Как няня старая мне сказки говори,
А я у ног твоих забудуся, срывая
С одежды облачной цветы и янтари…

Как скромен ты, питомец мая!
Не налюбуюся тобой,
Когда ты весь, благоухая,
Сверкаешь утренней росой.

Склоняя чепчик свой измятый
Не от грозы — от нег ночей,
Ты дремлешь, грезами объятый,
Встречая ранний свет лучей.

Когда твой вздох зарей румяной
В лесу сосновом слышу я,
Душа темнится грустью странной
Для грешных вздохов бытия.

И у тебя была сильфида —
Нас обманувшая весна, —
Но как светла твоя обида!
И как печаль моя темна!

Всё хорошо на свете, милый друг, —
Все хорошо, пленительно и ясно.
Борьба страстей, пороки и недуг
Промчатся сном, волнующимся страстно.

Но светлый мир прекраснее борьбы,
И жизнь сильней порока и печали.
Недаром же на ранние гробы
И грешники слезу свою роняли.

Недаром же раскаянья томят,
И мучают нас совести укоры,
И памяти безжизненные взоры
На прошлое так жизненно глядят.

Усталый и бледный, сияющим днем
Шарманщик играет у наc под окном.

Сбегаются дети послушать игру,
Пришлася шарманка его ко двору.

Он вертит шарманку, на окна глядит,
Шарманка тоскует, шарманка визжит.

Унылые звуки, несвязные сны!
Зачем вы звучите кошмаром весны;

Зачем отголоском счастливых людей
Вы плачете, звуки, в печали своей?

Вам дети внимают наивной душой,
Да камень холодный, поросший травой,

Да сердце, печальное сердце одно,
Где звякнуло, тихо раскрывшись, окно,

И тонкие пальцы дрожащей руки,
Под робкие звуки певучей тоски,

Роняют, как слезы, монеты, затем,
Чтоб двор оставался по-прежнему нем,

Чтоб дряхлые звуки шарманки твоей
Не вызвали б слезы из тусклых очей,

Чтоб слаще дремали в беззвучной тиши
Разбитые струны разбитой души!..

Тихо в роще — жар несносен;
Неподвижен длинный ряд
Желтостволых колоннад —
Опаленных зноем сосен.

Обессиленная мгла
Влаги ждет и небу внемлет;
Туча сумраком легла,
Туча холодом объемлет.

Ветер рощу колыхнул,
Ветки сдвинул, распахнул
И в вершинах их косматых,
Трепетанием объятых,

Белым сумраком зевнул.
Все темнее… все печальней
Уплывает высью дальней,
Перешептываясь, гул…

И сквозь хвои тощих игол,
Орошая бледный мох,
Град запрядал и запрыгал,
Как серебряный горох.