Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)
О нем забыть невозможно, он все время у меня перед глазами. Вот он, совсем маленький, играет рядом со мной в солдатики, возится на коленях. Или, как это однажды случилось на пляже, я ищу его, ищу, кричу: «Рафаэлито!» — а он не откликается. Я снова и снова зову его, но теперь уже сердито добавляю: «Больше никогда не возьму тебя на пляж». И тут же смягчаюсь: «Ну ответь же мне, мальчик мой». Я нахожу его за киоском, где он наливает воду в ведерко…
* * *Шло время. Он быстро рос, а ко времени революции стал почти взрослым. Вступил в ряды милисьянос и носил пистолет в кобуре.
На занятиях по военной подготовке он был одним из лучших. И в тире отлично стрелял из любой позиции. И вот наступил день, когда лейтенант сказал ему:
— А ну—ка ответь мне, кто более смелый — герой или человек, который жертвует собой?
Рафаэль хотел сказать: «Герой», но, подумав, глубоко вздохнул и ответил:
— Они оба в равной мере герои. — А после того как все обратили на него внимание, добавил: — Все зависит от ситуации, в которой они себя проявляют. В общем, они оба герои и оба продолжают жить среди нас.
Он попросил разрешения и сел, а в аудитории еще долго стояла тишина…
В тот год Рафаэлито так и не закончил курс в Матансасе — он отправился на Плая—Хирон, где был назначен командиром взвода милисьянос. Задача ему была поставлена простая: при поддержке двух танков отбросить противника к морю. Он согласовал свои действия с командирами танков, забрался в одну из машин и закрыл верхний люк. Машина рванула по шоссе. За танком шагали солдаты. По обочинам дороги дымилась изуродованная техника, выведенная из строя во время воздушных налетов. Дым, казалось, застилал все. Одна за другой эскадрильи наемников обрушивали огонь на движущиеся колонны, поэтому марш оказался очень трудным и опасным. Бойцы продвигались вперед перебежками, как только ослабевал огонь, но, как только он усиливался, они бросались на землю. Так продолжалось, пока части милисьянос не добрались до заболоченной части побережья.
Около полудня прилетели три Б–26, на фюзеляжах которых был хорошо виден красный треугольник со звездой. Когда они развернулись в сторону позиций, занимаемых милисьянос, над линией фронта взлетели в приветствии береты. А несколькими секундами позже эти самолеты уже обстреливали бойцов, сея вокруг себя смерть и оставляя запах обожженного металла. Теперь, когда они стали набирать высоту, все разглядели на их крыльях голубую полосу…
Медлить было нельзя. Первый танк развернулся и рванул вперед, посылая снаряды в сторону противника. Рафаэль следил за темной линией, неуклонно продвигавшейся вперед — это, выполняя задачу, шли к морю танки. Невдалеке взрывались снаряды, озаряя небо грязно—оранжевыми всполохами.
И вот побережье почти рядом. На воде уже можно различить несколько серых точек. Но точки постепенно уменьшались — похоже, янки бросили десантников на произвол судьбы, и те оказались в ловушке: позади — море, впереди — наша артиллерия. Они поспешно рассаживались по спасательным лодкам, отшвыривая тех, кому не хватало места. Напрасные надежды. Подразделения Повстанческой армии и милисьянос обрушили на них всю свою огневую мощь.
Грохот канонады сотрясал вечерний воздух, море вздымалось многочисленными фонтанами воды. В воздухе опять появились самолеты. Рафаэль посмотрел вверх и убедился, что на их крыльях нет голубой полосы. «Наши», — промелькнуло в голове. Самолеты с ревом сбрасывали бомбы и делали новые заходы над наемниками. Завершив бомбежку, они возвращались на базу, где их вновь загружали для боевого вылета.
Взвод Рафаэля ликвидировал огрызавшуюся пулеметную точку. Десятки наемников, дотоле укрывавшихся на берегу, начали сдаваться. Остальные спасались бегством. Рафаэль побежал, упал, ощутив всем телом жар раскаленной земли, поднялся и снова побежал, преследуя наемников.
Вот и берег. У самой кромки воды стояли танки. Прибой деловито омывал их натруженные гусеницы. Близость моря подействовала на милисьянос освежающе. Некоторые из них бросились на песок, чтобы насладиться навеваемым накатывающимися волнами покоем. Так завершил свою учебу Рафаэлито…
Сейчас я вспоминаю о каждом поступке, каждом действии своего сына, о его самоотверженности, готовности сражаться там, где прикажет Родина. Он был из тех людей, которые не сворачивают с избранного пути. Это я понял после того, как он снова по приказу уехал, а его возвращения пришлось ждать слишком долго…
* * *Плохие вести обычно настигают человека невзначай, словно удар молнии. Эта мысль, вероятно, тоже пришла мне в голову, когда в мой кабинет вошли те два человека, которые были там, с Рафаэлито. Быть может, по этой причине я не удивился их приходу. Они вошли в кабинет и застыли в тревожном молчании. Они не произнесли ни слова. Но их взгляды были красноречивее слов. Надо было прервать это молчание, и я сказал:
— Я знаю, зачем вы пришли. Как это случилось? Как все…
Они не находили слов, чтобы рассказать о том, как он погиб. Я глубоко вздохнул, чтобы не заплакать, и стал смотреть на море…
О нем до сих пор говорят так, будто он находится здесь, среди нас. Значит, он продолжает жить…
Роберто Бранли
Дань памяти
На Хироне,
на Плая—Ларга
отпечатываются
кровавые следы.
Порохом на солнце
усыпан путь,
по которому шагали герои.
На Хироне,
на Плая—Ларга
тишина — это редкость.
Внезапно слышатся
выстрелы,
треск пулеметов и гаубиц.
Трассирующие пули
вонзаются в небо,
словно остроконечные стрелы.
На Хироне,
на Плая—Ларга,
в Сан—Бласе
в агонии
бьется Смерть
в могучих тисках
Родины непокоренной.
Яростью и гневом
полны песни народа,
и разворачиваются колонны
под грохот выстрелов
и кровавый дождь.
Родина или Смерть!
Мы победим!
Январь 1961 года
Едва наступил
год Образования,
как снова время
загнало нас
в окопы.
Это была тактика,
похожая на игру в гольф.
Это были маневры,
организованные
заядлыми
игроками в гольф
с Уолл—стрита.
Едва успели мы
очистить от пороха
наши винтовки,
как снова соленый воздух,
что тянется с моря,
несет капли дождя
и наши глаза,
напрягаясь до боли,
не мигая смотрят
в ночную темноту.
Едва мы крепко
стиснули винтовки
и нетерпеливо
замерли в ожидании
под немеркнущими звездами,
во влажной траве,
окропленной росой,
как снова
грядут
военные будни.
Кубинское знамя
Отныне твои полосы —
это борозды наших полей,
на страже которых —
товарищ автомат,
товарищ винтовка.
Отныне твоя звезда
сияет на челе
объединенного в одном порыве
народа.
Отныне твой треугольник
стал еще более алым —
это кровь наших павших
соратников,
это пламя,
горящее в груди
у каждого
кубинца.
Эрнесто Че Гевара
Алегриа—де—Пио
Второго декабря 1956 года мы высадились с «Гранмы» в районе Плая—де—Лос—Колорадос, потеряв при этом почти все свое снаряжение.
Путь через Мексиканский залив и Карибское море на утлом суденышке, каким была наша «Гранма», да еще в штормовую погоду, почти без пищи и воды, тяжело сказался на наших людях.
После высадки нам пришлось очень долго пробираться по заболоченному, илистому побережью. Бойцы были крайне измучены, истощены, многие до крови стерли ноги. Времени для отдыха не оставалось. Едва успели прийти в себя после тяжелого морского плавания и высадки с «Гранмы», как пришлось вступить в бой.
Всю ночь на 5 декабря мы шли по плантации сахарного тростника. Голод и жажду утоляли тростником, бросая остатки себе под ноги. Это было недопустимой оплошностью, так как батистовские солдаты легко могли проследить за нами.
Но, как выяснилось позже, нас выдали не обломки тростника, а проводник. Как раз накануне описываемых событий мы отпустили его, и он навел батистовцев на след нашего отряда. Такие ошибки мы допускали не раз, пока не поняли, что нужно проявлять осторожность и бдительность.
К утру мы совсем выбились из сил и решили сделать кратковременный привал на территории сентраля. Едва успели расположиться, как многие бойцы тут же уснули.
