Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения)

Если на этой узкой полоске
Карибского бассейна,
осажденной и нищей,
красной, как шрам,
врезавшийся в кожу
карты полушария,
не будет детей,
бродящих по сельве
с яркими фонариками
и промокшими от дождя букварями,
раздающих
неграмотным
слог за слогом
вечерние зори,
если подросток
не испытает горечи
от того, что не успел еще
никого полюбить,
когда в яркой вспышке,
озарившей баррикаду,
возведенную против бандитов,
он увидит перед собой
вселяющий ужас
оскал Смерти,
если в конце концов
будут преданы забвению
дипломы мачетерос—миллионщиков
и женщина не сможет
наслаждаться любовью,
вернувшись, усталая, с поля,
если ностальгия охватит стариков,
воскрешающих в памяти
тех,
кто охранял фабрики от бандитов.
если не будет сверкать в росе
ствол автомата,
если радары
не будут наблюдать за зарей,
широко раскрыв свои зловещие
зрачки,
если это время,
овеянное знаменами,
которое хотим мы увековечить,
будет покоиться
с плакатами и лозунгами
в исторических музеях,
тогда мы придем
в новый мир
без спутников—шпионов,
без лишних словопрений,
тогда мы воздвигнем
баррикаду предвидения,
сложенную
из строчек поэмы,
как память о тех днях,
когда небо
покорил человек.
Ведь и сегодня
изучают еще
жизнь коммунаров,
чтобы защитить
эту память,
чтобы люди двадцать первого века
смогли понять
ту безграничную любовь
к Родине,
что питает
нашу ненависть к врагу,
чтобы увидели они
наш повседневный героизм
наперекор вражеской осаде
и нищете
и услышали наш голос
в едином братском хоре
воспевающем эпопею
о человеческом роде.

Пока не могу сложить я поэму,
потому что не видел еще
его лица,
не слышал его голоса,
не видел ни его улыбки,
ни мужественной стройной фигуры;
руки мои не касались еще
гражданской одежды,
не листали желанных книг,
не переворачивали страницы
тетрадей по математике;
пальцы мои не касались еще
долгожданных писем:
«Мы ждем тебя дома,
возвращайся скорей».
Врезается в память
нежная подпись:
«Вспоминай и люби
свою невесту».
Незнакомо мне
имя солдата,
имя героя,
подхваченное народом,
имя первого пограничника,
зверски убитого.
Убитого бандитами
под лучами жаркого солнца
или под яркими звездами,
и убийство это
прозвучало пощечиной,
нанесенной всем тем,
кто остался в живых.

Не могу сложить я этой поэмы,
потому что никто не должен
этого делать,
ибо никто не должен,
подставляя другую щеку,
слагать подобную эпитафию
и преждевременно ставить
надгробную плиту
над еще не вырытой
его могилой.

Своими беспомощными руками,
способными лишь
писать стихи,
я хотел бы собрать все ваши головы,
братья мои соотечественники.
Я собрал бы головы тех.
кто умер, взглянув на опаленное солнце,
головы, разбитые снарядами,
безжизненные груди,
изрешеченные пулеметными очередями,
животы героев, вспоротые штыками,
и пробитые пулями сердца.
Кругом — тела, разорванные на части
взрывами бомб, и поля,
усеянные гильзами.
Кругом — одежда,
пропитанная кровью,
и никому неведома та боль, которую я ощущаю в сердце
от своего бессилья.
А сколько раз своим грустным голосом
я пытался вдохнуть в них
прекрасную вечную жизнь!
Мне же судьба уготовила
печальное занятие — ждать,
пока другие сражаются,
проливая кровь.
По моим венам течет ваша кровь,
и я мечтаю умереть в справедливой борьбе.
Как же дороги мне такие слова,
как
«справедливость», «свобода», «хлеб»!

Когда она уткнулась в пески Белиза,
из Туспана внезапная зима
вонзила в воздух тысячи иголок,
из дождя построила завесу,
и туман густой навесил покрывало…
когда она уткнулась в заросли
мангровых[14] лесов Лос—Колорадос.
Карибское море — море пиратов —
ниспослало штормовую бурю,
чтоб преградить ей путь;
течение в заливе ее швыряло
на песок и скалы…
когда она уткнулась на рассвете в берег
в тот день, второго декабря
(прошло с тех пор уж двадцать лет).
И солдаты, уставшие
от дней холодных и голодных,
прошли сквозь чащу
мангровых лесов и одолели
скалы,
ощетинившиеся острыми камнями…
когда кормой уткнулась в берег родины
и не остановилась «Гранма».
Она по—прежнему плыла без остановки
по морю неспокойному истории,
поднимаясь на могучих волнах
Революции,
которые Фидель, его герои,
народ его
отвагою своею всколыхнули,
отвагою, накопленной за сотни лет
невиданных сражений.
Сегодня, якорь бросив
у сердца своего народа,
она плывет и дальше…
И над кормой ее вознесся
наш флаг прекрасный,
овеянный свободой.

Они могут прорвать, пробравшись как тени,
водную гладь пограничного пояса.
Они могут прийти, неся смертоносный груз,
по этой широкой дороге,
что прокладывает море
на каждом участке побережья.
Они могут атаковать твои рассветы
и мирный день
усеять детскими трупами,
уничтожить сады и парящих в небе
сизокрылых голубей,
воздух отравить ядовитыми газами.
Могут, но твоя земля —
первая свободная территория Америки.
остров легендарных мамби.
На твоей земле негодуют
даже камни.
Деревья и ветер,
все, что вдохновляет тебя
на ратный подвиг,
поднимаются навстречу захватчикам:
слившись с землей, люди с полей
сжимают винтовки мозолистыми руками;
люди, зажигающие зеленое пламя
тростниковых плантаций,
стоят на страже, крепко держа винтовки;
те, кто обрабатывает сахар,
держат в руках винтовки;
те, кто ведут трактора в поле,
держат возле себя винтовки;
те, кто в море ловит рыбу,
не расстается с винтовкой;
шахтеры, уходящие в забой,
берут с собой винтовки;
рабочие, строящие дома, мосты
и воздвигающие светлое завтра,
крепко держат в руках винтовки;
портовые рабочие,
механики и металлурги,
учителя, рабочие
табачных фабрик,
юноши с книжками,
массы рабочих
вырываются из твоих недр,
крепко держа в руках винтовки.
Огонь пулеметов и базук,
зенитных пушек,
самолетов и танков
сливается в единый поток свинца.
И движется он
безудержной лавиной,
по многострадальной земле,
пока не исчезнет с нее
последний захватчик
и пока его кости
не превратятся в пыль,
смешавшись с песком,
что разносится ветром
под твоим всепобеждающим светом.
Могут снова прийти
и ночь преступлений,
и алчная смерть,
изрыгающая вонючее прошлое
на золотистые пляжи.
Могут снова прийти,
но ты воздвигаешь на их пути
стены из песка и камня,
ты воздвигаешь морскую стену,
чтобы с моря захватчик не смог проникнуть.
Могут, конечно,
но ты им роешь могилы
в мангровых лесах и трясине,
где их черная кровь
превращается в ил.

А в это самое время
на звездном апрельском небе —
это весна всех людей —
победа зажигает зарю
и лучи восходящего солнца,
прорываясь
сквозь шквал огня и стали,
простираются далеко
за это побережье,
за твои золотистые пляжи,
несгибаемая Плая—Хирон.