Борис Ручьев - Стихотворения и поэмы

Отзвенели веселые песни
На зеленом просторном лугу.
По сугробам, залегшим, как плесень,
Раскружился метельный разгул.

О, зима! Ты спускаешься наземь
Непреклонна, буйна и легка...
Над землей, одичалой от грязи,
Ты свои расстилаешь снега.

Еще нежны снежинки, как звезды,
Еще смутны и хрупки, как грусть,
Но свинцовые тучи и воздух
Заучили метель наизусть.

Хороши огневые закаты
В снеговом изумрудном огне,
Когда сумерки сгустком мохнатым
Загудят на уснувшей земле.

По сети густой объективных причин,
по срывам и левым и правым
мы ладим удары, мы властно кричим:
«Поправим! Направим! Исправим!»
Но часто по-старому рубит рука
застывшую глыбу прорыва,
и только хранит протокола строка
великие наши порывы.
И цифры обыденных сводок грозят
покоем губительно-чинным,
и кто-то опять прикрывает глаза
стеклом объективной причины.
Товарищи! В бури, и ночи, и дни
попробуем силы утроить.
Давайте по-своему время ценить,
работу по-своему строить.
Мы можем и отдых любить и встречать,
но только подсчетом разведав,
чтоб каждый рабочий отколотый час
был часом рабочей победы.
Чтоб звоном текло напряженье труда
в горячие времени ливни.
По глыбе прорыва настроим удар,
по стеклам причин объективных!
И я поднимаю стихов голоса,
в них бодрость, и разум, и чуткость,
за двадцать четыре ударных часа,
без устали движущих сутки!
За ломку прорывов, причин и преград,
за темп, не изведанный в мире,
за стойкость большую ударных бригад
и за пятилетку в четыре.
Товарищи! В бури, и ночи, и дни
и бодрость и силы утроим,
и время по-своему будем ценить,
работу по-лучшему строить.
Не бросим ни часа, ни шагу назад,
а главное — твердость и стойкость,
пока не придется когда-то сказать:
«До срока закончена стройка!»

Приветственным словом лаская
Пути наших дней и работ,
Сегодня страна — мастерская,
Встает на проверку, на смотр.
Мы строим и жизнь, и заводы,
Но, память о битвах храня,
Не скинем с плеча и в работе
Винтовочного ремня.
И в будничных темпах и звонах,
В рабочем поту и пыли
Мы строимся часто в колонны
Привычку борьбы закалить.
И все это
Верно недаром, —
Чтоб, ненавистью накалясь,
Антанта кровавым пожаром
Не вздыбила наши поля.
И чтобы
Октябрьскую радость,
Терпения тишь издержав,
Правительственной канонадой
Не выбила свора держав.
Мы ценим
И труд, и затишье.
И все-таки,
Если огнем
И порохом
Ветры задышат,
Победу мы силой возьмем.
Пока же
С учебным задором
Мы слышим, ровняя свой шаг,
Из-за морей и пригорий
Запевы рабочих атак.
Мы слышим —
Ломаются цепи —
И, слыша,
Набатом зовем:
— Ломайте и стройтесь под крепи,
Под россыпью наших знамен.
И главное — песня и бодрость.
И главное — крепкий удар,
И главное —
Ровная твердость
В размеренных темпах труда!»

1

Эпоха грохочет
Развернутым строем
Гудками заводов,
Лесами построек.
Пожарами плавок встают вечера,
Конвейером грохают полдни,
И песни, которые пелись вчера,
Другими побиты сегодня.
Мы юность эпохи несем на плечах
И так вырастаем в рабочем просторе,
Что просится каждый обыденный час
На красную доску истории.

2

Рассвет идет
С нагорных горизонтов,
Высокогрудных, каменных, крутых,
Рассвет идет
В разгаре трудофронта
Думпкарами раздробленной руды.
Чтоб домны
В беспростоечном разгоне,
Проектные наметки перегнав,
Стране давали
Встречным эшелоном
Проверенные тонны чугуна.
Борьба идет
Неудержимо, круто
За каждый шаг,
За каждый час и день,
За качество
Истраченной минуты,
За качество
Металла и людей.
И все товарищи
По слаженной работе
По-новому взялись
Историю создать.
На всех ответственных
Больших постах завода
Стоят водителями
Лучшего труда.
Цеха вырастают упрямей, стройней
Героикой песен, героикой дней,
Шеренги героев рождая в стране,
Путем большевистских разведок.
И это ложится в газетной строке,
Хорошею песней родится в строке,
Великою славой грохочет в строке,
Историей верной победы,
Которая, вся
Рассказавшись в заметке,
Газетным листом
Отправляясь в поход,
Организаторам пятилетки
Себя умножает
В процентах работ.

3

Сегодня
Газетой, окрепшей в борьбе,
Пусть строки пройдут
Юбилейным парадом,
Живою историей
Наших побед,
Побед комсомольских отрядов,
Чтоб завтра
Дорогою третьего года
Ударнее биться
В ударное время
За комсомольскую
Мощность завода.

Так и скажем... Это мы впервые
За размах лопат и топоров
Поднимали песни боевые
Над землей палаток и костров.
И стоим, не отступив ни разу,
Под стальными крышами цехов
Смирно! По военному приказу
Нашей партии большевиков.
Снова поднята заря, как знамя,
И гремит Магнитная гора,
На земле, над городом, над нами
Звезды пятилетия горят.
Молодость, по твердому настилу
Этих дней, идущих без числа,
Сколько ты знамен переносила,
Штурмовых недель перенесла!
Никогда вовеки не забудем,
Только рассказать не хватит сил,
Если о какой-нибудь минуте
Разговоров будет на часы.
Если эти годы не напрасно
Назовем, победу заслужив,
Грозным боем не на жизнь, а на смерть,
Боем, открывающимся в жизнь.
Снимем шапки молча по закону,
Вспомним снова тридцать первый год,
Сердце Михаила Крутякова,
Кровью приказавшее: — Вперед!
Пусть знамена падают поклоном,
По стране товарищи встают,
Легкие гармоники райкомов
Песню похоронную поют.
Пусть знамена зорями взовьются,
Как цеха, как трубы, этажи.
На земле во славу революции
Песня запевается про жизнь.
Снова поднята заря, как знамя.
И гремит Магнитная гора,
На земле, над городом, над нами
Звезды пятилетия горят —
Это значит: гром над миром бродит
И встает на долгие года
На стальных позициях завода
Диктатура нашего труда.

Крепкожильное отродье
волка с бешеною сукой,
на полях хлеба сжигая,
в реках воды отравив,
ты бредешь по белу свету
и столапый и сторукий,
по колена и по локти
в неоплаканной крови.

Ты бредешь по миру в полночь,
в полдень ты бредешь под тучей,
обнажив на страшной морде,
опалив огнем атак,
припеченные железом
лапы черные, паучьи —
клейма псарни Нюрнберга,
клейма бешеных собак.

Дети Африки сыпучей
шли к шакальим стаям горным,
жены Африки горючей
насмерть падали у скал.
С хрипом Африка сжимала
перерезанное горло,
к перерезанному горлу
ты всей пастью припадал.

Обнажив ножи косые
воспаленными руками,
сторожа твоих застенков
в полночь Тельмана вели...
И о том гремели волны,
и о том гудели камни,
ты дрожал во всех засадах
городов своей земли.

Ты глядишь багровым глазом
(так багровы рты орудий)
на страну, которой в песнях
славой вечною греметь,
где окованы ворота,
где б тебя казнили люди,
что стоят у карты мира
в красном каменном Кремле.

И тебе с восходом мнится,
и тебе с закатом снится,
что идешь, расставив лапы
(где ни ступишь — там иди),
от границы белорусской,
от украинской границы,
по сердцам московских парней,
по моей идешь груди.

Так велит твой голос крови,
закипавшей ядом в ранах
всех убийц и всех бандитов,
снятых замертво с осин, —
королей всемирной биржи
с браунингами в карманах,
поклонявшихся обрезу
кулаков всея Руси...

Перед боем, перед боем
замолчали пулеметы.
Не спеша двенадцать залпов
на Москве куранты бьют,
на разведку из Мадрида
вылетают самолеты,
на мадридских бастионах
осажденные поют.

Реки Азии краснеют
боевыми рубежами,
африканские разведки
свищут птицами в горах,
на портовых батареях
люди пушки заряжают,
открываются бойницы
на осадных крейсерах.

Ночь стоит над городами,
на крутых бессонных тропах...
Вот встает в темнице Тельман,
в кандалах ладони сжав...
Задыхается Европа,
и летит сквозь все преграды
телеграмма о тревоге
коммунистам всех держав.

Я клянусь великой клятвой
перед всей моей страною,
пусть к тебе приходит клятва,
непреклонна и строга,
сквозь железные границы,
сквозь фашистские конвои,
дорогой, далекий Тельман —
пленник лютого врага.

Я клянусь тебе сердцами
парней русских, парней венских,
парней гамбургских, мадридских,
честных парней всей земли,
у кого начало силы,
у кого начало песни,
у кого отцы по жизни
вместе с Лениным прошли.

Я клянусь: в минуту боя,
под огнем, свинцом и сталью
жить! В упор под зверьим взглядом
умирающим, но жить.
Не жалеть последней пули,
не жалеть штыка, а если
раздробится штык, — прикладом,
сталью кованным, добить.