Давид Самойлов - Стихи

Если вычеркнуть войну,
Что останется — не густо:
Небогатое искусство
Бередить свою вину.

Что ещё? Самообман,
Позже ставший формой страха.
Мудрость — что своя рубаха
Ближе к телу. И туман…

Нет, не вычеркнуть войну.
Ведь она для поколенья —
Что-то вроде искупленья
За себя и за страну.

Простота её начал,
Быт жестокий и спартанский,
Словно доблестью гражданской,
Нас невольно отмечал.

Если спросят нас гонцы,
Как вы жили, чем вы жили?
Мы помалкиваем или
Кажем шрамы и рубцы.

Словно может нас спасти
От упрёков и досады
Правота одной десятой,
Низость прочих девяти.

Ведь из наших сорока
Было лишь четыре года,
Где прекрасная свобода
Нам, как смерть, была близка.

— Ты моей никогда не будешь,
Ты моей никогда не станешь,
Наяву меня не полюбишь
И во сне меня не обманешь…

На юру загорятся листья,
За горой загорится море.
По дороге промчатся рысью
Чернопёрых всадников двое.

Кони их пробегут меж холмами
По лесам в осеннем уборе,
И исчезнут они в тумане,
А за ними погаснет море.

Будут терпкие листья зыбки
На дубах старинного бора.
И останутся лишь обрывки
Их неясного разговора:

— Ты моим никогда не будешь,
Ты моим никогда не станешь.
Наяву меня не погубишь
И во сне меня не приманишь.

Поэзия должна быть странной,
Шальной, бессмысленной, туманной
И вместе ясной, как стекло,
И всем понятной, как тепло.

Как ключевая влага чистой
И, словно дерево, ветвистой,
На всё похожей, всем сродни.
И краткой, словно наши дни.

Когда-нибудь я к вам приеду,
Когда-нибудь, когда-нибудь,
Когда почувствую победу,
Когда открою новый путь.

Когда-нибудь я вас увижу,
Когда-нибудь, когда-нибудь,
И жизнь свою возненавижу,
И к вам в слезах паду на грудь.

Когда-нибудь я вас застану,
Растерянную, как всегда.
Когда-нибудь я с вами кану
В мои минувшие года.

Куда мне деваться от этих забот ежедневных,
От детских хотений и частых простуд?
Одно утешенье, что где-то в деревьях
Закатные зори растут.

Куда мне деваться от ссор и от дома в разоре,
От дружеских встреч и претензий родни?
Одно утешенье, что позже вечерние зори
Пылают в деревьях и дольше становятся дни.

Куда мне уйти? И какие найти мне решенья?
Не лучше ль идти, не противясь, куда поведёт?
Не знаю. Не знаю. Одно утешенье,
Что шире зари разворот.

Всё есть в стихах — и вкус, и слово,
И чувства верная основа,

И стиль, и смысл, и ход, и троп,
И мысль изложена не в лоб.

Всё есть в стихах — и то и это,
Но только нет судьбы поэта,

Судьбы, которой обречён,
За что поэтом наречён.

Не торопи пережитого,
Утаивай его от глаз.
Для посторонних глухо слово
И утомителен рассказ.

А ежели назреет очень
И сдерживаться тяжело,
Скажи, как будто между прочим
И не с тобой произошло.

А ночью слушай — дождь лопочет
Под водосточною трубой.
И, как безумная, хохочет
И плачет память над тобой.

Вот и всё. Смежили очи гении.
И когда померкли небеса,
Словно в опустевшем помещении
Стали слышны наши голоса.

Тянем, тянем слово залежалое,
Говорим и вяло и темно.
Как нас чествуют и как нас жалуют!
Нету их. И всё разрешено.

Стих небогатый, суховатый,
Как будто посох суковатый.
Но в путь, которым я иду,
Он мне годится — для опоры,
И на острастку пёсьей своры,
Для счёта ритма на ходу.
На нём сучки, а не узоры,
Не разукрашен — ну и что ж!
Он мне годится для опоры,
И для удара он хорош!

Дождь пришёл в городские кварталы,
Мостовые блестят, как каналы,
Отражаются в них огоньки,
Светофоров цветные сигналы
И свободных такси светляки.

Тихо радуюсь. Не оттого ли,
Что любви, и надежды, и боли
Мне отведать сполна довелось,
Что уже голова побелела
И уже настоящее дело
В эти годы во мне началось.

И когда, словно с бука лесного,
Страсть слетает — шальная листва,
Обнажается первооснова,
Голый ствол твоего существа.
Открывается графика веток
На просторе осенних небес.

И не надо случайных чудес —
Однодевок иль однолеток.

Эй, листва! Постарей, постарей!
И с меня облетай поскорей!

Луч солнца вдруг мелькнёт, как спица,
Над снежной пряжею зимы…
И почему-то вновь приснится,
Что лучше мы, моложе мы,

Как в дни войны, когда, бывало,
Я выбегал из блиндажа
И вьюга плечи обнимала,
Так простодушна, так свежа;

И даже выстрел был прозрачен
И в чаще с отзвуками гас.
И смертный час не обозначен,
И гибель дальше, чем сейчас…

Приходили ко мне советчики
И советовали, как мне быть.
Но не звал я к себе советчиков
И не спрашивал, как мне быть.
Тот советовал мне уехать,
Тот советовал мне остаться,
Тот советовал влюбиться,
Тот советовал мне расстаться.
А глаза у них были круглые,
Совершенно как у лещей,
И шатались они по комнатам,
Перетрогали сто вещей:
Лезли в стол, открывали ящики,
В кухне лопали со сковород.
Ах уж эти мне душеприказчики,
Что за странный они народ!
Лупоглазые, словно лещики,
Собирались они гурьбой,
И советовали мне советчики,
И советовались между собой.
Ах вы, лещики мои рыбочки,
Вы, пескарики-голавли!
Ах спасибо вам, ах спасибочки,
Вы мне здорово помогли!

    Я в этой жизни милой
    Изведал все пути.
    Господь меня помилуй,
    Господь меня прости!
    Господь меня прости!

Но суеты унылой
Не смог я побороть
Господь меня помилуй,
Прости меня, Господь!
Прости меня, Господь!

    Случалось в жизни, Боже,
    Служил я злу и лжи.
    Суди меня построже,
    Суди и накажи.
    Суди и накажи.

Я в этой жизни, Боже,
Изведал все пути.
Суди меня построже,
Суди… И все ж прости.
Ты все ж меня прости.

Не кажется ли, что наивней
я был всего лишь год назад,
когда в громаду поздних ливней
вошел огромный листопад.

И с ним каких-то чувств громады,
и с ним растерянность, дабы
рождалось чувство листопада,
как оголение судьбы.