Гамзат Цадаса - Мудрость

Бросай науку, горец, поскорей!
Не ровен час, вдруг прояснится разум.
О школе ты и помышлять не смей:
Еще очнешься и прозреешь разом!

Сумеешь имя написать свое —
Прости – прощай старинные привычки!
У грамотеев трудное житье,
Даются им – слыхал? – иные клички.

А что письма простого не прочтешь —
Есть Короглы у нас на этот случай.
Писать ответ?.. Кадил-Али на что ж?
Красиво пишет он. Куда уж лучше!

А если счет приходится вести, —
Зачем же четки?! Щелкай до десятка.
А коли счет побольше десяти,
Ты пальцы пустишь в ход, и – все
в порядке.

Нам о науке новой говорят.
Подите разберитесь – что за штука.
Видали мы обученных ребят.
Что доброго она дает, наука?

Арба не скрипнет, не проскачет конь…
Вон, погляди, автомобиль пронесся.
А что ведет его?.. Тягач? Огонь?
Не нравятся мне чертовы колеса!

На что, скажите, нам аэроплан?
Лишь беспокойство от него народу.
А лодка, что, спустившись в океан,
Грозит и кораблю и пароходу?!

Наука, говорят, изобрела
Дым смертоносный… Но того ей мало,
Почище напридуманы дела:
Пальнут – и вмиг полков как не бывало!

На что мне лампа – молнии под стать?
С коптилкой проще. Я доволен ею.
Чем телеграммы эти посылать,
Дойду пешком… оно куда вернее!

На что, скажите, годен пулемет?
Строчит себе размеренно и четко,
И сыплет пули, что козел – помет…
Подумаешь, великая находка!

Как побеждали прадеды в бою —
О том предания слыхали все мы.
Неужто современному ружью
Уступят звонкие щиты и шлемы?

Ты разве с древней шашкой незнаком?
Из ножен взял – порезался до крови.
Держал ружьишко старое с кремнем?
Стрельнешь – и начисто сжигаешь брови.

Видал, как строили в былые дни?
От ветра стенам здорово досталось,
А все же не разрушились они,
Хотя, конечно, обветшали малость.

Кремневка – что ж? – оружье хоть куда!
Засыплешь порох, так стреляет даже.
А позабыл прочистить – ну, беда!..
Полным-полно твое оружье сажи.

И я когда-то – сознаюсь, друзья, —
Мечтал, всей мудрой правды не изведав,
О меткой силе русского ружья
И был готов продать оружье дедов.

Но, не продав, благодарю судьбу,
Когда кузнец приходит к нам для ковки:
Пришлось бы покупать к мехам трубу,
Не будь ствола прадедовской кремневки!

Эй, гляди-ка, Мустафа.
Взял ружье твой друг Курбан.
Не фазан ли ты, не гусь?
Не джейран ли, не кабан?

Почему же медлишь ты?
Где чеканный твой кинжал?
Шашка? Старое ружье?
Пистолет куда девал?

Говорит Курбан, что ты
Дважды был им побежден, —
Разве можешь ты стерпеть,
Чтоб кичился этим он?!

Допусти на пятку вошь —
Доползет до головы;
Растопчи ее скорей,
Не плоди худой молвы!

Чондотлинцы в сборе все,
Словно куры на току.
В брюхо, в брюхо бей, Курбан!
Целься, Мустафа, в башку!

Брюхо ль треснет иль башка?
Первой чья заплачет мать?
Ну-ка, снова, Мустафа!
Ну-ка, бей, Курбан, опять!

Дня не хватит – будет ночь,
Тьма и пенье петуха.
Дом врага сожжет Курбан,
Дом Курбана – Мустафа.

Брюхо стянуто ремнем.
Перевязана башка.
Побредут теперь куда
Два бездомных ишака?

Прошли времена, когда бремя
Душило грудь бедняка,
Но все еще мутны истоки
Жизненного родника.

И хотя озарила свобода
Долины родной страны,
Но корни адата у горцев
Еще глубоки и сильны.

Кинжал на боку человека
Висит, как жало, остер.
Мы знаем, кому ты служишь
В разгаре бешеных ссор.

Немало джигитов прекрасных
В могилу ты уложил,
Отцов, матерей несчастных
Отчаянием сокрушил.

Ты сколько сирот оставил,
Свершив безрассудную месть!
Кинжал, ведь ты же из стали,
А стали присуща честь.

Оброк получали ханы
За раны, что ты наносил.
Порядок старый уходит,
И ты бы с ним уходил.

Тебе здесь нечего делать:
Теперь не дело клинка,
А жатвенный серп и молот —
Народа мощь и рука.

Нашел себе поваляться
Пыльное место, осел, —
Вот так же и ты со мною
Пустой разговор завел.

В потемках, вижу, ты бродишь,
Чужими глазами глядишь,
Оправдываешь виноватых,
А неповинных винишь…

Я крови людей не жаждал,
Но вырваться я не мог
Из рук, что меня держали.
Мой направляя клинок.

Хозяин мой кровной местью
И хмелем охвачен был, —
Но чист я останусь, хоть, злобный,
Он кровью меня обагрил.

О, если б быть первородным
Грубым железа куском!
В огне меня раскалили,
Мучили долго потом;

Как звезды, брызгали искры,
Молоты били, звеня;
В воде меня закалили,
Сдирали шкуру с меня;

На камне сталь отточили,
Оправили рукоять, —
Назвали меня кинжалом
И вынесли продавать.

А я бы хотел быть плугом,
И молотом, и серпом,
Помощником вашим, другом,
А не убийцы рабом.

Несчастен я, обездолен.
Куда от беды уйду?
Врагом меня сам считает
Бегущий за мной в Куяду.

Поспорили однажды,
Сойдясь, Магома и Хочбар.
А это знает каждый:
Для разума спор, как угар.

Один сказал: «Корова
Зулейхат таких же лет,
Как бык у Али». Сурово
Другой возразил ему: «Нет!»

Нрав Магомы – как порох.
Обида – как в горле кость.
Он знал слова, в которых
Змеей шевелится злость.

Хочбар же… Как не взвесить
Аульный о нем разговор?
«Ты слово, а он – десять,
И каждое наперекор».

– Знанья твои о стаде,
Признаться, Хочбар, не плохи
Отец твой, дед и прадед —
Наследственные пастухи.

– Разве позор – пастушить?
Иль впрямь ты лишился ума?
Позорнее бить баклуши,
Достатком кичась, Магома!

А тот говорит назло:
– Старайтесь для нас, пастухи!
Доите! Сбивайте масло!
Прессуйте навоз в кизяки!

– Масло собью, коль нужно.
А надо – я выступлю в бой.
Я не слыву недужным.
Убью! Выходи хоть любой.

– Хочбар! А ну-ка, пояс
Потуже стяни. Не наглей!
Недавно, тьмой укроясь,
Грубил ты и маме моей.

– Смеюсь! Закат лишь раму
Чуть тронет – бегут все бегом
Твою баюкать маму
С тобой, ее глупым сынком.

– Хочбар! С ходуль слезай-ка.
Насмешек не трать задарма.
Знаю тебя, собака… —
Вскричал, разъярясь, Магома.

– Я тебя, плут прожженный,
Знаю с отцом твоим. —
С саблею обнаженной
Хочбар тут предстал пред ним.

– Забыл, Хочбар, о горе,
Что чести лишил Малачи
Сестру Балткур? В позоре
Навек ты. Красней и молчи!

Имя сестры услыша,
Рассудок Хочбар потерял.
На бой кулачный вышел
И пудовый кулак свой сжал.

Ударил с полной силой
Он клеветника кулаком.
Кулак попал в затылок,
Магома свалился ничком.

Очнувшись от удара,
Магома обнажил кинжал.
Хотел пырнуть Хочбара —
В Мустафу с размаху попал.

Мустафа, сын Темира,
Слывет миротворцем у нас.
Ему, поборнику мира,
Попадает не в первый раз.

Шла молодежь из клуба
И, видя такие дела,
Вмиг набросила шубы
И двух драчунов разняла.

Но не умолкли вопли…
– Хочбар, ты запомни, свинья!
Будут скоро в Чондотле
Хоронить тебя иль меня.

– Не мни себя героем,
Магома. Не будь дураком.
С твоим шакальим воем
Я с самого детства знаком.

– Хочбар! Коли стерплю я
Кулак твой. Пусть в стаде ослов
Жизнь сгублю молодую
И лишусь навсегда усов.

– Магома! Выть не надо!
Захочешь побоев, чудак,
К твоим услугам рядом
Всегда мой, Хочбаров, кулак.

Бушует брань, как вьюга:
«Увидим! Посмотрим! Держись!»
Месть затая друг к другу,
Драчуны, крича, разошлись.

А Мустафу, беднягу,
С окровавленной головой
Молодежь, усмирив драку,
На руках унесла домой.

Наутро, в час тумана,
Загалдел аул, как базар.
«Вай! Сынка Амирхана
Магому оскорбил Хочбар».

Сплетники – зло народа —
Стали вить по-паучьи нить:
«Удар – позор для рода!
Пятно это надо, мол, смыть».

Сплетники – наше горе,
Их язык всегда на ветру:
«Хочбар, мол, опозорил
Магомы родную сестру».

Словно овчарки, брешут
Болтуны, исходя слюной:
«Ждите, мол, перережут
Друг друга Хочбар с Магомой».

Не пощадила свара,
Напрасно тревожа умы,
Родителей Хочбара
И родственников Магомы.

Пустые тары-бары,
На общую нашу беду,
Из неприметной свары
Раздули большую вражду.

Из-за бычка и телки
(До метрик их дела нам нет!)
Живут, грызясь, как волки,
Четыре семьи много лет.

Ссора давно отшумела,
А вражда не идет на спад.
Четыре мертвых тела
Оплаканы. Вот он, адат!

А можно жить иначе:
Разумнее, чище, умней.
Не зря ли спесь ишачья
Умерщвляет у нас людей?

Грамотой жизнь богата,
Адат же пора на слом!
Без дедовского адата
Культуру, друзья, обретем.