Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора
Сев в экипаж, Лолита заметила в углу на сиденье какой-то сверток. Она развернула его и увидела серебряную вазу для цветов, на которой было выгравировано по-английски: «Да благословит господь счастливую чету». К вазе была привязана карточка с инициалами Шудхира. Лолита твердо решила не позволять себе плакать сегодня. Но, получив в час прощания с отчим домом этот единственный знак внимания от друга детства, не смогла удержаться, и слезы градом покатились у нее по щекам. Пореш-бабу, сидя тихонько в углу, тоже утирал глаза.
— Входи, входи, дорогая моя! — закричала Анондомойи с таким видом, будто все время караулила ее появление, и, взяв Лолиту за обе руки, ввела ее в комнату.
— Лолита навсегда покинула наш дом, — сказал Пореш-бабу, когда по его просьбе вызвали Шучориту, и голос его дрогнул.
— Здесь она не будет чувствовать недостатка в ласке и заботе, отец, — ответила Шучорита, взяв его за руку.
Когда Пореш собрался уходить, Анондомойи, натянув край сари на голову, подошла к нему и поклонилась. Смущенный Пореш тоже ответил ей поклоном.
— Не беспокойтесь за Лолиту, — сказала Анондомойи. — Тот, кому вы ее вручаете, никогда ничем не огорчит ее. У меня никогда не было дочери, и мне всю жизнь недоставало ее, но я всегда надеялась, что дочерью мне станет жена Биноя. Господь наконец услышал мою молитву и послал мне такую замечательную дочку, о какой я даже и мечтать не могла.
С самого того дня, как начались волнения в связи с замужеством Лолиты, Пореш-бабу впервые почувствовал какое-то облегчение и увидел в жизни какой-то просвет. По крайней мере, он узнал, что есть в мире уголок, где он может отдохнуть душой.
Глава шестьдесят седьмая
После того, как Гора вышел из тюрьмы, к нему повалили посетители, но их лесть и восторги доводили его до того, что он едва сидел дома. В конце концов, чтобы избежать самых назойливых из них, он снова пустился странствовать по окрестным деревням.
Наспех позавтракав, он ранним утром уходил из дома и возвращался только поздно ночью. На поезде он доезжал до какой-нибудь станции недалеко от Калькутты и оттуда пешком отправлялся в близлежащие деревни; заходил в дома маслоделов, гончаров, рыбаков и людей других низших каст. Они не понимали, зачем этот светлокожий высокий брахман ходит из дома в дом и расспрашивает об их горестях и радостях, и, сказать правду, часто встречали его приход с недоверием. Но Гора, не обращая внимания на косые, подозрительные взгляды, по-прежнему заходил то в одну, то в другую хижину, и его не останавливали даже неприветливые замечания, которые ему приходилось иногда выслушивать.
Чем ближе он знакомился с жизнью этих бедняков, тем неотступнее преследовала его одна мысль. Он видел, что в деревне общинные узы были намного крепче, чем среди интеллигенции. Зоркое око общины день и ночь следило за тем, как едят, лежат, сидят обитатели каждого дома, соблюдают ли они религиозные обряды. Люди простодушно верили в необходимость соблюдения обрядов, никаких сомнений на этот счет у них никогда не возникало. Но эта слепая вера в незыблемость традиций и власть общины отнюдь не придавала им сил в борьбе с тяготами повседневной жизни. Сомнительно, чтобы где-нибудь еще в мире можно было встретить существа столь запуганные, беспомощные, не умеющие думать о своем благе, как индийские крестьяне. Единственный путь к облегчению своей участи они видели в неукоснительном соблюдении законов индуизма, и если им пытались указать иной путь, они просто не понимали, о чем им говорят. Вся жизнь их обусловливалась запретами — запретами, грозившими всевозможными карами, установленными суровыми правилами общины. Казалось, будто их с ног до головы опутывает сеть разнообразных наказаний, грозящих за нарушение правил, которые на каждом шагу предписывали или запрещали что-нибудь. Но эта сеть была похожа на тенета ростовщика. Крестьяне смотрели на общину, как на безжалостного заимодавца, а не как на милостивого повелителя, среди них не было единства, которое помогло бы им стоять рядом, плечо к плечу, и в горе и в радости. Гора не мог не видеть, что, пользуясь оружием традиций и обычаев, один человек сосет кровь другого и безжалостно душит его. Сколько раз он наблюдал, какими жестокими становились эти люди, лишь только дело касалось соблюдения установленных общиной обрядов. У одного из этих бедняков долгое время болел отец. Лечение, питание больного, уход за ним окончательно разорили беднягу, но никто и пальцем о палец не ударил, чтобы помочь ему. Более того, односельчане уверяли, что этот неизлечимый недуг является наказанием, посланным свыше за какой-то тайный грех, и настаивали, чтобы больной совершил обряд покаяния, требовавший новых расходов. Всем было известно, что человек этот нищ, беспомощен, но жалости он ни в ком не вызывал. И так было повсюду и во всем. Для детей похороны родителей были гораздо большим несчастьем, чем сама их смерть, подобно тому как расследование преступления полицией было для деревни большим несчастьем, чем само преступление. Ссылки на бедность, на невозможность выполнения обрядов во внимание не принимались; безжалостные требования общины должны были быть выполнены полностью. Родственники жениха пускались на любые хитрости, чтобы только сделать бремя расходов отца невесты окончательно невыносимым, ни капли сострадания к несчастному ни у кого не было. Гора видел, что общество не помогает человеку в нужде, не старается ободрить его в несчастье, оно лишь угрожало ему, втаптывало в грязь и унижало его.
Гора забывал об этом в обществе просвещенных людей, среди которых он привык жить, ибо это общество испытывало на себе действие внешних сил, помогающих людям объединиться ради общего блага; там стремились сохранить единство, и приходилось думать лишь о том, чтобы их совместные усилия не вылились в слепое подражание кому бы то ни было и не оказались бесплодными.
Но в застывшей в летаргическом сне деревне, на которую удары извне не оказывали непосредственного действия, Гора увидел ничем не прикрытую, позорную слабость своей страны.
Юноша нигде не находил и следа той религии, которая стремлением помочь, любовью, состраданием, самопожертвованием и уважением к человеку даровала бы людям силы, жизнь, счастье. Традиции, старинные обычаи только разобщали людей, старательно отделяя их друг от друга; они изгоняли из обихода людей даже любовь и не давали простора уму; они только ставили препятствия человеку на каждом шагу. Здесь, в этих деревнях, Гора воочию убедился, как жестоки и пагубны последствия этого слепого рабства — он не мог не видеть, что они проявлялись буквально во всем, отражаясь на здоровье людей, их умственной деятельности, нравственности, труде, и не мог заставить себя и дальше верить в иллюзию, созданную собственным воображением. Прежде всего Гора увидел, что среди низших каст в деревне вследствие недостатка женщин или по какой-то другой причине получить девушку в жены можно было лишь за очень большой выкуп, поэтому многие мужчины до преклонного возраста, а кое-кто и пожизненно были обречены на безбрачие. И вместе с тем вдовам строго-настрого запрещалось выходить вторично замуж. В результате здоровье многих людей подрывалось и не было человека, который на себе не испытывал бы всего вреда и неудобства этого закона. Проклятие тяготело над всеми без исключения, и в то же время никто не видел способа избавиться от него. И тот самый Гора, который в просвещенном обществе не допускал ни малейшего отклонения от обычаев, здесь, в деревне, решительно вступил в борьбу с ними. Ему удавалось иногда убедить в правильности своих доводов деревенских жрецов, но на простых людей общины влиять он не умел.
— Все это хорошо, — недовольно говорили они, — вот когда вдовы брахманов начнут выходить замуж, тогда и мы будем поступать так же.
Им казалось, что Гора презирает их, как людей низших каст, и проповедует свои идеи только для того, чтобы заставить их придерживаться подобающих им низких обычаев; за это они сердились на него.
Скитаясь по деревням, Гора заметил, что у мусульман есть нечто такое, что помогает им сплотиться. Он заметил, что в любом несчастье мусульмане крепко держатся друг за друга, что совершенно несвойственно индуистам, и часто размышлял над причинами столь резкого различия между двумя общинами, живущими бок о бок. Он никак не хотел согласиться с ответом на этот вопрос, который напрашивался сам собой. Ему слишком тяжело было признать, что мусульман объединяют не обычаи, а религия. С одной стороны, обычаи, исполнения которых требовала их община, не были столь бессмысленными, и с другой — религия сближала и объединяла их. Мусульмане объединялись на положительной, а не на отрицательной основе, они не были чьими-то должниками, наоборот, им принадлежало что-то ценное, ради чего они готовы были по первому зову встать плечо к плечу и без колебаний пожертвовать своей жизнью.
