Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

От стены отделилась кровать,
звуки все превратились в окно.
Вот и всё, нам придётся вставать,
не увидит нас больше никто.

Нас не нюхает зверь тишины
и не трогает лес-великан,
мы живём от войны до войны,
мы – воители облачных стран.

Океан, свои веки открой,
отгони золотую печаль,
забросай голубою волной
эту дикую вечную даль.

Забери ветерок, облака,
дай увидеть холодную синь,
в ней утонет лихая тоска,
в небосводе далёких пустынь.

Пустотою займётся рассвет.
Он зальёт янтарём города.
И в душе нашей солнечный свет
засияет теперь навсегда.

Я хочу дополнять дополнения,
я хочу провести провидение,
я хочу искажать искривления,
я хочу населять запустение,
я хочу на комбайне двигаться
по полям
дней вчерашних
и завтрашних,
я хочу не казаться,
а видеться,
видеть слёзы любви
запоздавшие…

Волнами часовые пояса,
во тьме бежит апрель.
В Лос-Анджелесе – три часа,
в Москве – прекрасный день.

Все спят, уснул и Голливуд,
и спит аллея звёзд,
уснул спасатель Малибу,
лишь нас таксист привёз.

Спит океан – прохладный друг,
уснули все дома,
Родео Драйв давно потух
и замерли слова.

Зелёный крест – привет, марихуана!
От стресса прописали мне врачи.
Лежу на солнце, словно игуана,
прекрасен мир и рады мне бичи.

Ушёл мой мозг в безлюдную пустыню.
Хохочет мир, оплавленный во мне.
И океан широк, и я, почти всесильный,
лечу вперёд к трясущейся волне.

Забыто всё, что страшно и знакомо,
что гложет ночь и заедает днём,
и найден путь до той звезды искомой,
что пряталась всю жизнь в мозгу моём.

Вороны взгляд мудрёный, как смешинка.
Тепла скала, упавшая на пол.
Слова в мозгу кружатся как пушинки,
и музыка летит за красный мол.

Назначен путь отхода за границу.
Украшен свет мерцающей мечтой.
Там, на горе, в дряхлеющей больнице,
скорбят друзья о жизни холостой.

По сознанию хряснул молотом
чеканный, уверенный слог:
золото, золото, золото.
Теперь это лучший бог.

Забудь про душонку-шавочку,
размажь слезу по лицу,
коли на память булавочку,
иди и служи подлецу.

Там белое чёрным мазано,
а чёрное вечно в чести.
Всё делай так, как сказано,
не веришь – в газете прочти.

На службе богатых демоны
рисуют нам мир пером.
По жизни иди уверенно,
а дым запивай вином.

Двойным дурманом кутаны
идеи чужие и сны,
а денег потоки путаны,
и всё же они просты.

Поверь в почти невозможное,
что золотом правит зло,
а совесть – понятие сложное,
орёл не станет козлом.

Вот новая правда рождается
под треск городских гильотин,
и мёртвые не кусаются,
у Яви теперь карантин.

Секвойя – древнейшая хвоя.
Три тысячи лет тишины
в объятиях сна и покоя.
В ветвях этих – мир без войны.

Мы рождались и умирали,
видели смерть и жизнь,
влюблялись и воевали,
страдали в морях пустынь.

А ствол её делался толще
и корень длинней змеи
на этой каменной почве,
на теле древней земли.

Стоит и теперь на склоне,
и выше и краше всех.
И шишки, и лист зелёный.
О время, умерь свой бег!

Блестящая росинка на листе винограда
отражает целый мир.
Бесконечность цепляет алмазными лучами
антенну муравья.
Мы – в царстве солнца.

Змеёй ядовитой дорога
уносит железных скелетов
в страну золочёного лета,
в страницу гранёного слога.

Где тусклые ржавые лица
глядят в океанские дюны,
где полупрозрачные луны
парят над тобой, словно птицы.

В домах, у пустых подворотен
блуждают безумные тени,
а в мире камней и растений
весна в барабаны колотит.

Быстры легкокрылые феи,
колибри – пажи их лихие.
Дыханьем цветочным согреют,
а солнце оденет в бикини.

И день, красотой напоённый,
сыграет симфонию цвета,
а птицы с высокого клёна
узрят одеянье планеты.

Закружатся в солнечном танце
их праздничные хороводы,
в сияющем светом пространстве
полюбит их дива – природа.

В ветвях тонкоруких порхая,
вкушая медовые яства,
судьба их, девица нагая,
заложница непостоянства.

Набеги ветров беспощадных
умрут во вчерашних рассказах.
И лето в зелёных нарядах
откроет красу свою глазу.

И солнышко маленькой птахе
опять улыбнётся лучами,
и серые дни, как монахи,
укатятся вслед за печалью.

Пустыней смеётся Невада,
глотая песчаные бури,
петляет река Колорадо,
где небо красивей лазури.

И ветер, художник упрямый,
ваяет окрестные горы,
кустарник – ковёр полотняный,
живое всё просится в норы.

Стальные букашки несутся
в железобетонные соты,
а этой земле остаются
лишь солнце, песок и красоты.

Щетинит иголками кактус,
койоты в пещере рыдают,
а белое облако – парус
о дальних походах мечтает.

В бетонном веере брусчатого магнита
опутан весь пустыми площадями,
на синих импульсах дневного неолита
я шёл по лесу к серой амальгаме.

Лишь до моста я докрутил педали
в высоковольтных струях красноречья,
сверкнули молнии в обугленные дали,
надежный ток в глазницах обеспечив.

Мой ЭДС в обмотках зарядился
по правилу буравчика – направо.
Я пробежал с надеждой к самописцу,
чтобы служить мечте, подняв забрало.

Волной заливы и разливы,
с мечтой глаза у корабля,
чуть свет рождаются былины
у солнечного алтаря.

Бросали в пустоши лимоны,
катились в пропасти слова,
тоской удельной и зелёной
опутывались острова.

Морями облачные карты,
молчанием таблицы рек,
скульптурой у пропавшей Спарты
мечтаний кончился забег.

О моём приезде известила большая громкая птица.
Дикие голуби загадочно заухали, после чего
воцарилась
тишина. Я в лагуне.

На километры растянулись низкорослые, одиноко
стоящие сосны.
Меж; ними щетинились твёрдые кустарники,
травы, розовые
и белые камни. Соль сверкала лазерными лучами.

В этом волшебном месте всё по-другому.
Здесь растут деревья-гиганты.
Разнокалиберные шишки разбросаны повсюду.
Они напоминают
морские ракушки. Сухие иголки сосен похожи
на песок у берега моря.

В ровном деревянном помосте стоят столы
и скамейки
для тех, кто захотел остановиться. Можно взобраться
на смотровую вышку.
Отсюда великолепный вид на озеро.
Всё вращение остановилось. Сознание растворяется
в прохладе этого места.
Чувствуешь себя счастливым ребёнком, для которого
время – ничто.