Гавриил Гагарин - Забавы уединения моего в селе Богословском
Языки греческий и еврейский различают сие весьма хорошо. В греческом, например, дух пишется νως, что значит разумение или понятие, а душа ψνχή, то есть дыхание жизни или жизнь животная. — Дух есть единствен, прост и неистленен; а душа, напротив, менее проста, более сложна, и будучи пред духом в нижайшей степени существ, может быть разделена и разделением убита не смертию первою, но смертию второю, которая не полагает конца чувствам и существованию, но паче изощряет их к мучению, на которое осуждаются отверженные проклятием Божиим. Сюда принадлежат слова Христовы, в Евангелисте Матфее сказанные: «Убойтеся же паче могущаго и тело и душу погубите в геенне» (Матф. гл. 10, ст. 28.) — Согласно сему и Св. Апостол Павел, сообразуясь учению своего Божественного учителя, различая дух от души, говорит так: «Сам же Бог мира да освятит вы всесовершенны о всем; и всесовершен ваш дух, и душа, и тело непорочно в пришествие Господа нашего Иисуса Христа да сохранится» (I к Солунян. гл. 5, ст. 23).
Я необинуяся скажу, что Священное Писание научает всякой истине, и для тех, кои имеют глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, оно есть не токмо сокровище всякой премудрости, но и всякой науки, излиянной из Бога Слова, бесконечного в премудрости и излиявшего оную в Писании, в котором, однако ж, тщеславные слепцы и заблужденные мудрецы искать оную не хотят, а ищут на распутиях, где никогда ее не обретут, хотя Апостол Павел ясно сказал: «В нем же суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна» (Колос: гл. 2, ст. 3).
Не надобно теперь спрашивать, как мог человек ниспасть из столь возвышенного состояния; но как, в таковом просвещении будучи, мог он сделать столь грубую и пагубную ошибку? — Для сего надобно бы было вознестись к падению непокорных ангелов с высочайшей еще степени. — Но чтобы доказать, что падение человека было, скажу только:
1) Что оно действительно есть, все в мире тому служит доказательством. Все, что существует в мире физическом и моральном, все вопиет о сем. Земля, погруженная в злодеяниях, оскверненная всеми наигнуснейшими пороками, идолослужение неограниченное (ибо все мы более или менее идолам покланяемся), заблуждения, суеверия, губительные страсти, гордость и бунт воли человеческой, оказывающейся даже в младенце едва родившемся, все ознаменовывает грех первородный, который есть источник всех неистовств человеческих. — А по плодам познается древо.
2) Истина неоспоримая есть, что хотя Дух Божий и воспламенял и освещал центр духа человеческого, сие, однако ж, не ограничивало его свободы и он яко свободный оставался в возможности и власти противустать злу или ему покориться. Свет, прежде падения его озарявший, по истине был сильнее того, который теперь существует в человеке натуральном и невозрожденном, каковыми мы все рождаемся; но он, однако ж, не препятствовал человеку в употреблении его воли, ни свободного избрания между добра и зла, при самом его сотворении ему данных. Правда, что прежде падения, свет, просвещавший человека, противился его падению более, нежели в потомках Адамовых; ибо уже после падения не тот свет человека просвещает, а дарован ему свет соответствующий теперешнему его естественному положению и несравненно менее ясный в сравнении того, которым первый человек прежде падения своего освещался. Свобода первого человека и прежде падения шествовала непринужденными шагами: и поелику Бог в дарах своих не раскаивается, зная, что они безошибочно не сего дня, то завтра к добру послужат, так как он то предусмотрел из начала веков, то и человек всегда дарованной ему свободой пользовался неограниченно.
3) Поелику человек создан разумною и свободною тварию, то легко понять можно и искушение, под которым он пал, и надобность оного искушения. Так как Бог есть Бог порядка, то во всех его делах порядок существует; так как он бесконечно премудр, то ничего не делает без цели и намерения, и без назначения всякой вещи и всякому существу конца, на который они созданы и для которого он их снабдил потребными способностями. Человек, яко тварь Божия, должен был признать, что будучи он создан, имеет он Владыку во Творце своем, и по сему праву Творец его дает ему правила и заповеди, дабы было повиновение и порядок между начальствующего и начальствуемого, и между имеющего наисправедливейшее право повелевать, и между имеющего наисвятейшую должность повиноваться: таков есть и был первый порядок вещей.
4) По подобной сему причине, извлеченной из самого порядка, по которому цели и концы всех веществ во взаимных соотношениях устроены, извлечен человек по особому благоволению Создателя из ничтожества и получил не токмо существование превосходнейшее, блистающееся, наслаждающееся, украшенное превосходнейшими дарами и господствующее над всеми тварями, но имеющее чрез то самое превосходную способность познавать, кому он всем тем обязан, и чувствовать по отношениям твари к Творцу, и благодетеля к предмету его благодеяния, что он всем и самим собою должен Творцу и Благодетелю своему.
5) Но как возможно было человеку, исшедшему из рук Божиих, сохранить и продолжать сии отношения к Богу, не разрушая цепи, оные составляющей? Кроме Светоносного Духа, просвещавшего человека, дарована была ему воля свободная и сердце любящее. Вот где была должна быть любовь покорная, соразмерная благодеянию! Вот любовь чувствования сердечного, питаемая благодарностию, которая границ других иметь не долженствует, кроме неиспорченного сердца, которое в благодарности никаких границ положить не умеет. Следовательно человек обязан Богу любовию во всей ее силе, и не токмо одними чувствованиями любви, но и действительностию такой, какую токмо его чувства снести могут.
6) А поелику сие чувствование любви покорной и благодарной не может изъявлено быть, как в обстоятельстве встретившемся или данном, ибо она может храниться в сердце; но изъявление ее не может последовать без случая оную обнаруживающего и в действие приводящего: то и необходимо надобно было, чтобы человек имел случаи употреблять все свои моральные свойства, свет, волю и свободу, соединять их в действо любви покорной и благодарной, как в такой центр, который должен быть их главною целью и предметом всех их упражнений и к которому все свойства человека должны были стремиться и в оном беспрестанно погружаться. Надобен был случай, чтобы человек мог сделать свободный выбор между сею любовию и противоположностию оной, дабы сила сей свободной любви могла его обратить на ту или другую сторону, и свободная его воля могла бы избрать непринужденно в повиновении добро, а в неповиновении зло; и таковым выбором доказать бы мог сам себе или беспредельную любовь к Богу, сохраняя верность в соединении с Богом или восставая против Бога преслушанием, предпочитая заповеданное сладкому с Богом соединению, и тем самым изменя Богу, оказать себя преданным Его противнику. В сем изображении рассматривается источник, откуда проистекли все развраты расторгнувшие цепь, которая соединяла человека с Творцом его и которые весь род человеческий погрузили в неисчислимые бедствия.
7) По всему вышесказанному ясно усматривается необходимость испытания, необходимого для всех духовных веществ, поелику все свойства их даны им для употребления их в верности и любви. Но сии свойства не иначе обнаруживаются, как когда противоположности встречаются: а без того нет выбора, нет свободы, нет доказательств верности, нет изъявления любви деятельной. И так все бы сии свойства даны им были тщетно, и надобно бы искать было тому причину в хаосе или в непостижимой бездне, где ни начала, ни концы не видны. — И так во Адаме потребно было искушение: по искушении невыдержанном следовало падение; а сие откроет нам путь показать, что такое разум, которым многие столь много кичатся, как и когда он в человеке поселился; а потому и возможем мы определить и его настоящую цену и границы, в которых он заключаться должен.
8) Здесь не стану входить я ни в причины, ни в действия падения взбунтовавшихся Ангелов, которыми отторглась третия часть неба, и не стану подробно рассуждать о тех несравненно изящных и счастливых последствиях, которые бы возымела верность Адама, если бы он соблюл ее во все время определенного ему опыта; но токмо примечу здесь к заключению моего рассуждения о его падении: 1. что если бы он остался верен, то бы вся натура, сотворенная для своего царя, то есть для человека, не была унижена и расстроена до той степени, в которой мы ее ныне видим, но напротив соучаствовала бы в удивительном согласии благородству человека, которое он мог удержать, сохраняя свою невинность; 2. сия верность, истинная и совершенная, чрез все определенное время доставила бы человеку награду превыше всякой цены, коею бы Бог увенчал его верность, то есть дарование безгрешности, и не токмо самому Адаму, но и его потомству, яко плоду доброго древа и отпрыску Божеского семя. — Таким образом, будучи утвержден, укоренен и твердо соединен с Богом, производил бы он потомство святое чрез плодоносную и чистейшую теплоту любви к Богу, а не так, как ныне чувственными и более или менее нечистыми действиями любви плотской и свойственной или соестественной грубым чувствам; 3. что воплощение Слова определено уже было в Предвечном совете прежде падения Адамова и независимо от падения. — Если бы человек не пал, то бы Слово соединилось наитеснейше с ним и с его потомством для облагородствования, возвышения и обожания человека в его невинности, дабы его вознести во славу Прототипа человеческого, то есть Богочеловека или Адама небесного, по образу которого человек создан. Чрез то Бог соединился бы с натурою человека и беспрестанно бы увенчивал человека более и более, то есть Самим Собою. Тогда бы воплощение или соединение Бога с человеком было без страдания; но после падения нужно было искупление от клятвы и удовлетворение за грехи: для того точно Слово Божие, воплотясь, страдало и принесло себя в жертву за грехи всего мира, дабы, не взирая на его падение, а исполняя в точности совет Предвечный, соединить человека с Богом вечным, возвышая его постепенно из славы в славу до самого Божества. — Но, о Боже! и Господи мой! кто посмеет любопытным оком воззреть на дела Твоея премудрости или испытать глубину Твоих советов, яко бездну превосходящую не токмо ум человеческий, но и Ангельский. — Не попустил бы Ты, о Боже! падению человека, которое в глазах краткозрящих человеков кажется быть унижением Твоея славы, если бы не предвидел Ты, что самое падение сие послужит способом к изъявлению Твоей непостижимой, всякое понятие превосходящей любви, удобной расплавить каменные горы или проклясть за неблагодарность навсегда нечувствительные сердца наши. Так, милосердый Господи! Ты попустил человеческой свободе возгордиться, дабы Самому Тебе быть удовлетворением за сие грехопадение пред Богом и Отцом Твоим! Ты предвидел падение человека, но и приуготовил потребное противу сего зла врачевство, вознамерясь претерпеть во свое время мучения, болезни, озлобления, уничижения и самую смерть, дабы удовлетворить за наши злодеяния. Таким образом, падение человека заставило Тебя снизойти от Престола вечные славы и всесовершенного блаженства. О любовь! о милосердие! едва измеримое Самим Бесконечным, который есть вне всякие меры! но с нашей стороны, о неблагодарность! никакому уму, который размыслить захочет, непостижимая! Боже милосердый! Ты хотел увенчать невинного человека венцом вечным и всегда более и более прославленным самою сущностию Божества: но когда пал человек, самое Твое правосудие не могло сознать невинности там, где уже она потеряна была. — Но не забыл ты, о Боже! щедрот Своих; не изменил Своим милосердым и человеколюбивым намерениям, не раскаялся о даре Своем, не отнял и не отменил его, а только переменил ход Своего о человеческом блаженстве смотрения. Твоя любовь столь же бесконечная, как и ты, и которая есть сам ты, не могла исчезнуть: приемлет она другой вид, и, не найдя человека в невинности, искупляет его из клятвы преслушания. Сам Бог уничижается, дабы человека возвысить в то достояние, которое ему любовь Божия определила.
