Юлия Мамочева - Душой наизнанку

Здравствуй. Неловко, но снова тебе пишу:
Лишь за последние сутки, поди, раз пятый.
Я со своими грехами — гороховый шут,
Гору каких, попотев, нагребёшь лопатой;
Нынче тебя мне напомнил сосущий шум —
Там, в голове, на минутах-гвоздях распятый.

Там, в голове — ты поверишь? — кадит бедлам.
Череп — котёл, тишина — за его пределом.
Кажется, мир раскололся напополам:
Прежде был целым, а сделался — оскуделым.
Господи! Ты отлучился по важным делам;
Я отучилась лечиться любимым делом.

Тик обрела, однако, на этикет:
Тик — на тактичность латентного мракобесья.
И, как назло, стала слышать всё чаще: «Нет,
Деточка, Бога! Бог — сказочен!»
Бог, посмейся!
Те, кто заврался, верят себе — во вред,
Месиво смысла предпочитая мессе,

Коль разговор зашёл о приоритетах…
Бог, извини, но они с высоты сует
Смотрят при этом глазами попов отпетых,
Так что утонешь, прозревши, в созревших ответах,
Ни одного-то не дав!.. Ты, мой Отче, сед;
Те ж, кто тебя не пускает на свой банкет, —
Серы, что стены в общественных туалетах.

Боже, но есть и такие — кто напролом,
Кто с топорами — в душу мне, в думы, в дом.
Кто не отягощён кандалами приличий.
Знаешь, и голос у этих — трескучий, птичий,
Голос — один на всех, понимаешь, Отче?
Тот, что впивается в мозг, точно лезвие, точен.

Отче, такие толкуют без всяких «деточек»,
Без мракобесно скупых экивоков морали.
Нынче — ворвались… Целую ночь проорали,
На уши ночь поставили, кверху дном.
Что — этикет? Им не надобно этикеточек!

Сами ярлык навесили: «Богохульница!»
Молвили, мол, не знавали таких еретичек.
Чёрно сказали, топорно, не ставя кавычек:
«С Господом, ведьма, толкует? Годок — и скурится!..»

«С Богом нельзя напрямую, мол».
Надо — кривенько?!
«К пасторам топай! К алтарищу — на покаяние!»
Будто мне здесь не видать Твоего сияния!..
Будто не друг Ты мне; можно подумать — я не я!..
Чёрно сказали: «Бросай-ка свои кадрильки,
Где-нибудь только, в языческой Океании,

Боги-де шастают славно в людской грязице».
Ты ж, по словам их, невидан, немыслим, далёк,
И ни за что бы со мною не стал возиться.

Кончили тем, что стихи мне шепчет не Бог!
«Это, мол, акция Боговой оппозиции!..»

К Фаусту — гиперссылку,
Топор — затылку;
Ой, как лезли в бутылку!..

Есть ведь такие, Отче, что напролом:
Ты — по делам. А они — тут как тут. Поделом
Мне, слабосильной, которой ругаться — влом.

«Эту всю муть твою, веришь, нашептывал Бог?»
Верю? Нимало.
Но ведаю.
Им — невдомёк.

Ведаю вдоволь; ведаю, Отче, Господи!
Ведаю, заперта в мыслях своих, в странном космосе,
Где бесполезна и самая мысль о компасе.
Череп — чертог о четыреста четырёх
Чёрных стенах. Я внутри, как в проклятом хосписе —
Тем лишь спасаясь, что мой не настанет черёд
Раньше, чем ты возвратишься. Войдёшь. И на край
Душной постели присядешь. Мой Бог! Ты, Господи,
Будешь дышать, сам душистый, как синяя рань.

Я прошепчу тебе: «Боженька, все мы тут гости-де».
Ты мне ответишь: «Ну так домой — не пора ль?»

Лето! Ты помнишь пляску её волос?
Рыжих сентябрьски, купанных в сонном утре…
Им подражая, и небо-то всласть вилось
Медным рассветом — медовым, что эти кудри.

Кудри клубились, порой разлучаясь врозь
Палевыми лучами над пыльным полем;
То — колосилось. Шёл по нему Колосс,
Выше намоленных временем колоколен.

Песнею детской заутреню отбренчав,
Шёл Исполин. Из полуночи шёл, величав,
Тёмное небо румяня теплом касаний:
Словно зарю с пламенистыми волосами —
Доченьку рыжую нёс Человек на плечах.

…
Мир просыпался. И приливал Восток
Кровью к щекам небесным, что за ночь остыли…
Мой Человек рассекал кораблём пустыни —
Время, в котором (как в поле!) не счесть дорог.

мне бы — вечности внутриушно.
золотушно — не худо, не бедно,
коль бездушное стало душно,
коли медленное — моментно.

меж моментно и перманентно —
взмах пера, тень крыла внутриглазно…
мне бы — мира за раз, мессой нетто:
что балластно — блестит заразно.

нет мне нот, а не то б — наверно —
я б не телилась голосновно.
для чего чудить внутривенно,
если можно — внутримосковно?

Небо светлое, как мамины глаза, —
Я гляжу в тебя, как сердцем — в образа.

Небо дует — и сквозит в нутро метель.
С виду — тело я, по сути — светотень.

Мысли путаются, как пути — в пургу;
Отвернуться бы — себя не берегу.

Не сомкнуть очей, когда пурга не вне…
Где-то мама стосковалась обо мне.

Пока девчонкой жизнь в бинокль
Рассматривает свой экватор,
Балконам / облакам / блокнотам
Вверяя эру альма-матер,
Эпоху утреннюю… я

Тебя пою, пойми, по нотам:
Как роль ролей, как мантру мантр,
Пока что в потолок плюя.

Взрослеет жизнь, как всё людское:
В постель — с зарёй, встаёт — с полуднем.
Моргнув, хлебнула грогу скорби
Глазами я: привычным буднем
Экватор жизни предо мной.

Тебя кричу, хриплея вскоре:
Твердь почвы зло трепещет студнем…
Креплюсь душой оплёванной.

Моргну опять. Глаза открыла —
О небо! — вяжет жизнь старухой
Чехол для вечности. Чернила
Пролил мой вечер — мол, унюхай
Сквозь темень самый верный ход!..

Финал. Вершина. Что отжило —
Теперь предстало повитухой:
Терзая сумрака живот,
Наружу из него течёт
Новорождённый свет. Упруги,
Вспухают молниями жилы
На коже небового брюха,
Рябого звёздами с натуги.

И в том младевственном сиянье
Святеет всё. Вздохнёшь — умрёт
И страх, и старость. Только рот
В луне, как в зеркале, поёт
Осанну, точно заклинанье.

Ступени пройдены. Вершина.
В былое снегом раскрошила
Я душу; снег поля покрыл
Низинные. Вперёд, вперёд!..
Уход цветёт любовью сил;
Моей любовью звёздосвод
Плюёт —
да в лестничный пролёт,
который мне дорогой был.

Я удрала бы до Европы-то
От народного нервного ропота;
Чужестранной натурой тронута,
В ней цвела б, от своей схоронясь.

Или падчерицею тропикам
Придурнулась бы, мыкаясь робко там.
Я б долой… — да стипендия пропита
И на морде не высохла грязь.

Чёрт дери! Наша сырость — не Сирия;
Как скулит земля от бессилия!..
Я — лицом в неё: подкосили меня
Те, с кем сердно делила путь!..

Но об этих молила, просила я
У блаженных голов Василия.
Храм бессловствовал — дура спесивая,
Я своё продолжала гнуть.

И осмеяна всею Россиею
(Бита смехом, как хлыстищем — лошади!)
Вновь — на Красной со сраму площади —
Зло валилась Руси на грудь.

…Я в Бразилию б иль в Малайзию,
Полонезом бы — в Полинезию
Унеслась. Да — никак! Эх, чёрта с два:
Прочно прочь кандалы не дают!..

Ведь сама ж сему безобразию
Присягнула — его поэзию,
Вкус родной чернозёма чёрствого
Полюбила, как чудо чуд.

Бдят терПитер и Москоу-Сити.
Бредит Родина. Рдеет стяг.
Други! Ярости не просите:
Эх, косите меня! Косите!..
К небу только не голосите —
Мне обещано: вас простят.