Роберт Рождественский - Мы долгое эхо друг друга (сборник)
В многочисленной компании известных французских певцов Джонни Холлидей – явление не очень типичное. Он не шансонье в том смысле, как это слово понимают французы.
Он нечто другое. Поамериканистей.
Он – Star. Звезда!
А ведь «если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно?..».
Выяснилось, что это нужно многим.
Во всяком случае, за полчаса до начала концерта в кассе билетов не было.
Но наши друзья, о которых я упомянул вначале, заранее созвонились с хозяином «Олимпии» господином Бруно Кокатриксом.
Он-то и встретил нас.
– На сцену «Олимпии» мечтают попасть многие! Для массы певцов это недостижимая вещь… – говорил полноватый и энергичный господин, ведя нас по каким-то коридорам и переходам. – Однако мы попадем туда прямо сейчас, и попадем очень легко… Вот что значит иметь связи!..
Надо сказать, что Бруно Кокатрикс – еще и самый известный французский эстрадный импресарио. Это благодаря во многом его стараниям на сцене театра «Олимпия» выступали Московский и Ленинградский мюзик-холлы, пели Людмила Зыкина, Муслим Магомаев, Эдита Пьеха, Николай Сличено и другие наши певцы.
– Хотите познакомиться с Джонни Холлидеем? – спросил Кокатрикс и тут же предупредил возможный вопрос: – Нет, нет, мы ему совсем не помешаем!.. Зато вы посмотрите на знаменитость в ее, так сказать, будничном виде.
Вид у знаменитости был даже чересчур будничным.
Рыжий плечистый парень, одетый в выцветшую майку и потертые джинсы, полулежал на маленьком диванчике, запрокинув голову и закрыв глаза. Его руки были неестественно большими и такими белыми, словно он только что раскатывал тесто.
Однако таким же белым – почти бескровным – было и лицо человека. А еще оно было мокрым от пота…
Наверное, увидев все это, удивился и Кокатрикс.
– Да-а, – иронически протянул он, – вот так приблизительно отдыхают у нас артисты перед своими концертами…
Джонни Холлидей что-то пробурчал, на мгновение открыл глаза и снова закрыл их.
– Он же совсем больной! – ахнула моя жена. —
Абсолютно больной, разве вы не видите?..
– Правда?! – Кокатрикс изобразил на своем лице ужас. – Неужели?! – Он рассмеялся и добавил: – Пройдемте лучше в мой кабинет.
– Но ведь человек действительно болен! – не унималась жена. – Как же он будет петь? А вдруг не сможет?
Знаменитый импресарио снова фыркнул…
– Видите ли, мадам, – объяснял Кокатрикс, когда мы уже сидели у него в кабинете и пили кофе, – вы правы: то, что мы наблюдали сейчас за кулисами, мало похоже на Джонни Холлидея… Очевидно, мальчик бурно провел ночь, а может, и не одну… Скорее всего, малыш слегка переутомился… Но в этом смысле я человек нелюбопытный. И меня совершенно не интересует, как, когда и с кем веселится Джонни… Поверьте, мне даже не интересно, вошел ли он в театр сам или его внесли на носилках…
Я только твердо уверен в одном: у певца есть контракт, по которому он обязан, по которому он будет петь сегодня. Будет! Понимаете?..
Кокатрикс говорил все это ровным тоном терпеливого учителя, в двадцатый раз объясняющего второгоднику правила деления простых дробей…
– Так что не волнуйтесь, мадам, и вы, господа. Пожалуйста, не волнуйтесь!.. Все будет в полном порядке!..
Он отхлебнул кофе из чашечки и посмотрел на часы.
– Наверное, именно в эту минуту нашему милому шалунишке делают укол, после которого он быстренько придет в норму… Что это за укол, я не знаю… А вот в какое место делают, знаю… Знаю, но не скажу!.. Хочу вас заинтриговать! Хочу, чтобы вы помучились, догадываясь…
Кокатрикс улыбался.
Сейчас он уже не напоминал школьного учителя. Сейчас он был похож на всепонимающего и всепрощающего отца, добродушного папулю, главу многочисленного семейства…
– Скажите, – спросил я, – так что же, концерты в «Олимпии» нельзя отменить никогда? Ни при каких обстоятельствах?..
– Можно! – быстро ответил Кокатрикс. – В одном случае концерт безусловно отменяется…
Он сделал паузу, хитровато оглядел всех нас и закончил:
– …В случае смерти певца!..
Наш хозяин поднялся и, посмеиваясь, стал выпроваживать гостей:
– Пора, господа, пора!.. Сейчас вы сами все увидите и услышите…
Первое отделение концерта было недлинным и довольно обычным.
Одну песню спел румяный паренек с оттопыренными ушами. От волнения он плохо понимал, где поет, и совсем не понимал о чем. Ему очень мешали собственные руки, они жили у него какой-то сложной жизнью, существовали отдельно от песни и от ее исполнителя.
Юная певица, сменившая паренька, была тоненькой, нежной и красивой. Наверное, поэтому ей аплодировали больше…
С дежурными, хотя и трудными, номерами выступили силовые акробатки. Потом – фокусник.
Концерт двигался бодренько, в хорошем темпе, и, когда я посмотрел в программу, оказалось, что певец, который только что вышел на эстраду, споет четыре песни и эти завершит первое отделение.
Певца уже и встретили аплодисментами. Значит, его знали…
По-моему, здесь нужно кое-что объяснить.
На подобных концертах в «Олимпии» первыми обычно выступают самые молодые певцы. Только-только начинающие. Факт появления их на такой сцене примечателен и невероятно почетен, однако он еще ни о чем не говорит. Это дебют. Проба голоса. Дальнейшая судьба – в тумане.
Но можно успокаивать себя хотя бы тем, что почти все знаменитые французские шансонье когда-то начинали так же: всего одна песня в самом начале концерта на сцене «Олимпии». Антураж звезды. Ее гарнир.
Следующий шаг для исполнителя, качественно новая ступень для него – выход на сцену в конце первого отделения. Четыре-пять песен. Не больше. (Ты – все еще гарнир. Все еще антураж. Но о «пробе голоса» речь уже не идет… «Проба» была давно и прошла успешно. Пой!..)
К этому времени у певца (или певицы) обязательно есть песни, записанные на пластинку, есть какая-то пресса, есть реклама и более или менее значительная толпа поклонниц.
Но главное – пластинка! Только после ее успеха твою напечатанную на афише фамилию можно будет прочесть без очков.
По количеству проданных пластинок судят о твоей популярности. Если тираж перевалил за сто тысяч, ты – счастливчик!..
Новые песни ты сначала опять-таки записываешь на пластинку, а уже после того, как покупатели познакомились с новыми песнями и полюбили их, исполняешь в концерте.
Иной путь известности для певца почти невозможен.
Второе отделение началось еще в антракте.
Раздался первый звонок, и зрители сразу же ринулись в зал, будто боясь опоздать.
По нервному блеску глаз и судорожным движениям я понял, как нестерпимо хочется им ускорить бег времени и приблизить ту великую секунду встречи, ради которой они пришли сюда…
И вот настала она – эта секунда.
Джонни Холлидей выпрыгнул на сцену с такой яростью, словно до этого за кулисами его держала целая дюжина гангстеров, а он, сражаясь, только что разбросал их всех до единого, всех победил и вырвался!
Вырвался, потому что знал: публика ждет его!
Он был встречен долгим сумасшедшим визгом, во время которого певец стоял, не шевелясь, посреди сцены, будто памятник самому себе.
На памятнике были грубые туфли, кожаные брюки в обтяжку, короткий пиджак с блестками, темная рубашка и небрежно повязанный галстук.
Главный концерт «Олимпии» начался!
Джонни пел песни, не объявляя их.
Да в этом и не было нужды! Потому что, едва раздавались первые такты вступления любой песни, зал тут же отвечал короткими и страстными аплодисментами.
Это был аванс, выдаваемый артисту публикой еще до того, как он начинал петь очередную песню. Но это был и хлесткий намек на то, что произойдет с залом после!..
Первые две песни Джонни Холлидей пел тяжело, с натугой. Он даже не пел их, а кричал хриплым, яростным баритоном.
Он был по-прежнему бледен, однако «хитрый укол», о котором нам сообщил Кокатрикс, совершил-таки чудо!
Теперь этот парень совсем не походил на умирающего.
Наоборот: он рождался в песне. Рождался на глазах!
Его настоящий голос постепенно стал проступать, как в бачке с проявителем на белой бумаге проступает фотография!
И певец понял это. Понял и заулыбался по-детски. Понял и подмигнул залу.
Теперь он уже держал микрофон так, будто это был торжественный кубок, из которого хлестала шальная и победоносная влага!
Болезненная бледность певца казалась почти одухотворенной, а пот, выступивший на лбу, казался праведным.
Хотя самой праведности не было и в помине!..
Спев несколько пронзительных песен, будто показывая нам, как он может петь, спев несколько песен, будто демонстрируя нам себя эталонного, таких песен, в которых было все: и голос, и судьба, и молодость, – Джонни Холлидей вдруг опомнился. Словно пришел в себя. И на лице его появилась надменная, почти брезгливая улыбка.
Теперь он уже расхаживал по сцене, как ходят шерифы в американских вестернах. Супермены. Красавцы. Храбрецы. Правильные ребята, всегда стреляющие на полсекунды раньше своего противника.
