Роберт Рождественский - Мы долгое эхо друг друга (сборник)
Эхо любви
Покроется небо
пылинками звезд,
и выгнутся ветки упруго.
Тебя я увижу за тысячи верст.
Мы – эхо,
мы – эхо.
Мы —
долгое эхо друг друга.
И мне до тебя,
где бы ты ни была,
дотронуться сердцем нетрудно.
Опять нас любовь за собой позвала.
Мы – нежность,
мы – нежность.
Мы —
вечная нежность друг друга.
И даже в краю наползающей тьмы,
за гранью смертельного круга,
я знаю, с тобой не расстанемся мы.
Мы – память,
мы – память.
Мы —
звездная память друг друга.
Свадьба
По проселочной дороге шел я молча,
и была она пуста и длинна.
Только грянули гармошки
что есть мочи,
и руками развела тишина.
А это свадьба, свадьба, свадьба
пела и плясала.
И крылья эту свадьбу вдаль несли.
Широкой этой свадьбе
было места мало!
И неба было мало,
и земли!
Под разливы деревенского оркестра
увивался ветерок за фатой.
Был жених серьезным очень,
а невеста
ослепительно была молодой!
Вот промчались тройки звонко и крылато,
и дыхание весны шло от них.
И шагал я —
совершенно неженатый.
И жалел о том, что я не жених.
А где-то свадьба, свадьба, свадьба
пела и плясала.
И крылья эту свадьбу вдаль несли.
Широкой этой свадьбе
было места мало!
И неба было мало,
и земли!
Кафе «Фламенго»
Кафе называлось, как странная птица, —
«Фламенго».
Оно не хвалилось огнями,
оно не шумело.
Курило кафе
и холодную воду
глотало…
Была в нем гитара.
Ах, какая была в нем гитара!
Взъерошенный парень
сидел на малюсенькой сцене.
Он был непричесан, как лес,
неуютен, как цепи.
Но в гуле гитары
серебряно
слышались трубы, —
с таким торжеством
он швырял свои пальцы
на струны!
Глаза закрывал
и покачивался полузабыто…
В гитаре была то ночная дорога,
то битва,
то злая веселость,
а то
колыбельная песня.
Гитара металась!
В ней слышалось то нетерпенье,
то шелест волны,
то орлиный
рассерженный клекот,
зубов холодок
и дрожание плеч
оголенных.
Задумчивый свет
и начало
тяжелого ритма…
Гитара
смеялась!
Гитара со мной
говорила.
Четыре оркестра она бы смогла переспорить.
Кафе называлось,
как чья-то старинная повесть, —
«Фламенго».
Дымило кафе
и в пространстве витало…
А парень
окончил играть
и погладил гитару.
Уже незнакомый,
уже от всего
отрешенный, —
от столика к столику
с мелкой тарелкой
пошел он.
Он шел,
как идут по стеклу, —
осторожно и смутно.
И звякали деньги.
И он улыбался чему-то.
И, всех обойдя,
к закопченной стене притулился…
Я помню,
я помню все время
того гитариста!
Я чувствую собственной кожей,
как медленно-медленно
в прокуренном напрочь кафе
под названьем «Фламенго»
на маленькой сцене
я сам коченею от боли.
Негромко
читаю
стихи,
Улыбаюсь.
А после
шагаю один
посредине растерянной ночи,
От столика к столику.
Так вот.
С тарелочкой.
Молча.
Любовь настала
Как много лет во мне любовь спала!
Мне это слово
ни о чем не говорило.
Любовь таилась в глубине,
она ждала —
и вот проснулась
и глаза свои открыла.
Теперь не я пою —
любовь поет.
И эта песня в мире эхом отдается.
Любовь настала так,
как утро настает,
она одна во мне
и плачет и смеется.
И вся планета
распахнулась для меня.
И эта радость, будто солнце, не остынет.
Не сможешь ты уйти
от этого огня,
не спрячешься, не скроешься,
любовь тебя настигнет.
Как много лет во мне любовь спала!
Мне это слово
ни о чем не говорило.
Любовь таилась в глубине,
она ждала —
и вот проснулась
и глаза свои открыла.
Ноктюрн
Между мною и тобою – гул небытия,
звездные моря,
тайные моря.
Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
нежная моя,
странная моя?
Если хочешь, если можешь, – вспомни обо мне,
вспомни обо мне,
вспомни обо мне.
Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо мне,
долгая любовь моя.
А между мною и тобой – века,
мгновенья и года,
сны и облака.
Я им и тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя еще сильней люблю.
Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
нежная моя,
странная моя?
Я тебе желаю счастья, добрая моя,
долгая любовь моя!
Я к тебе приду на помощь, – только позови,
просто позови,
тихо позови.
Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!
Только ты останься прежней – трепетно живи,
солнечно живи,
радостно живи!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи,
счастливо живи всегда.
А между мною и тобой – века,
мгновенья и года,
сны и облака.
Я им к тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя еще сильней люблю.
Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи.
Счастливо живи всегда.
Зимняя любовь
Слишком холодно на дворе.
Зря любовь пришла в декабре.
У любви зимой
короткий век.
Тихо падает
на землю
снег.
Снег на улицах,
снег в лесах,
и в словах твоих,
и в глазах.
У любви зимой
короткий век.
Тихо падает
на землю
снег.
Вот прощаешься ты со мной.
Слышу голос я ледяной.
У любви зимой
короткий век.
Тихо падает
на землю
снег.
Клятвы зимние холодны.
Долго буду я ждать весны.
У любви зимой
короткий век.
Тихо падает
на землю
снег.
Гитара Гарсия Лорки
А одна струна —
тетива,
зазвеневшая из темноты.
Вместо стрел в колчане —
слова,
А когда захочу —
цветы.
А вторая струна —
река.
Я дотрагиваюсь до нее.
Я дотрагиваюсь слегка,
И смеется
детство мое.
Есть и третья струна —
змея,
Не отдергивайте руки:
это просто придумал я —
пусть
боятся мои враги.
А четвертая в небе живет.
А четвертая схожа с зарей.
Это – радуга,
что плывет
над моею бедной землей,
Вместе пятой струны —
лоза.
Поскорее друзей зови!
Начинать без вина нельзя
ни мелодии,
ни любви.
А была и еще одна,
очень трепетная струна.
Но ее —
такие дела —
злая пуля
оборвала.
Из книги «Разговор пойдет о песне»
Мы пошли в театр «Олимпия» на концерт Джонни Холлидея.
Пошли вчетвером: моя жена, двое наших друзей – работников советского посольства в Париже – и я.
«Олимпия» – известное место. Одни говорят, что это колыбель французской песни, другие говорят, что витрина. А вполне возможно, что театр на Больших Бульварах совмещает в себе оба эти понятия. Как бы там ни было, зал «Олимпия» имеет к песне самое непосредственное отношение. В разные годы здесь пели Эдит Пиаф и Жорж Брассанс, Жильбер Беко и Шарль Азнавур, Мирей Матье и Жак Брель, Далида и Адамо…
В многочисленной компании известных французских певцов Джонни Холлидей – явление не очень типичное. Он не шансонье в том смысле, как это слово понимают французы.
