Вадим Степанцов - Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Только русские здесь кресты на могилах,
Только русские надписи на надгробьях,
Только русские лица на фотоснимках,
Вделанных в камень.
Всюду чистые трели незримых птичек,
Как ручьи, под ветром лепечут листья,
И шаги шуршат, и от этих звуков
Чище молчанье.
На уютный пригорок в курчавой кашке
Поднимись – и увидишь как на ладони
Лабиринт оградок хрупких, в котором
Бродит старушка.
В этом городе предки твои не жили,
Нет родни у тебя на этом погосте,
Но с пригорка кажется: видишь близких
Отдохновенье.
Может быть, над этим кто-то пошутит,
Как оно в обычае стало нынче;
Ты прости – пусть чистой душа пребудет,
Как этот вечер.

На опушке полянку мы открыли –
Под текучей березовою тенью
Молча там столпились и застыли
Маленькие кроткие растенья.
По вершинам ветерок пробегает,
Проливающий лиственные струи,
На полянке же бабочки порхают,
На соцветьях маленьких пируя.
Здесь и мы расположились для пира,
Но вино стоит нетронуто в чаше,
Ибо ветер, облетевший полмира,
Загудел прибоем в нашей чаще.
И слепящие пространства полевые
Потекли, отделенные стволами,
И гигантские пятна теневые
Потянулись вслед за облаками.
И мы видим из нашего затишья,
Как, покорные тяге этой древней,
Двинулись сутулые крыши
За бугром укрывшейся деревни.
Перелески вздохнули и поплыли
С копнами бесчисленными в свите,
И за что бы нынче мы ни пили –
Всё равно мы выпьем за отплытье.
Мы стремнину ощутили мировую –
Ту, что всё за собою увлекает,
И кукушка незримая кукует –
Словно чурочки в поток опускает.
И пусть всё останется как было,
Связано недвижности заветом,
Всё же что-то незримое отплыло,
Чтоб скитаться по вселенной вместе с ветром.

По шоссе мимо старой деревни
Пролетаешь, но выхватит взгляд:
Мальчик едет на велосипеде
По плотине, где вётлы шумят.
И другого об этой деревне
Я припомнить уже не могу,
Хоть и знаю, что есть там и прудик,
И телок на его берегу.
Хоть и знаю, как ласковым светом
Заливает деревню закат,
И как звякает цепь у колодца,
И как звонко коровы мычат.
Но одно только врезалось в память
Из пейзажа, сметенного вбок:
Этот маленький, знающий местность
И почти неподвижный ездок.
Почему? То ли так же я ехал
В позабывшейся жизни иной,
То ли будут и новые жизни
И опять это будет со мной:
Снова ясный и ветреный вечер,
И я еду, трясясь и звеня,
По делам, что нелепы для взрослых,
Но безмерно важны для меня.

Она вполне достойна оды,
Мохнатая четвероножка,
Мистический символ свободы,
Зверь ночи – маленькая кошка.
Пусть у стола она канючит,
Зато изящна и опрятна,
И жить по-своему не учит,
И выражается понятно.
Не кошка учит жить, а люди –
Посредством едких замечаний,
Как будто я призвал их в судьи
Моих неправильных деяний.
Свой опыт маленький рутинный
Они считают за образчик…
Я бью учителя дубиной
И заколачиваю в ящик.
А ящик тот кидаю в море
Иль в кратер грозного вулкана,
Но и оттуда, мне на горе,
Звучат советы непрестанно.
Восстанет из огня советчик,
Из хляби сумрачной взбурлится…
Подобных призраков зловещих
Одна лишь кошка не боится.
Она их люто ненавидит,
Они и кошка – антиподы,
В них мудрый зверь угрозу видит
Священным принципам свободы.
Он хочет им вцепиться в яйца
И вмиг становится уродлив,
Как сон запойного китайца,
Как некий страшный иероглиф.
Он норовит вцепиться в пенис
Назойливому педагогу,
Шипя, щетинясь и кобенясь
И приближаясь понемногу.
Застонет скорбно привиденье
И сгинет в пламени и вони,
А зверь мне вскочит на колени
И ткнется мордочкой в ладони.
Он заурчит, прикрывши глазки,
И засыпает понемножку –
Не зверь мистический из сказки,
А просто маленькая кошка.

Люблю сидеть, читая книжку,
И что-то вкусное жевать.
Свою-то жизнь прожить непросто,
Чужие проще проживать.
Свою-то жизнь не остановишь,
Хоть и горька она порой,
А книжку можно и захлопнуть,
Коль в тягость сделался герой.
Своя-то жизнь почти иссякла,
Но в книгах жизнь кипит вовсю.
Читая книжку, ты бессмертен,
Как Агасфер Эжена Сю.
И если “Агасфер” наскучит,
Другую книжку можно взять,
А жизнь своя – как труд на черта:
Хоть тошно, а изволь писать.
Свою-то жизнь ты пишешь кровью,
И это – окаянный труд,
Ведь всякий раз на полуслове
Любого автора прервут.
Нет, лучше жить в литературе,
Следить за замыслом творца
И видеть логику сюжета
И обоснованность конца.
А жизнь своя – пустая книга:
Ведь было множество идей,
А перечитываешь снова –
И не находишь смысла в ней.

Ты сможешь отдохнуть, философ,
На тростниковых берегах,
На плоскостях озерных плесов,
На розовеющих лугах.
Там ветер катится по травам,
Влетев откуда ни возьмись.
Ты там поймешь, что нет отравы
Зловредней, чем людская мысль.
Мысль ходит в черепе, как поршень,
Кипит, как варево в котле,
Но вдруг взлетит с дороги коршун,
Терзавший жертву в колее.
Туда-сюда на точке взрыва
Мысль воспаленная снует,
Но вдруг дорогу торопливо
Тебе перебежит енот.
И поначалу с недоверьем,
Ну а потом совсем легко
Себя почувствуешь ты зверем,
В сосцах копящим молоко,
И птицей, в бритвенном сниженье
Срезающей метелки трав, –
И утихает напряженье,
Другую голову избрав.
Ты, умствуя, как в лихорадке,
Мог не заметить никогда,
Как утомленные касатки
Рядком обсели провода.
Присядь на хворую скамейку,
А взором в небо устремись,
И ты поймешь, насколько мелко
Всё то, что нам приносит мысль.
Ведь ей с той мыслью не сравниться,
Которая и есть Господь,
В которой ты, и зверь, и птица
Приобрели и кровь, и плоть.

Нам плыть четыре километра,
Волна по днищу барабанит
И терпеливо против ветра
Натруженный моторчик тянет.
Недаром мы разжились лодкой –
Возбуждены удачной ловлей,
Теперь плывем себе за водкой
Туда, где есть еще торговля.
И вновь с очередным подскоком
Гроздь капель по лицу стегает,
И кажется: слепящим соком
Плод мира щедро истекает.
Стирая блещущие капли,
Мы видим на недальнем бреге,
Как очертания набрякли
И млеют в ясности и неге.
Как будто ждут чьего-то взгляда
Деревни, плесы и растенья,
И встречной зыби перепады
Подобны дрожи предвкушенья.
И лодка нас уносит в дали,
От встречных выплесков колеблясь,
Чтоб соку мира мы придали
Необходимый хмель и крепость.

Бегут бесчисленные гребни,
Тростник – за ними без оглядки,
А неподвижные деревни
Их провожают, как солдатки.
Простор весь полон этим бегом,
И мягкий берег тем спокойней.
Над ним надежным оберегом
Белеет кротко колокольня.
Покинь озерную безбрежность,
Где воды катятся упруго,
И погрузишься в безмятежность
Позванивающего луга.
Там купы лиственного леса
Сошлись у тихого затонца.
На лодке выбирают лесу,
И рыба вдруг блеснет на солнце.
К воде там лошади спустились
И пьют, а в ходе передышек
Те капли, что с их губ скатились,
Ты видишь как цепочку вспышек.
Нелегок путь преображенья,
И только здесь подать рукою
От напряженного движенья
До совершенного покоя.