Игорь Северянин - Полное собрание стихотворений
В честь дурака!
1927
“КУЛЬТУРА! КУЛЬТУРА!”
“Культура! Культура!” – кичатся двуногие звери,
Осмеливающиеся называться людьми,
И на мировом языке мировых артиллерий
Внушают друг другу культурные чувства свои!
Лишенные крыльев телесных и крыльев духовных,
Мечтают о первых, как боле понятных для них,
При помощи чьей можно братьев убить своих кровных,
Обречь на кровавые слезы несчастных родных…
“Культура! Культура!”– и в похотных тактах
фокстротта,
Друг к другу прижав свой – готовый рассыпаться -
прах,
Чтут в пляске извечного здесь на земле Идиота,
Забыв о картинах, о музыке и о стихах.
Вся славная жизнь их во имя созданья потомства:
Какая величественная, священная цель!
Как будто земле не хватает еще вероломства,
И хамства, и злобы, достаточных сотне земель.
“Культура! Культура!” – и прежде всего: это город -
Трактирный зверинец, публичный – обшественный!-
дом…
“Природа? Как скучно представить себе эти горы,
И поле, и рощу над тихим безлюдным прудом…
Как скучно от всех этих лунных и солнечных светов,
Таящих для нас непонятное что-то свое,
От этих бездельных, неумных, голодных поэтов,
Клеймяших культуру, как мы понимаем ее…”
1926
ПРАЗДНИКИ
Пошлее праздников придумать трудно,
И я их внешности не выношу:
Так отвратительно повсюду людно,
Что в дивной праздности таится жуть.
Вот прифрантившееся обнищанье
Глядит сквозь розовенькие очки,
Как в банях выпаренные мещане
Надели чистые воротнички,
Как похохатывают горожанки,
Обворожаемые рожей лжи,-
Бессодержательные содержанки
Мужей, как собственных, так и чужих…
Три дочки Глупости – Бездарность, Зависть
И Сплетня – шляются, кичась, в толпе,
Где пышно чествуется мать красавиц,
Кто в праздник выглядит еще глупей.
Их лакированные кавалеры -
Хам, Вздор и барственный на вид Разврат,-
Собой довольные сверх всякой меры,
Бутылки выстроили вдоль ковра.
Кинематографом и лимонадом
Здесь открываются врата в тела,
И Пошлость радуется: “Так и надо”,
И Глупость делает свои дела…
1927
СТРЕНОЖЕННЫЕ ПЛЯСУНЫ
Это кажется или это так и в самом деле,
В пору столь деловитых и вполне бездельных дел,
Что крылатых раздели, что ползучих всех одели
И ползучие надели, что им было не в удел?
И надев одеянье, изготовленное Славой
Для прославленных исто, то есть вовсе не для них,
Животами пустились в пляс животною оравой,
Как на этих сумасшедших благосклонно ни взгляни…
И танцуют, и пляшут, да не час-другой, а – годы,
Позабыв о святынях, об искусстве и любви;
Позабыв о красотах презираемой природы,
Где скрываются поэты – человечьи соловьи…
И скрываясь от гнуси со стреноженною пляской,
От запросов желудка, от запросов живота,
Смотрят с болью, презреньем и невольною опаской
На былого человека, превращенного в скота…
1927
ТЕ, КТО МОРИТ МЕЧТУ…
Я ни с этим и ни с теми,
Одинаково в стороне,
Потому что такое время,
Когда не с кем быть вместе мне…
Люди жалки: они враждою
Им положенный полувек
Отравляют, и Бог с тобою,
Надоедливый человек!
Неужели завоеванья,
Изобретенья все твои,
Все открытья и все познанья -
Для изнедриванья Любви?
В лихорадке вооруженья
Тот, кто юн, как и тот, кто сед,
Ищет повода для сраженья
И соседу грозит сосед.
Просветительная наука,
Поощряющая войну,
Вырвет, думается, у внука
Фразу горькую не одну.
А холопское равнодушье
К победительному стиху,
Увлеченье махровой чушью,
И моленье на чепуху?
Мечтоморчатые поганки,
Шепелявые сосуны,-
В скобку стрижены мальчуганки
И стреножены плясуны.
Ложный свет увлекает в темень.
Муза распята на кресте.
Я ни с этими и ни с теми,
Потому что как эти – те!
1927
ВОЗМЕЗДИЕ
Был дух крылат,
Бескрыло тело.
Земных палат
Не захотело.
Приобрело
У птицы крылья,
Превозмогло
Свое бессилье.
Все побороть!
Не тут-то было:
Крылата плоть,
Душа бескрыла.
1929
ОТРАДА ПРИМОРЬЯ…
Изумительное у меня настроенье:
Шелестящая чувствуется чешуя…
И слепит петухов золотых оперенье…
Неначертанных звуков вокруг воспаренье…
Ненаписываемые стихотворенья…
– Точно Римского-Корсакова слышу я.
Это свойственно, может быть, только приморью,
Это свойственно только живущим в лесу,
Где оплеснуто сердце живящей лазорью,
Где свежаще волна набегает в подгорью,
Где наш город сплошною мне кажется хворью,
И возврата в него – я не перенесу!..
1927, март
ПОЭТУ
Как бы ни был сердцем ты оволжен,
Как бы лиру ни боготворил,
Ты в конце концов умолкнуть должен:
Ведь поэзия не для горилл…
А возможно ли назвать иначе,
Как не этой кличкою того,
Кто по-человечески не плачет,
Не переживает ничего?
Этот люд во всех твоих терцинах
Толк найдет не больший, – знаю я,-
Чем в мессинских сочных апельсинах
Тупо хрюкаюшая свинья…
Разве же способен мяч футбольный
И кишок фокстроттящих труха
Разобраться с болью богомольной
В тонкостях поэтова стиха?
Всех видов искусства одиноче
И – скажу открыто, не тая -
Непереносимее всех прочих -
Знай, поэт, – поэзия твоя!
Это оттого, что сердца много
В бессердечье! Это оттого,
Что в стихах твоих наличье Бога,
А земля отвергла божество!
1922, 9 окт.
ДОН ЖУАН
Чем в старости слепительнее ночи,
Тем беспросветней старческие дни.
Я в женщине не отыскал родни:
Я всех людей на свете одиноче.
Очам непредназначенные очи
Блуждающие теплили огни.
Не проникали в глубину они:
Был ровным свет. Что может быть жесточе?
Не находя Искомой, разве грех
Дробить свой дух и размещать во всех?
Но что в отдар я получал от каждой?
Лишь кактус ревности, чертополох
Привычки, да забвенья трухлый мох.
Никто меня не жаждал смертной жаждой.
1929
СТИХИ О ЧЕЛОВЕКЕ
Меж тем как век – невечный – мечется
И знаньями кичится век,
В неисчислимом человечестве
Большая редкость – Человек.
Приверженцы теории Дарвина
Убийственный нашли изъян:
Вся эта суетливость Марфина -
Наследье тех же обезьян.
Да, в металлической стихийности
Всех механических страстей -
Лишь доля малая “марийности”
И серебристости вестей…
Земля! Века – ты страстью грезила,
Любовь и милосердье чла,
И гордостью была поэзия,
Для человечьего чела!
Теперь же дух земли увечится,
И техникою скорчен век,
И в бесконечном человечестве,
Боюсь, что кончен Человек.
1929
А МЫ-ТО ВЕРИЛИ!.
Сомненья не было – а мы-то думали! а мы-то
верили!..-
Что человечество почти не движется в пути своем…
Как в веке каменном, как при Владимире
в Днепровском тереме,
Так в эру Вильсона зверье останется всегда зверьем…
Война всемирная, – такая жадная, такая подлая
Во всеоружии научных методов, – расписка в том,
Что от “божественного” современника животным
отдало,
И дэнди в смокинге – размаскированный – предстал
скотом…
Кто кинофильмами и бубикопфами, да чарльстонами
Наполнил дни свои, кто совершенствует мертвящий
газ,
О, тот не тронется природой, музыкой, мечтой
и стонами,
Тот для поэзии – а мы-то верили! – душой угас…
1926
ОБИДНО ПОВЕРИТЬ…
С отлогой горы мы несемся к реке на салазках,
И девушкам любо, и девушкам очень смешно.
Испуг и блаженство в красивых от холода глазках,
Обычно же… впрочем, не все ли мне это равно!
Навстречу дубы – мы несемся аллеей дубовой -
Торопятся в гору и мимо мелькают стремглав.
Вот речка. И девушек хохот жемчужно-пунцовый
Из-под завитушек, седых от мороза – лукав.
Мне трудно поверить, в морозных участнику гульбах,
Что эти здоровые дети – не тяжкий ли сон?-
С парнями пойдут, под расстроенный старенький
Мюльбах,
Отплясывать ночью стреноженный дохлый чарльстон!..
1927
КОГДА ОТГРЕМЕЛ БАРАБАН
Мне взгрустнулось о всех, кому вовремя я не ответил,
На восторженность чью недоверчиво промолчал:
Может быть, среди них были искренние, и у этих,
Может быть, ясен ум и душа, может быть, горяча…
Незнакомцы моих положений и возрастов разных,
Завертело вас время в слепительное колесо!
Как узнать, чья нужда деловою была и чья – праздной?
Как ответить, когда ни имен уже, ни адресов?…
Раз писали они, значит, что-нибудь было им нужно:
Ободрить ли меня, ободренья ли ждали себе
Незнакомцы. О, друг! Я печален. Я очень сконфужен.
Почему не ответил тебе – не пойму, хоть убей!
Может быть, у тебя, у писавшего мне незнакомца,
