Валерий Брюсов - Полное собрание стихотворений

Нас было много. Мы покорно
Свершали свой вседневный труд:
Мели осенний сад; упорно
От ила очищали пруд;

Срезали сучья у оливы;
Кропили пыльные цветы;
За всем следили, терпеливы,
От темноты до темноты!

Ах, мы одной горели жаждой,
Чтоб в час, когда с террасы в сад
Сойдет она, – листочек каждый
Был зелен, был красив, был рад!

И вот, дрожа, ложились тени,
Склонялось солнце, все в огнях, —
Тогда на белые ступени,
Со стеблем лилии в руках,

Она сходила... Боги! Боги!
Как мир пред ней казался груб!
Как были царственны и строги
Черты ее сомкнутых губ!

Походкой медленной и стройной
Среди кустов, среди олив, —
Богиня некая! – спокойно
Она скользила, взгляд склонив...

И, медленно достигнув пруда,
На низкой мраморной скамье
Садилась там, земное чудо,
В каком-то дивном забытье...

А мы, безумные, как воры
Таясь, меж спутанных ветвей,
В ее лицо вонзали взоры,
Дыша, как дикий сонм зверей...

Рождался месяц... Тихо, плавно
Она вставала, шла домой...
И билось сердце своенравно
У всех, у всех – одной мечтой!

Но что свершилось? – Кто сказал нам,
Что выбран был один из нас?
Кто, кто Сеида показал нам
Вдвоем с царицей в темный час?

Он весь дрожал, он был в испуге,
И был безумен черный лик, —
Но вдруг со стоном, как к подруге,
К царице юный раб приник.

Свершилось! Больше нет исхода, —
Она и он обречены!
Мы знаем: смерть стоит у входа,
Таясь за выступом стены.

Покорно мы откроем двери,
Дадим войти ей в тихий сад
И будем ждать в кустах, как звери,
Когда опять блеснет закат.

Зажгутся облачные змеи,
Сплетутся в рдяно-алый клуб...
И рухнет на песок аллеи
С царицей рядом черный труп!

Желанье, ужасу подобное,
Меня опять влечет к стихам...
И снова, как на место лобное,
Вхожу в мой озаренный храм.

Покрыта грудь святыми ризами,
Чело под жреческим венцом,
И фимиам волнами сизыми
Клубится медленно кругом.

Входите! это – час служения,
Зажжен огонь, дверь отперта.
Мои заветные моления,
Не дрогнув, повторят уста.

Блаженны все, молчать умевшие,
Сокрывшие священный стих,
Сознаньем пламенным презревшие
Вопль современников своих!

Они в блаженном одиночестве
Проникли в таинства души;
Приняв великие пророчества,
Твердили их в глухой тиши;

Они глубины тайн изведали,
До дна испили свой восторг,
И вдохновенных грез не предали
На поруганье и на торг!

Но поздно! Жизнь моя расславлена,
Воздвигнут храм, дверь отперта...
Входите! Будет людям явлена
Моя запретная мечта.

Не так же ль годы, годы прежде
Бродил я на закате дня,
Не так же ль ветер, слабый, нежный,
Предупреждал, шумя, меня.

Но той же радостной надежде
Душа, как прежде, предана, .
И страстью буйной и мятежной,
Как прежде, все живет она!

Ловлю, как прежде, шорох каждый
Вечерних листьев, дум своих,
Ищу восторгов и печали,
Бесшумных грез певучий стих.

И жажды, ненасытной жажды
Еще мой дух не утолил,
И хочет он к безвестной дали
Стремиться до последних сил.

С пестрым мешком за плечами татарин,
В чуйке облезлой веселый мужик,
С дымной сигарой задумчивый барин,
Барышня в синем – бессмысленный лик.
После гигантских домов – два забора,
«Фиалки, фиалки!» – «Шнурки, гуталин!»
Быстро отдернулась белая штора:
Девочка с кудрями в раме гардин...
Шумно вдоль мокрых бегут тротуаров,
Детям на радость, живые ручьи,
В думах, как зарево дальних пожаров,
Светят прошедшие весны мои.

Душа томится надеждой тщетной
Вернуть былую, святую мощь...
Как всё поблекло – так незаметно! —
Как бледно небо и зелень рощ!

Дрожит вершина родной березы,
Вот трясогузка трясет хвостом...
Я помню смутно живые грезы
И счастье жизни в глухом былом...

Бежал бы прежде я в это поле,
Я пил бы запах медвяных трав...
Но чую в теле, но чую в воле
Гнет беспощадный земных отрав.

Ах, слишком много я жаждал видеть,
Искал видений, волшебных снов,
Умел любить я, смел ненавидеть...
И стали страсти – как груз оков!

В листву березы бьет солнце ярко,
И птицы громко кричат «чьи-чьи»!
О, свод небесный! победы арка!
Войду ль в оковах в врата твои!

Я видел много городов,
И малых и больших,
Я слышал сонмы голосов,
Гудящих в стенах их.

Я видел склоны грозных гор,
Ширь радостных морей,
Я знал восторг, я знал позор,
Все омуты страстей.

Что ж мне осталось в мире сем?
Он предо мной – как склеп.
Я песни пел, – и вот я нем,
Я видел огнь, – и слеп! .

Я помню: ненависть, любовь,
Молитвы, ужас, бред...
Ужели начинать мне вновь
Весь круг былых побед?

Где новый Дант? другой Шекспир?
Невиданный закат?
Я до конца прошел весь мир,
И нет путей назад!

Озими зеленые, оголенный лес,
Небо серо-синее, мертвые цветы,
Станции заброшенной сумрачный навес,
И в мечтах задумчивых – маленькая ты.

Милый мой воробушек! ты клюешь подсолнух,
Прыгаешь доверчиво, смело предо мной;
Оба мы купаемся в предосенних волнах:
Ты с своей заботою, я с своей мечтой.

Пусть, бросая в воздух бело-серый дым,
Мимо нас стремительно мчатся поезда, —
Мы живем мгновением, кратким и одним,
Мы мгновеньем счастливы, нынче, как всегда.

Осень пусть кончается; взвеют вихрем вьюги
Белый снег над яркостью поздних озимей,
Будут мертвы бороны, будут мертвы плуги.
Ты зиме доверишься, я – мечте моей.

Прыгает воробушек, облака ползут,
Лес стоит безжизненный над простором нив,
Хорошо довериться быстрым снам минут,
Чувствовать, что в вечность я влюблен и жив.

Так повелел всесильный Демиург,
Чтоб были люди ремеслом различны.
Тот – плотник, тот – купец, тот – драматург,
Те – камни класть, те – суд вести привычны.

Но ты – ты выбрал жребий необычный:
Художник ты, и также ты хирург!
Ты лечишь люд, и сельский и столичный,
И пишешь нам блеск дня и темень пург.

Так ты творца провел лукаво за нос,
Нарушив, им назначенный, устав:
Ты – разен, как Протей, двулик, как Янус!

Прими же от меня, средь разных слав,
И мой сонет, что преломил, как в призме,
Недавний спор о материализме.

Двадцать лет назад ты умерла.
Как же нынче снова ты пришла
В тихом сне, ко мне, – с лицом печальным,
С тихим голосом, как будто дальним,
Та же, та же, что была тогда!
Пред тобой я плакал без стыда
О годах, прожитых бесполезно.
Ты сказала тихо: «Ночью звездной,
Здесь, в каких-то четырех стенах,
Ты уснешь на белых простынях,
И в стране, где счастие безбрежней,
Встречу я тебя улыбкой прежней!»
Облелеян нежностью былой,
Снова был я мальчиком с тобой,
Целовал протянутые руки,
И, чрез годы медленной разлуки,
Душу скорбную ласкала вновь
Первая блаженная любовь.

Как ангел тьмы и ангел света,
Две тени строгие со мной,
И властно требуют ответа
За каждый день и подвиг мой.

Один, «со взором серафима»,
Лелеет сон моей души,
Другой, смеясь, проходит мимо
И дерзко говорит: спеши!

Но лишь я вслед за ним дерзаю,
Бросаясь в гибельный хаос, —
Другой зовет к земному маю,
К блаженству думы, к счастью слез.

И каждый вечер – двое! двое!
Мне произносят приговор:
Тот – неземное, тот – земное,
Кляня, как ужас и позор.

Но неземное сходно с бездной,
В которую готов я пасть,
А над земным свой полог звездный
Волшебно распростерла страсть.

И я, теряя в жизни грани,
Не зная, душу где сберечь,
В порыве темных отрицаний
На ангелов взношу свой меч!

Уже овеянная тенями,
Встречая предзакатный свет,
Там, за пройденными ступенями, —
Мечта моих начальных лет!

Все тот же лик, слегка мечтательный,
Все тот же детски-нежный взор,
В нем не вопрос, —привет ласкательный,
В нем всепрощенье, – не укор.

Все клятвы молодости преданы,
Что я вручал когда-то ей,
До дна все омуты изведаны
Безумств, желаний и страстей.

Но в ней нетленно живо прежнее,
Пред ней я тот же, как тогда, —
И вновь смелее, безмятежнее
Смотрю на долгие года.

Она хранит цветы весенние,
Нетленные в иных мирах,
И так же верю прежней Дженни я,
И те же клятвы на устах.