Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I

Видишь, медленно вечер идет
И клюкою стучит по дороге,
И приникший к земле небосвод
Человеческой полон тревоги.

Под ногами шуршащей листвы
Темно-рыжие, сонные волны.
В тусклой луже кусок синевы
Умирает, отчаянья полный.

Это осень — твоя и моя, —
Это осень всей нашей планеты.
Дай мне руку, Россия моя, —
Как далеко еще до рассвета!

Через эти поля и леса,
Там, где ты за меня умирала,
Где, как рожь, шелестят голоса
Тех, кого ты навек потеряла,

Сквозь осеннюю стужу и вой
По земле разметавшейся бури
Только б мне донести голубой,
Теплый отблеск неявной лазури.

Догорают пожары войны,
Исчезает пространство разлуки.
Дай мне руку, — о как холодны
Утомленные, нежные руки.

Над дюнами и над морем,
Над скалами, вдалеке,
Всползая по желтому взгорью,
Извиваясь в песке,

Воздух, насыщенный зноем,
Струится, как серебряный мед.
Облачко, почти голубое,
Над твоей головою цветет.

К еще живой ладони
Прилипла сухая земля.
Но скоро, ты знаешь, потонет
В море — душа твоя.

Много в жизни неправды, братья,
Много горя на земном берегу.
Твое последнее рукопожатье
В бедной памяти я сберегу.

Эта смерть — лишь одна из мильона
И прекрасных, и страшных смертей.
Океанские волны с поклоном
В берег бьют у могилы твоей.

Отчего для страданья и боли
Нам нетрудно слова находить?
Отчего только в жесткой неволе
Мы умеем гореть и любить?

Чем прозрачней мерцающий воздух,
Невесомей небес глубина,
Чем доступней и радостней отдых
И торжественнее тишина,

И чем ангелы реют прелестней,
Точно ласточки — в синей дали,
Тем печальней телесные песни
И беспомощней голос земли.

Душе был тесен мир телесный
И горек времени поток,
И призрак музыки небесной
Ее, как дымом, обволок.

Не для нее земля сияла
И бедным голосом звала
Глаза ей солнце застилало,
И заглушала песни мгла.

Здесь жизнь казалась ей молчаньем,
Существованье — ремеслом.
Туда, — наперекор страданью,
Туда, — в тот невозвратный дом…

И, брезгуя земною скукой,
Разлукой до краев полна,
Она дышала нежной мукой
Ей — там — приснившегося сна.

Но света не поймали руки,
И в утлой памяти ночной
Лишь бархатные тени звуков
Скользили смутной чередой.

Очарование — крылато,
Еще воздушнее — звезда,
И человеку нет возврата
В недостижимое — туда.

Здесь, на краю большой равнины,
На перекрестке двух дорог,
Стояли серые осины,
Прикрыв стволами узкий лог.

И одинокая береза,
Под ветром ветви наклоня,
Роняла золотые слезы,
Сухие капельки огня.

Вдали, над синею ступенью
Лесов, мучительно легла
На небо безглагольной тенью —
Испепеляющая мгла.

И медленно плывущий вечер
Росою падал на поля.
Со страхом неизбежной встречи
Ждала покорная земля.

И темно-рыжий бархат пахот,
Полоска серая межи,
И облаков горящий яхонт,
И острокрылые стрижи,

И даже колеи дороги,
И на дороге каждый след, —
Дышали стужею тревоги
И воздухом грядущих бед.

Они всползли на тот пригорок,
Моторным голосом рыча,
Где древнего стоит собора
Недогоревшая свеча.

Тупые дула наклоняя,
Они заспорили в упор,
И орудийным гулким лаем
Наполнился ночной простор.

Полнеба схвачено пожаром,
Среди багрово-черных туч
Скользит беспомощно и даром
Прожектора упрямый луч.

Земля, истерзанная боем,
Ты черным страхом проросла,
Ты приняла тела героев
И трупы трусов приняла.

Земля концлагерей и тюрем,
И пыток, и любви, и мук —
Глаза я больше не зажмурю,
Вступая в твой жестокий круг.

И средь пожаров, дыма, пепла
Советских мертвых деревень
Языческой любовью крепок
Мой новый, мой грядущий день.

Солнце зашло за высокую крышу.
Синяя тень заполняет углы.
Я скоро сквозь шумы дневные услышу,
Как вечер ворочает глыбами мглы.

Этот бедный, подчищенный парк и поляна,
Там, где дети играют, из школы идя, —
Все стало обычным, и было мне странно,
Что здесь провели их, к расстрелу ведя.

Здесь вот, у этой кирпичной ограды,
Для них на рассвете закат наступил,
И вечер несрочной прохладой отрадной,
Словно могильной плитою, глаза им закрыл.

Есть слово — оно недоступно для слуха —
Ведь звука глухому нельзя объяснить:
Напрасно старается мертвое ухо
Ему непонятную жизнь уловить.

Беззвучное солнце на небе сияет,
Беззвучно дожди орошают поля,
Беззвучные птицы, как тени, летают,
И плоскою кажется наша земля.

Но тот, кто уловит в огромном молчанья,
Сквозь занавес черной своей глухоты,
Твое ветровое, родное дыханье,
Услышит, как песнями молишься ты,

Тому это слово — Россия — откроет
Тот мир напряженной и светлой борьбы,
То небо — высокое и роковое, —
Где светит созвездие русской судьбы.

Я вышел из лесу. Туман
Белел в излучине оврага,
И, продираясь сквозь бурьян,
Скрипя, тащилась колымага.

Увидел я глазами скрип.
Он был почти что осязаем:
Его томительный изгиб
Повис над тем небритым краем

Земли, где на жнивье пустом
Сидели вороны, где тучи
Неслись беззвучным табуном
И где стога ползли по круче.

Но сердце было так полно
Твоим дыханием, Россия,
Таким огнем озарено,
Такие солнца потайные

Горели в нем, что я не мог
Моей любви противоречить,
Что каждый куст и каждый стог
Я возмечтал очеловечить.

В самый полдень глуше звуки зноя:
Чуть шуршит сухая тишина.
Даже синева над головою
Раскаленной тяжестью полна.

По дороге пыльной, длинной-длинной,
Осторожно выбирая путь,
Медный жук меж комьев серой глины
Движется, не смея отдохнуть.

Отраженье света — белый шарик —
Катит он, старательно трудясь:
Медный жук, бессмертный пролетарий,
Превративший в солнце нашу грязь.

Душный полдень. Ветер пылью веет.
Еле слышен комариный гуд.
Золотая слава скарабея —
Испытанье и награда — труд.