Фернандо Пессоа - Лирика
Потому что, когда б я о ней не ведал,
Мои мысли, полные благодати,
Отзывались бы радостью, а не грустью.
Беспокойные мысли - они как дорога,
На которой все время и дождь и ветер.
У меня ни стремлений нет, ни желаний.
И не в том моя цель, чтобы быть поэтом.
Это просто мой способ быть одиноким.
Ну, а если мне хочется временами
На мгновенье представить себя барашком
(Или даже целым огромным стадом,
На заре рассыпавшимся по склону,
Или тысячью разных вещей счастливых)
Это лишь оттого, что я сам ощущаю
Все, о чем я пишу на закате или
Когда туча свет прикрывает лапой
И по траве пробегает молчанье.
Когда я сижу, стихи сочиняя,
Или тихо по горной бреду тропинке
И пишу стихи свои на бумаге,
Воображаемой лишь условно,
Я ощущаю в руках своих посох
И вижу свой силуэт, одиноко
Маячащий где-нибудь на вершине.
Когда я поглядываю на стадо,
Я вижу собственные свои мысли,
А когда я заглядываю в свои мысли,
Я вижу стадо свое и смутно
Тогда улыбаюсь, как тот, кто смысла
Собственной речи не понимает,
А лишь притворяется, что понимает.
Приветствую всех, кто меня читает.
Я молча снимаю пред ними шляпу,
Когда по дороге ползет телега
И они замечают меня у двери.
Я приветствую их, я желаю им солнца,
А также дождя, когда дождь им нужен,
А также чтоб возле окна в их доме
Всегда стоял бы их стул любимый,
На котором они, удобно усевшись,
Под вечер стихи бы мои читали.
И чтобы, читая стихи, считали,
Что я тоже некая часть природы,
Вроде старого дерева, под которым
В своем давнем детстве, уже забытом;
Наигравшись вдоволь, они сидели,
Утирая лоб свой разгоряченный
Рукавом полосатой своей рубашки.
x x x
Из моей деревни глазу открывается такой простор,
словно из вселенной.
А раз так, то моя деревня не меньше целой страны,
Значит, и я столь же велик, как то, что мне видно,
А не такой, как на самом деле...
Просто в городе жизнь ростом поменьше,
Чем в моем доме, что стоит на юру.
Здания в городе запирают нам глаза на ключ,
Скрывают горизонт, застят небо,
Отнимают у нас то, что дают нам глаза,
И мы уменьшаемся и беднеем, потому что видеть
это наш единственный дар.
x x x
В тусклом свете сумерек
Поля за окном.
Я читаю до потемненья в глазах
Книгу стихов Сезарио Верде.
Что за горе! Он, бывший крестьянин,
Стал узником города, чья тюрьма - свобода.
Он так вглядывался в каждую улицу,
В каждый дом,
Пытаясь постичь все, что вокруг,
Как глядят на деревья,
На тропу под ногами,
Как смотрят на полевые цветы.
Его душу терзала такая тоска,
Что и в словах не мог он излить.
Шел он по улице, как идут вдоль межи,
И грустил, будто сорвал цветок,
В книге засушил или в вазу поставил...
x x x
Однажды в полдень, в день конца весны,
Мне сон приснился - четкий, словно фото.
Я видел, как Христос сошел на землю.
Вновь став ребенком,
Он бежал с горы,
Бежал с горы, катился по траве
И рвал цветы, бросал их и смеялся
Был слышен его смех издалека.
Он убежал с небес.
Он слишком нашим был, чтоб притворяться
Второй персоной в Троице небесной.
Там, в небе, было все ненастоящим,
Так явно контрастируя с земными
Деревьями, цветами и камнями.
Там должно было быть ему серьезным,
И становиться взрослым то и дело,
И на кресте все время умирать,
Венец надев с колючими шипами,
С ногами, приколоченными крепко
Гвоздями, и с набедренной повязкой,
Какие встарь носили дикари.
И мать с отцом ему иметь не полагалось
Таких же, как у всех других детей.
Его отец в двух лицах был - старик
По имени Иосиф, был он плотник
И не был, в сущности, ему отцом;
Другой был просто голубем, к тому же
Весьма престранным голубем, настолько,
Что голубем, по сути, не был он.
А мать его - она и не познала
Любви пред тем, как в свет ему явиться.
Она была как бы лишь колыбелью,
В которой он спустился к нам с небес.
И что ж, они хотели, чтобы он,
Рожденный лишь от матери одной
И не имевший никогда отца,
Которого бы мог он полюбить,
Чтоб он носил с собою и в себе
Одну лишь доброту и справедливость!
Однажды, когда Бог-отец уснул,
А Дух Святой парил в небесной сини,
Из ящика чудес похитил он три чуда.
И первым сделал он, чтобы никто не
О том, что он навек покинул небо.
При помощи второго чуда стал он
Навечно человеком и ребенком.
А третьим чудом сотворил Христа,
Который на кресте пребудет вечно,
Там, в небесах, распятый на кресте,
Служа моделью для своих подобий.
Затем бегом пустился к солнцу
И по его лучу спустился наземь.
Теперь со мною он живет в моей деревне.
Отличный малый, и смешливый, и притом
Сама естественность. То бегает по лужам,
То рвет цветы, любуясь ими,
А то в осла запустит камнем.
Охотно рвет плоды в чужих садах
И от собаки удирает с криком.
Еще и за девицами не прочь
Побегать, хоть и знает, что они
Едва ли с одобреньем принимают
Забавы эти, важно проходя
С кувшинами на смуглых головах.
Он научил меня всему. Он научил
Меня внимательнее вглядываться в вещи.
Он показал мне все, что есть в цветах.
Он обратил мое вниманье на изящность
Камней, когда в руках их держат люди
И не спеша разглядывают их.
Он очень странно говорит о Боге
Как о больном и о наивном старце,
Который произносит иногда
Такие речи, коих смысл неясен.
Он о Марии говорит - она
Дни вечности проводит за вязаньем.
А Дух Святой все чистит клювом перья,
И там, где он сидел, витает дух,
Одним лишь голубям, увы, присущий.
И все на небесах примерно так же,
Как в церкви католической земной.
Он говорит мне, что Господь едва ли
Все понимает в том, что сам когда-то
Он сотворил, - "хоть я и сомневаюсь,
Что это он-то сам и сотворил".
Вот, например, он говорит, что "все живое
Хвалу ему поет, - но ничего
Живое не поет, иначе были б
Певцами все живые существа.
Живое - оно просто существует,
И оттого зовут его живым".
Затем, устав от этих разговоров
О Господе престранных, засыпает
Мой мальчик Иисус, и я несу,
К своей груди прижав его, домой.
..............................................................
Он в доме моем живет посреди холма.
Он - это Вечное Дитя, тот именно бог,
которого так нам недоставало.
Он - сама человечность, для которой
естественность - это суть.
Он - божество, которое к шалостям склонно
и улыбаться умеет.
Вот поэтому-то я и знаю точно,
Что именно он - настоящий маленький Иисус.
Этот ребенок, такой человеческий и потому
Божественный, всю повседневную жизнь поэта
Наполнил легко собою, и потому
Что он всегда и повсюду ходит со мною,
Я остаюсь поэтом всегда и везде.
Самый беглый мой взгляд
Наполняет меня ощущеньем,
И все тайные звуки
Адресуются именно мне.
Новый Ребенок, живущий там же, где я,
Простирает ко мне одну руку,
А другую протягивает всему остальному
Сущему в мире.
И так мы идем втроем по любой дороге,
Смеемся, поем и скачем,
Храня нашу тайну,
Которая состоит в максимальном знанье
Того, что в мире секретов не существует
И в мире достойно вниманья буквально все.
Вечный Ребенок пребывает всегда со мною.
И куда мне смотреть - указывает его палец.
И слух мой радостно внемлет каждому звуку
Это он, расшалившись, щекочет в моих ушах.
Нам так хорошо друг с другом
И со всем, что нас окружает,
Что мы никогда и не думаем друг о друге,
А просто вместе живем
И живем вдвоем
В полном согласье,
Как левая с правой рука.
В сумерки
Мы играем в пять камешков
На пороге нашего дома,
Неторопливо,
Как подобает поэту и богу,
Так, словно каждый камешек - это Вселенная,
И поэтому так опасно
Его уронить.
Потом я рассказываю ему истории о делах
человеческих,
И он улыбается, ибо трудно ему в них поверить.
Он смеется над королями, и не только над ними,
И печалится, слыша рассказы мои о войнах,
О торговле и о громоздких морских судах.
Потому что он знает, что во всем этом
нет той правды,
Которую в себе заключает цветок расцветший
И которая бродит повсюду с солнечным светом,
Что спокойно струится от побеленных стен.
Потом он засыпает. Осторожно
Прижав к груди, несу его домой,
Кладу в постель и раздеваю догола,
Над ним по-матерински наклоняясь,
Как бы верша священный ритуал.
Он спит в моей душе, там, в глубине,
А ночью просыпаясь, он играет
