Валерий Брюсов - Полное собрание стихотворений

На самом дне мучительной темницы
Я властелин сознанья и мечты!
И предо мной в тумане темноты
Являются созданья красоты,
Проносятся и образы, и лица.

Я властелин всесильного сознанья,
Весь дивный мир я создаю в себе,
И кто убьет в окованном рабе
Презрение к темнице и судьбе,
Свободу грез, могущество сознанья?

Скрипи, замок, у черного порога,
Звените вы, ручные кандалы.
Со мной мой свет – среди бессменной мглы,
Со мной мечты – свободны и светлы, —
И выше я людей, царей и бога!

Без обоев бревна и тес,
А в окне – все дали вселенной!
Факел жизни мгновенной
Стоит ли вечности грез?

В омраченной глуби столетий,
Точно пятна – смена племен.
Выше! там небосклон
Тонет в божественном свете.

Ореол земного венца
Подчинен дыханию века,
Но мечта человека
Так же, как мир, – без конца.

Я свечку погасил – и прямо под окном
Зеленоватый свет означил арабески,
И тень черемухи легла на занавески,
И проза комнаты сменилась волшебством.

Волшебница-луна, ты льешь лучи напрасно,
Мне некому шептать влюбленные слова,
Для вдохновенных грез моя душа мертва,
Забота царствует над мыслью полновластно.

Но бледная луна не слышит этих слов,
Она не для людей рисует арабески
И гордо тайная, плывет в волшебном блеске,
Сама полна мечты, сама в истоме снов.

Утром жадно пахнут розы,
Утром грезы грезят вслух -
И холодный бог Спинозы
Для меня и нем, и глух.

Но вечерний мрак наляжет
На раскрытые цветы.
«Ты – один», – мне кто-то скажет,
«Мы – одни», – вздохнут мечты.

Нет веселости беспечной,
И душе, во мгле тревог,
Так понятен бесконечный
И предвечно-мертвый бог.

Я люблю у застав переулки Москвы,
Разноцветные, узкие, длинные,
По углам у заборов обрывки травы,
Тротуары, и в полдень пустынные.

Эта тихая жизнь, эта жизнь слободы,
Эта тишь в долетающем грохоте,
Там свободно на сердце свевают следы
Городской утомительной похоти.

В рассмеявшейся паре у ближних ворот
Открывается сердцу идиллия,
И от скучного хора всемирных забот
Я к стихам уношусь без усилия.

Я часто размышлял о сущности вещей,
Я их лишал и красок, и пространства,
Но все ж не мог лишить последнего убранства
И видел смутный рой мелькающих теней.

И я боролся вновь, и вновь искал вселенной
Вне времени, вне всяких чувств моих.
Она являлась мне, но искрою мгновенной,
Мелькнувшей в вечности и жившей только миг.

Заветные ветры! скользя по пустыне,
Развейте мою молодую тоску,
Пусть ляжет она, как посев, по песку,
Пускай прорастет в волчеце и полыни.

Скажите, скажите – зачем одинок
Сидит в стороне он, задумчиво-хмурый,
У ног своих чертит тростинкой фигуры
И долго, и долго глядит на песок.

Зачем, почему он, бродя по становью,
Глядит только в землю, молчанье храня,
Тогда как другие – все славят меня,
И мучат стихами, и мучат любовью.

Покинув палатку, зачем по ночам
Он долго глядит на небесные знаки?
Какие заклятья он шепчет во мраке?
О чем говорит безответным пескам?

Он ей отдался, бесконечной пустыне,
Он шепчет признанья звездам и песку —
Развейте же, ветры, развейте тоску,
Она прорастет в волчеце и полыни.

Наши души – два яркие мака,
У которых сплелись лепестки;
Опуская во мглу стебельки,
Их головки сверкают из мрака.

О как пусто, как темно кругом!
Что вокруг – мы не знаем, не знаем,
Но друг друга мы жадно ласкаем,
Мы живем, потому что – вдвоем!

Пролетит ураган издалека,
Эти стебли откинет во мрак...
Осыпайся, надломленный мак,
Ты не в силах цвести одиноко.

У забора, где травы так редки,
Как весталки, – горды, молчаливы,
Прижимаяся к краю беседки,
Подымаются стебли крапивы.

Позабыты, отвергнуты садом,
Эти жесткие стебли угрюмы,
И наполнены девственным ядом
Неизменные, злобные думы.

Вот над ними проносятся тучки,
Вот лучи пробегают стыдливо, —
Но всегда наготове колючки,
И всегда недовольна крапива.

Слишком, слишком много счастья!
Переполнена душа,
И стою я, не дыша,
И к ногам готов упасть я.

Звуки, звуки! Гимн победный,
Песни, строфы торжества!
Но зачем же все слова
Слишком жалки, слишком бледны!

И стою – стою безмолвно,
Жду неведомых стихов,
Но для грезы нету слов:
Слишком, слишком сердце полно!

Торжественно-больное беспокойство,
В тебе родник невысказанных строф.
Я так томлюсь, я зарыдать готов,
Но верую в целительное свойство
Задумчиво слагаемых стихов.

В какой же мир уносятся квинтины?
К каким, к каким и рифмам и мечтам?
Лежит туман над далями картины.
И лишь дрожат листвою апельсины,
И лишь волна дробится по камням.

Я шлю привет и контурам акаций,
И дальнему встающему лучу...
Но вдруг дрожу – бессильно хохочу,
Ломаю, рву игрушки декораций,
Зову мечту... зову я.– и кричу!

А! Это что? десятки новолуний,
Расплавленный текущий алебастр —
И я плыву среди горящих астр.
А летний день слился с весной в июне,
И зло с добром сосватал Зороастр...

Измученный, я надаю... подушки
Горят огнем... в раскрытое окно
Далеких ветл виднеются верхушки.
Все просто так, все тихо, все темно, —
И квакают на озере лягушки.

Полно, не во сне ли видел я вчера,
Что воскресли снова наши вечера!
Полно, не во сне ли я бродил с тобой,
Любовался небом в ризе голубой.

Нынче дождь беззвучно бьет в мое стекло,
Тучами все небо нынче облегло,
Годы, как и прежде, делят нас с тобой,
И готов смириться вновь я пред судьбой.

Иду но бульвару. В померкшей листве,
Как бабочки, роем блестят фонари,
Как бабочки, роем в моей голове
Нелепые думы шумят и. шумят.
И сумрачны дали вечерней зари,
И в думах туманен закат.

Какие-то грезы, как Солнце, зашли,
Какая-то ложь, точно сумрак, легла,
Все странно, все чуждо – вблизи и вдали,
Иду, позабывши куда и зачем.
Иду – безответна туманная мгла,
И свет отуманенный – нем.

Неясные думы проходят в уме,
И так же проходят фигуры людей:
Мелькнувши на миг, исчезают во тьме
И снова, мелькнувши, приходят назад,
И снова спешат, и во мраке аллей
Идут и идут наугад...

И нету предела земному пути,
И мы не дождемся желанной зари!
Мы будем всю ночь неизменно идти,
Не зная, куда и зачем мы идем,
И будут гореть нам в листве фонари,
Гореть похоронным огнем.

Я слышу лай моих любимых дум,
Их голоса и радостны, и звонки;
И вот к крыльцу коня подводит грум,
И вот Мечта – с хлыстом и в амазонке.

Вперед! вперед! Взвилися и летим,
Скалистый путь; о камни бьют копыта;
Вершины гор свиваются, как дым;
Как дальний вихрь, спешит за нами свита.

Вперед! вперед! затравленный кабан
Все ближе к нам; все громче свист и крики...
Но вдруг обрыв, – бездонный океан...
Плыви, мой конь, по волнам Атлантики!

Вода и ночь, и звезд на небе нет;
Друзья плывут, во мгле друг друга клича.
Со мной Мечта – туманный силуэт,
А там вдали —желанная добыча.

В глуби пустыни, в безвестном оазе
Я жил одиноко, любимец фантазий.
Ночь для меня одевалася в блестки,
Ручей повторял усыпленные всплески,
Пальмы шептали, цветы лепетали...
Закат распускался в причудливой дали.
В глуби пустыни, в безвестном оазе
Я годы провел в опьяненьи фантазий.

И так странно-неприятно было мне услышать ропот,
Полувнятный дальний рокот,
Голоса и конский топот,
Было мне услышать странно
Ропот жизни караванной.

Увидать коней и женщин, и товары, и палатки.
Я в рабах искал загадки,
Нагруженному верблюду
Я дивился, точно чуду,
От людей я сторонился,
И, смотря, как те повсюду смело ходят, топчут травы,
Волны мутят для забавы,
Я страдал, и я томился,
И фантазии молился,

Но ушел караван, я остался один
Посреди незаметных руин.
И так чуждо, и так странно
В вечер мглистый и туманный
Прозвучали в дали звуки,
Звуки жизни караванной.

И так чуждо, и так странно
Замелькали в мгле туманной
Пестро крашенные вьюки,
Поезд шумный и нежданный.

И, в оазе фантазий таинственный царь,
Я пришельцев встречал, словно робкий дикарь,
Укрывался от них за кустами алоэ,
Я от женщин бежал, я дрожал пред рабами,
А в душе у меня, как цветок над сухими стеблями,

Расцветало Былое.