Николай Максимов - Голое небо
С характеристикой, данной Б. М. Эйхенбаумом, можно в общем согласиться. Несомненно, литературное наследие Н. М. Максимова, заключающееся в одном томике «стихов», принадлежит к числу незаурядных литературных явлений и заставляет вспомнить слова, сказанные по поводу выхода в свет книги одного из замечательных русских поэтов, именно,
Что эта маленькая книжка
Томов премногих тяжелей.
В стихотворениях Н. М. Максимова чувствуется, что это «настоящая» поэзия, искренняя, серьезная, убедительная. Можно во многом не соглашаться с их автором, можно и должно спорить о частностях, совершенно возможно общее неприятие его творческого метода, но, за всем тем, нельзя не признать, что перед нами крупный факт, не на каждом шагу встречающийся, заслуживающий самого серьезного внимания, как явление значительное и характерное.
При общей правильности выводов и оценок Б. М. Эйхенбаума основные его посылки в анализе «Стихов Н. Максимова», однако, оспоримы. Он считает, что «стихи Н. М. Максимова — не просто личный документ, интересный для немногих, а документ эпохи, по крайней мере, литературной». С этой последней оговоркой никак нельзя согласиться. И тематика Максимова, и творческие установки, и, наконец, общий характер его поэзии настойчиво говорят о том, что это никак не документ только литературной эпохи. Рассматривая «Стихи Н. Максимова» исключительно в плане литературном, Б. М. Эйхенбаум как-то закрывает глаза на ту общеидеологическую почву, на которой могло вырасти, и выросло, и развилось творчество покойного поэта. И если чисто литературная традиция Н. М. Максимова была указана Б. М. Эйхенбаумом правильно, хотя и не исчерпывающе, то идеологическая позиция покойного поэта была оставлена без внимания. Между тем и с этой стороны поэтическое наследие Н. М. Максимов представляет глубокий интерес. В самом деле, поскольку общения между автором «Стихов» и читателями не было, поскольку не было и намеченного в начале настоящего этюда взаимодействия между ними, постольку поэзия Н. М. Максимова может рассматриваться как «чистый результат», в методологическом отношении представляющий значительный интерес.
______________________________________________________________________________________
Если основывать свои наблюдения над развитием творчества Н. М. Максимова на хронологических указаниях «Стихов» (в рукописях нет ни одной даты), тогда наиболее ранние стихотворения покойного поэта относятся к 1918 г. Они представляют интерес в том отношении, что, с одной стороны, примыкают к его школьному реферату «О космическом сознании», а с другой, как-то стоят в противоречии с утверждением Б. М. Эйхенбаума о том, что поэзия Н. М. Максимова развилась на почве акмеизма. Совершенно вычеркнуть из поэтического наследия «космические» стихотворения 1918–1919 гг., видеть в них нечто постороннее, не органическое, не оставившее никаких следов в дальнейшем развитии творчества Н. М. Максимова, нельзя. Уже в этих восьми напечатанных стихотворениях 1918 г. (в рукописи их больше) можно найти элементы, вошедшие прочной составной частью в его последующее творчество.
Влияние Уолта Уитмена, настроения и мотивы, характерные для русских космистов эпохи Пролеткульта (Филипченко, Гастев), явно ощутимы в «Железной песне», в «Стальном ренессансе» и др. стихотворениях этого года. Вместе с тем, усвоив это литературное направление, Н. М. Максимов сумел уже тогда выразить ряд мыслей, к которым он возвращался впоследствии* (* Сравн. стихотворение 1918 г. «Стальной ренессанс» со «Стальным солнцем» 1925 г.).
Начав «космическими» стихами в 1918 г продолжив ими 1919 и частично 1920 г., Н.М. Максимов стал в то же время с большим вниманием следить за творчеством О. Мандельштама Н. Гумилева и Б. Пастернака, поэтический опыт которых значительно повлиял на основную линию его собственной поэзии. Можно с определенностью констатировать, что уже в этот подготовительный период сложился у Н. М. Максимова основной круг тем и главные принципы разрешения проблем мировоззрения.
С одной стороны, Н. М. Максимова влечет мощь и космический размах революционной поэзии 1918–1919 гг. Его «Железная песнь» и «Железный космос» могли быть без малейших колебаний помещены в «Трибуне Пролеткульта» или в «Горне».
В «Железной песне» покойный поэт говорит о своей слиянности с новыми борцами, с теми, кто штурмует старый мир, построенный на авторитарных началах. Он не противопоставляет себя коллективу, не акцентирует свое «я». Как бы перекликаясь с М. Герасимовым и В. Кирилловым, авторами стихотворений, озаглавленных «Мы», он в «Железной песне» также пользуется этим местоимением.
ЖЕЛЕЗНАЯ ПЕСНЬ
Мы — одна стальная рука, подъятая в долгой борьбе,
Мы — единый мускул, напряженный в железном усилии,
Мы — одна мировая душа, грозовая победная,
Зажженная огнем Гераклита.
Мы растворились в плавильном море
И в мерном вращении тяжелых машинных колес;
Закаленные в бойнях и мощные, как рычаг Архимеда,
Мы пришли зажигать мятежи на планете владык.
Мы клянемся на стали Закона: мы будем Мессией,
Мы избавим нашу планету от стонов и мук,
Мы воздвигнем новый огромный и спаянный космос
На обломках авторитарных культур.
1918 г.
Не менее показательно стихотворение «Железный космос», в котором — при сохранении отмеченных выше особенностей «Железной песни» — Н. М. Максимов отдает дань «планетарным» размахам космистов.
ЖЕЛЕЗНЫЙ КОСМОС
Мы влюблены в железный космос,
В суровые и жесткие слова,
Нам дорог звук, тяжелый и громоздкий,
Сверлящего упорно бурава.
В ритмичности, как вечность монотонной,
Рабочих дней проходит череда,
И высятся из камня и бетона
Построенные нами города.
Вонзенные в развернутую пасть их
Стальные ветви густо сплетены,
И руки мачт, зажатые в запястьях,
В далекие просторы взнесены.
Из года в год, грузны и непроворны,
Звенят тяжелые чугунные шаги,
И сладостен поэту звук упорный
О камни ударяемой кирки.
И все, что слышим в отзвуках мгновений,
В размеренном и четком стуке лет,
Вновь повторится в мировом движенье
И в ритмике несущихся планет.
1918
Итак, характерной чертой этих ранних произведений Н. М. Максимова является его «космический» энтузиазм, проникновение пафосом революции, борьба с авторитарным миром и увлечение красотой техники и городской индустриальной культуры.
Но, наряду с этими «космическими» мотивами, в ранних стихах Н. М. Максимова встречаются и другие, иногда резко противоположные им. Эта новая линия намечается уже в стихотворении «Песнь будущего».
Будут глубже и глубже все вещи
В грудь земную врастать и врастать,
А тяжелые песни зловещей
Над землею сурово звучать.
Этим ритмам не будет предела,
А земному тверденью границ.
Станет камнем живущее тело,
Камнем маски застывшие лиц.
И тогда мудрецы и поэты
Воспоют не улыбки, мечты,
Только мощь отвердевшей планеты,
Только праздник стальной красоты.
1920
Грядущее рисуется поэту, как перерождение живого, плотского, человеческого в каменное, могучее, обладающее своеобразной суровой красотой, очевидно, уже пугающей его. И даже мудрецы и поэты (вероятно, го «Грядущих гуннов» Вал. Брюсова
— А мы, мудрецы и поэты…),
даже мудрецы и поэты — пишет он — воспоют не то, что воспевают поэты сейчас, или, что — может быть, должно воспевать, по его мнению, — «улыбки, мечты», но
Только мощь отвердевшей планеты,
Только праздник стальной красоты.
Здесь намечается уже, таким образом, некоторая линия расхождения и противоположения, ведущая к усилению у Н. М. Максимова черт индивидуализма, а в дальнейшем и эстетизма.
Этими двумя линиями — тяготением к слиянию с коллективом, человечеством, современностью, пролетариатом, с одной стороны, — и индивидуализмом, эстетизмом, уходом в прошлое и порою щеголянием своей политической реакционностью, с другой, — и характеризуется творческий путь Н. М. Максимова. Тематика его при всем ее разнообразии может быть сведена к двум основным стержням — личному началу и началу коллективному. Борьба между ними, возобладание то одного, то другого, постоянное мятение — вот, что составляет сущность поэзии Н. М. Максимова. И то обстоятельство, что стихов своих он не печатал, не делал их достоянием даже самых близких людей, имело громадное значение в том смысле, что произведения его были абсолютно искренни, не зависели ни от каких цензур, ни от каких посторонних воздействий, и представляют собой поэтому документы высокой идеологической ценности, как ни относиться к направлению ее.
