Тимур Шаов - Песни

Ты кричала, что я синь,
Ты кричала, что я пьянь.
У тебя начало «инь»,
У меня начало «ян».

Раньше я с тебя торчал,
Песни я тебе мычал,
Изначально я не знал
О борьбе наших начал.

Соблазнив соседа, дрянь,
Грубо льстила ты ему,
Дескать, «Вань, вот твой бы „ян“
Дураку бы моему!»

Дядя Миша, пьяный фуцин,
Доморощенный Конфуций,
Мне сказал: «О вечном думай!
Брат, в Китай тебе пора!
В тёмной комнате, Тимошка,
Не ищи ты чёрной кошки,
А, тем паче, вашу Мурку
Съел под пиво я вчера!»

Нет такой, как ты, козы,
Утопающей в грехе,
Ни в верховиях Янзцы,
Ни в низовьях Хуанхэ.

Я с восьми и до шести
Собираю гаолян,
Ты же, Господи, прости,
Только долбишь мое «ян».

Как накрасишь свою «инь»,
Да как глянешь упырём,
Чур меня! Изыди! Сгинь!
Лучше подожгу я дом!

Лучше, хочешь, дорогая,
Увезу тебя в Китай я,
И вот там, в стене Китайской,
Замурую навсегда.

Через тыщу лет, как в песне,
Ты воскреснешь, водки треснешь,
Вот тогда поймут китайцы
Прелесть Страшного Суда!

Сам я в монастырь уйду,
Там не держат всяких «инь».
Стану я Шаов-Цзе-Дун
Из конторы Шаов-Линь…

Все мы жили, как умели,
Все крутились, как могли.
Нас тихонечко имели,
Мы привыкли, в ритм вошли,
Задремав, пустили слюни,
Позабыли, где живём —
И тут нас смачно саданули
По промежности серпом!

Закудахтала держава:
Ай, грабёж средь бела дня!
Да поздно: одеяло убежало,
Улетела простыня!
У меня внутри буквально
Психо-социальный слом:
Раньше думал о сакральном —
Щас всё больше о съестном.

Опять всё то же, и рожи
Все те же — невежи…
Обычный, привычный кретинизм.
Всё та же лажа, и дело здесь даже
Не в деньгах — верните
Мне, твари, оптимизм!
Кабы на печь прилечь бы мне бы,
Да послушать бы сверчка,
Но над всей Испанией — безоблачное небо,
И над Россиею уже ни облачка.

Птица-тройка прёт по кочкам,
Пьяный кучер батогом
Лупит коников по почкам
И орёт про степь кругом.
Я хотел развеселиться,
В телевизор нос уткнул,
А там вульгарная певица
Воет, словно на луну!

Хаос, мрак, «зелёный» скачет,
Урки мочат всех подряд,
А банкиры тоже плачут,
Но есть из блюдца не хотят.
Чёрт играет на баяне,
Олигарх ворует кур.
Здесь сужается сознанье,
Расширяется абсурд.

Да, сколько можно? Похоже
На то, что, возможно,
Мы всё же не сможем жить, как все.
Мы пьём спиртное запоем,
Но наш бронепоезд
Опять стоит, подлец, во всей красе!

Скоро к нам придут метели,
Стая птиц на юг спешит.
Вот наши умники бы также улетели
По родству бродяжьей души!

И всё ж я твердо заявляю:
Полно братцы, хватит ныть!
Что нас, первый раз кидают,
Так ужраться и не жить?
Завари-ка, жинка, чаю,
Да варенье не забудь.
Нас…, а мы крепчаем,
Расхлебаем как-нибудь.

Деньги-шменьги,
Кризис-шмизис —
Всё туфта, всё суета.
Я вчера в метро увидел:
Мальчик Гоголя читал!
Мы прорвёмся, да чего там!
Что ж, совсем дурные мы?
Начинай с нуля, босота!
Кто мне даст пять штук взаймы?

Чтоб торговать, иметь навар,
Все врут о вкусе «Рамы»,
В торговле важен не товар,
Здесь главное — реклама.
Вот я советую одно:
Откройте для себя говно.
Самой природой нам дана
Уникальнейшая формула говна!

Если жизнь пришла в упадок,
Если ходишь сам не свой,
Съел кусочек — и порядок!
Вкус устойчивый такой!

Спасает от прыщей говно,
От перхоти и СПИДа,
Так как без сахара оно,
С ксилитом, карбамидом,
Просто добавь воды в говно,
Получишь лучше, чем вино.
Ведь стоматологи всех стран
Говно рекомендуют нам!

Что за сделка без обман?
Что за пьянка без вина?
Что за ширка без баяна?
Что за жизнь без говна?

В огне не тонет, не горит,
Прослужит долго очень.
И запах пота устранит,
И имидж ваш упрочит,
Причём тут пальцы, старина?
Мы все зачахнем без говна!
Ведь это вам не «Panasonic»!
С говном и бедность не страшна!

Берёшь обычный пирожок
Да и в говно макаешь.
Почувствуй разницу, дружок,
Иначе проиграешь!
А вот холодное дерьмо
Заменит десять эскимо.
Скорее покупай, страна,
Две палочки хрустящего говна!

И гребёт народ активно
Массу всяческой фигни.
Всё надеятся наивно
Пережить критические дни.
Уж так у нас заведено:
Давным-говно, говным-давно —
Говным-говно.

Ох, что-то стали мы не те,
Стареем тихо на тахте.
И там, где был адреналин,
Теперь один холестерин.
Не дышит нос, не видит глаз,
И печень лезет в малый таз,
И мы уже идём в отказ,
И эти штучки не для нас.

Над душой поёт Земфира,
На столе — пузырь кефира,
Так проходит слава мира,
Так стареют пацаны…
Тапки, кухня, борщ, котлета,
Магазин, диван, газета,
Под журчание клозета
И под шум жены.

А помнишь, были мы орлы
И пели, что твои «Битлы».
И рюмки были нам малы,
Ломались стулья и столы.
И много пелось и пилось,
И жизнь летела вкривь и вкось,
И вверх, и вниз, и вбок, и вдаль,
Как самогонная спираль.

А теперь лежим, кукуем,
Встать с дивана не рискуем.
Старикуем, старикуем,
Ковыряемся в носу.
Чуешь тяжесть, мой товарищ,
Наших каменных седалищ?
Я в печали, ем ночами —
И кефир сосу.

Ночной зефир струит божественный эфир.
Жизнь наша — простокваша, просто каша и кефир…

Давай покинем Эльсинор,
Давай махнём через забор,
Возьмём мотор, возьмём кагор,
Возьмём забытый фа-мажор.
Как молодые босяки,
Устроим шабаш у реки,
Пропьём портки и сюртуки,
Очки, носки и башмаки!
На кого же мы похожи
С кислой, скучной, постной рожей?
Эй, вставай, мой друг пригожий,
Растрясём подкожный жир!
Ну, давай, старик, схлестнёмся,
Надерёмся, наорёмся
И опять домой вернёмся —
Кушать свой кефир.

Пью, пью, пью, тащусь…
Пью, пью, пью, тащусь…
Пью, пью, пью, тащусь…
Пью, пью, пью, тащусь…
Пью, пью, пью, тащусь…

На корриде в воскресенье
Три испанских мужика
Всё гоняли по арене
Здоровенного быка.

Пикадор, бандерильеро,
Ну, и главный — матадор —
Зарабатывали евро,
Исполняли приговор.

Бык сопел, роняя пену,
Подбираясь к палачу,
Думал: «Щас его поддену
И маненько потопчу.
Я его достану точно,
Хоть он вертится, как вошь.
Мужичонка худосочный —
Ведь соплёй перешибёшь!»

Матадор — пацан ершистый,
Заводной такой сеньор.
Дед, наверно, был франкистом,
Этот в деда — живодёр.

Бык бодал забор арены,
Бык за лошадью скакал,
Упирался рогом в стену —
Неприятностей искал.

Он ведь жил, ярма не зная,
Жизнью гордой и простой.
Да, свобода развращает…
Бык решил, что он крутой.

Ну стань в сторонке, не скандаля,
Как щенок, поджавши хвост, —
Ну тебя б забраковали
И отправили б в колхоз.

Нет же, бык, башка дурная,
Лез упорно на рожон:
«Забодаю, забодаю!»
Так и помер, как пижон.

Застывала кровь, алея
На упрямой на губе.
Борода Хемингуэя
Померещилась в толпе.

Солнце медленно садилось
Над собором вдалеке.
И торсида расходилась,
Забывая о быке.

Лишь турист, браток из Пскова,
Видно, мастер мокрых дел.
Вдруг промолвил: «Жизнь сурова…
Ну не быкуй — и будешь цел!»