Илья Сельвинский - Улялаевщина
Это не то, что вы думаете-просто
Стул. Обывательский стул.
Но кто ночевал в соленых топях,
Нюхая железо осенних струй,
Кто выл на седле, когда ему топот
Отдирал от кальсон присохший струп;
Кто пушечной тушей под поездный гуд
Во вшивых ульях тифозных теплух,
Кое-как примостившись на плуг,
Не знал куда сунуть лишнюю ногу,
Тот...
Он писал метелицы писем:
"Милая мам. Я прошу об одном
Стул мой в чулане - умоляю, займись им
Пусть его покрасят и вправят дно"..
Вот и все. И ничего нового.
Никаких идей с красивой брехней.
Просто стул. Рядовой. Сосновый.
Который уверенно четырехног.
Кстати о стуле. Дом No 3,
Подъезд, где осыпался цементный гравий,
Звонок; "три раза и раз"-и направо;
"Профессор Евгений Иваныч Щедрин".
Так вот у Евгивща1 - месяц пошел,
Как, что называется, не было "стула".
И старый академик не без юмора думал
Об экономии топлива кишбк.
_____________
1 Евгивщ-Евг(ений) Ив(анович) Щ(едрин).
Сумевший отличить Ratio от Logos,
Но не смогший отопить свои 70 аршин,
Он втащил в кабинет собачью берлогу.
Где много соломы и псиной парши.
Тут и залег. Тут после лекций
Жарил на касторке чемоданные ремни,
И топливом пылали из бывшей коллекции
Враждебные теченья, например Парменид.
Вечером же в валенках и золотых пенснэ
Шел по квартире проверять мышеловки,
И если бы его спросили - мялся бы неловко
О критике Штейнаха1 к будущей весне.
А ночью опухшие суставы Эженя
Копались среди мусора в выгребном дне,
Ибо смерть - выход в любом положенья,
Но положенье, где выхода нет.
Но зима на исходе. Но солнце храбро
Кровавилось в бархате лысых гардин.
И "старушек" 2 по зале благодушно бродил,
Мурлыча любимую абракадабру:
Навуходоносор На
вуходоносор Навухо
доносор Навуходоно
сор Навуходоносор.
Аккуратно вынул что-то вроде табакерки
И, шаркая до бюста Октавия (станция),
Нюхал и думал: а) о букве "ерике",
б) О влиянии последней на "Стансы".
_____________
1 Штейнах - германский ученый, производящий опыты
омоложения на крысах.
2 "Старушек" (польск.)-старик.
К этому-то Щедрину позвонили. Резче.
"Батюшки. Какими судь..." "Ну-ну, ты. Потише-ка.
Я конспиративно". "А. Но где же твои вещи?"
"Вот". "Что это?" "Записная книжка".
Суетливо выловил из жилета ящичек,
Ткнул в ноздрю зеленоватого меха:
Аап? Псср! - "На здоровье". - Ррящь!!.
Ап! - "Ну?" - А... - "Ну" - Нет... Проехало.
Фу!.. Ты все тот же. Бунтуешь? "Привычка".
"Но скажи мне на милость: ну, что ты привнес им?"
"Страх!"-засмеялся сквозь зубы носом:
"Страх террора... Ты это себе вычекань.
Ну, что у вас в Москве? Презираете Листа?
Втыкаете антенну в левитановский "Омут"?
А как самочувствие Белого Дома,
Этого правительства веселых журналистов?
Ну, что же - отвечай! Вывал Первопуток?
Что заговоры?*' "Что ты. Теперь уж бойся стен".
"Вот как? А кстати: я больше не Штейн.
Я Завадовский. Понимаешь? Не напутай,
Ну, информируй дальше". "Ах, боже, милый Дима,
Ни с кем не вожусь, и вообще стал таять",
"Тогда вот что, дядя: пойду пошатаюсь.
Нужно принюхаться. Необходимо".
Штейн достал гофрированную бороду,
Приладил к губе, оттянул резинкой
И быстро пошел по мертвому городу...
Здесь "Мерилиз", а тут был "Зингер".
Он шел завоевателем, производя экзамен.
И слышал от злорадства перестук пульза:
Попугаи пывесок по пустынной улицэ
Нелепо тараторили немыми голосами;
Как ато жутко-видеть проспект,
Наполненный тысячью рекламных игрушек
(Медная ботфрта, зеркальный спектр,
Стерлядь на велосипеде, рюшик,
Тройка жирных кабаньих морд
Над гирляндой сосисок, зубная улыбка,
Женская ножка в чулке, скрипка,
Очки, циферблат)-и знать, что он мертв.
Дома как гробницы. Промахнут моторы
И снова глухота. И нечем утолиться.
Охлебывалась мраком большевистская столица,
Жуткая, как крематорий.
И вдруг на безлюдьи-толпа. У витража.
"Виноват. Разрешите. Подвиньтесь, пожалуйста"
Чахлая лампочка обливала: галстук,
Дюжину запонок и пару подтяжек.
И туземцы напирали, зачарованные сватом,
Осколком диковинной "белой" культуры
Спекулянт, проституха, замзав из Совета,
Студийка с чемоданчиком, аджарский турок.
Штейн возвратился: "Чудесно, старик.
Полная разруха-и хоть бы проблеск,
Еще немного - месяца три
И большевики угроблены".
И вдруг мокрицы посыпали разбег
На гипсовый бюст цезаря Октавия,
И явственно стена произнесла на распев
Величественною октавой:
"Конь.
Струг.
Тиф.
Взвизнь.
Неразберибери и соха...
Кон-струк-тив-визм
Это на год сухарь".
"Что это такое?" - "Поэт Барабанов
Опять вероятно вымучивает вирши".
"Фу. Балбес. Ну, и ржавый же рубанок,
А как он котируется на поэтской бирже?"
"Так кустаришка, поэтская икра,
Но любопытен тем, что статистическое эхо:
Был футуристом, да вишь куда заехал
Законструктивился: крах".
Штейн побледнел. С морщиной отчаянья,
Капустное ухо распустил и приплавил.
Поэт рыча запевал заглавие:
"МЕДНЫЙ ЧАЙНИК"
Лоснящийся красной медью,
На примусе пар заносит,
Начищенный и надменный
Воющий броненосец.
И гайки на нем бесцветны,
И как убедителен винтик,
Как точно оем бассейна
Равен английской пинте.
Он, меднобронной массой,
Луженым желудком урчащий,
Отливает червонн-е масло
Кляксами об чашки.
И в этих отлитых латах
Покрытый шлемом индустрии
Он стоит под паргшя крылатый,
На боках отгибая утро.
И, отуманясь ш градус,
Сыпанет золотистой дробью.
Подумай - какая радость
Построенное ведро!"
Штзйн растерялся. Желтая зависть
Душила. Уже пропитался мозг:
"Что такое Барабанов? Мелкий мерзавец,.
Для мамонта разрухи-одна из моськ".
Барабанов услышал. Там стало тихо.
Зажужжали шаги о дверное стекло.
Барабанов вошел.-"Крыть-так уж в лоб.
Моя фамилия-Жихов".
Штейн ощурился. Евгений Иваныч
Глотнул слюну: "Предъявите мандат.
Х -хе. Это, Дима, наш комендант.
Послушайте, когда же мне исправят ванну?"
Но Штейн резанул поперек: "Избе
Не угнаться за 3ападом на родной осине:
Там алюминий, стекло, асбест,
Почему ж конструктивизм возник в России?"
Барабанов нажллился: "Вот именно, да-да.
Вэпрос, вот именно, эсэровский. Но вот что:
Почему это в стране, где воздушнач почта
И грочее и прочее-течение "Dada"?1
"Dada", эта заумь: Крученых по-французски
То же, что, вот именно, до Октября у нас.
Ага: различна база для музыки
В хозяйстве концерна и в хозяйстве масс.
В первом поэту отпущены: весна,
Ода урбанизму и неземлые звуки;
В другом-поэту-очки да руки
Строить, вот именнэ, вести, разъяснять".
"Бросьте, бросьте-зуб заболит.
Пэнимаешь-насосался на рабфаке открытий
И прямо граммофоном. Но запомните, "крытик":
Мы рождены для вдохновенья.
Для звуков сладких и молите".
Он долго кипятился то громче, то тише,
3 окрикивая всякую попытку реплик.
БараЗанов погрогал какую-то пепельницу,
Ч:о-то замурлыкал и вышел.
__________________
1 Дадаизм - литературное, течение на Западе, соответ
ствующее нашему заумничаньью.
2Алексей Крученых - поэт, открывший заумь.
Но Штейн погиб. На скамье бульвара
Под аплодисменты разбуженных галок
Он то качался, то срывался в ярость,
Нервно черча по песку палкой.
Искусство - громоздко. Оно только отмечает.
Злачит это в воздухе. Значит это властит.
"Поэт" уж не титул, а титул "мастер",
"Медный всадник" и "Медный чайник"
И снова бредил, толкая случайных,
Глядел с моста у Москва-реки на воду;
Смотрел, как Ленин читает "Правду"...
"Медный всадник" и "Медный чайни;с".
Астрахань.
22/XII - 1924.
ГЛАВА Х
"Маткеша". "Ну?" "Запрягай живота".
"А которого?" "Да нехай Ворончик".
"Ну же и ярмарка будет нонче".
"Само собой. Обожди - да вот так..."
"Не лапь-сама знаю". Хозяйство такое;
Поле у речки-гожее, недробное.
Яловка, поросая свинюха, а коней
Целых три. Но про это подробней.
Первый-гнедой, в белых чулках,
Характер нервный, кавалерийский.
Дылда за ним всю кампанию рыскал.
Звали его-"Полкан".
Второй-"Дырявый", масти соловой.
Его бы, одра, татарину на ветошь,
Да вот старушенция уперлась: "Нет уж!"
И верно: понимал коняга каждое слово;
А третий " Ворончик". Из себя гладкий,
Доброго мяса, ровно битюга.
Чистый крестьянин. Краски смуругой,
И только по брюху заплатка.
Изба тоже знатная: посереду, печь,
Фанера отмежевывала ажно 3 закутки;
Дворик с канавкой, где полоскались утки.
