Райнер Рильке - Книга образов
XV. PONT DU CARROUSEL [6]
Как царств безвестных камень межевой,
слепец седеет на мосту. Возможно,
что встал он вечной вещью, непреложно,
как центр созвездий, тихий, но живой.
Вокруг него вершится звездный час,
в безумстве мчась и в роскоши мечась.
Он, неподвижный праведник, на годы
поставлен на кривых путях, и вот
он темен, как в Аид подземный вход
среди людей поверхностной породы.
Перевод С. Петрова
XV. PONT DU CARROUSEL
Там на мосту слепой старик застыл,
безмолвный, словно камень пограничный,
предмет, как будто бы для всех привычный,
и средоточье неких тайных сил.
Вокруг него — и звезд беззвучный хор,
и блеск, и звон, и шумных жизней спор.
Суровой правды олицетворенье,
он на путях запутанных встает,
в подземный мир неотвратимый вход
в глазах поверхностного поколенья.
Перевод Т. Сильман
XVI. ВЕЧЕР
Одежды вечер медленно сменяет,
ложась на ветви сада бахромой;
ты смотришь, как миры на небе тают —
один вознесся, падает другой;
и ты покинут на земле знакомой,
навек не присягнувший никому:
ни сумраку умолкнувшего дома,
ни свету звезд, поднявшихся во тьму,-
и нет дороги для тебя иной,
чем, осознав и очертив границы,
в большой и тесной жизни становиться
попеременно камнем и звездой.
Перевод Е. Витковского
XVII. ЛЮДИ НОЧЬЮ
Ночь не для толп людских создана,
с соседом тебя разлучит она,
и ты не тянись к нему.
А если ты ночью затеплил ночник,
чтоб людям в лицо заглянуть на миг,
сначала подумай — кому.
Люди при свете совсем не те,
свет ламп стекает с их лиц.
Иногда они сходятся в темноте —
колеблемый мир, в своей суете
поверженный ниц.
С чела у их отблесков тех желтизна
стерла последние мысли,
во взоре пляшет пламень вина,
а на ладонях повисли
тяжелые жесты: ими друзья
объясняются между собой;
они произносят: я, меня,
а думают: тот, любой.
Перевод Т. Сильман
XVIII. СОСЕД
Скрипка чужая, ты ходишь за мной?
Сколько раз я встречался с тобой
в городах, на дорогах убогих?
Одного ли я слышу иль многих?
Правда ль, там, в городах, притаились
те, что одни, без тебя,
давно бы в реке утопились?
Отчего же всегда это слышу лишь я?
Отчего мне всех ближе, роднее
те, что, играя, рыдают во мгле
и твердят, что жизнь тяжелее,
чем тяжесть всего на земле.
Перевод А. Биска
XVIII. СОСЕД
Скрипка, бродишь за мною вслед?
Сколько странствий и сколько лет
я — неспящий, с тобой — неспящей.
Вездесущ ли скрипач пропащий?
Или в каждой людской столице
есть такие, кому пора —
скрипки с ними не будь — топиться?
Чем далась мне твоя игра?
И зачем я всегда в ответе
за того, кто тебе внушает:
тяжесть жизни — всего на свете
тяжесть общую превышает?
Перевод В. Топорова
XIX. ПОСЛЕДНИЙ
Мне дома родного не знать,
как бы душа ни дрожала;
прямо в мир меня мать
рожала.
Хожу я по миру, в мире стою;
попробуй весь мир отбрось!
Терплю мое счастье и боль мою,
и то и другое врозь.
Но не лишен я наследства:
тремя ветвями мой род расцветал,
семь замков — его судьба;
но я со временем устал
от моего герба.
Весь мир приобрел я с детства,
но дома нет у меня;
с собой до последнего дня
ношу я все мои средства.
Лишь тени падений
там, где тишина
дна;
основа моих владений —
волна.
Перевод В. Микушевича
XX. МОЛИТВА
Ночь тихая, в твой сумрак вплетены
и белые и пестрые предметы.
Цвета в их суетности — все приобщены
к единой мгле и тихости, — и мне ты
в дар принеси родство с тем миром верной
тебе сообщности. Или чрезмерной
ты мнишь мою игру со светлым днем?
Иль мнишь, что буду я лицом
досадно от предметов отличаться?
Но разве эти руки не ложатся
совсем так, как орудье или вещь?
И разве вид кольца
на этой вещной до конца
руке моей не скромен — руки эти
не сходны с той дорогой, что при свете
ветвится так же, как во тьме глубокой?..
Перевод Т. Сильман
XXI. ДВИЖЕНИЕ ВПЕРЕД
И снова жизнь моя шумит потоком,
между широких берегов текущим,-
с вещами в братстве, день за днем растущем,
я и с картинами в родстве глубоком.
И весь я в том неназванном, далеком,-
то птицей с распростертыми крылами
парю под ветреными небесами,
то чувством вдруг в игру полутенями
на дно пруда, как рыбой, унесен.
Перевод Т. Сильман
XXII. КОНЕЦ ОСЕНИ
Я видеть мог: в свой срок
себя всё изживает;
гниет и умирает —
все горечь и упрек.
От раза к разу сад
как будто подменили;
от желтизны до гнили
замедленный распад:
о, как мой путь далек.
Все пусто и в разоре,
полог аллей исчез.
Почти до самого моря
нависла в немом укоре
неумолимость небес.
Перевод В. Летучего
XXIII. СТРАШНО
Над голым лесом птица голосит,
как полоумная, над голым лесом.
Так безутешно птица голосит,
и крик над временем висит,
сплошной, как небеса над голым лесом.
Все поникает перед ним:
округа цепенеет безъязыко,
не дышит ветер, на реке ни блика,
минута на ходу оглушена,
бледным-бледна, как от недоброй вести,
что всех погибель ждет на месте,
кто вырвется из крика.
Перевод В. Летучего
XXIII. СТРАШНО…
В лесу увядшем слышен птичий зов,
такой бессмысленный в лесу увядшем.
И все же этот ровный птичий зов,
летя до самых облаков,
как небеса широк в лесу увядшем.
И все как бы вместилось в этот крик:
окрестности безмолвно в нем почили,
и ветер смолк, и звуки все застыли,
и этот миг, что устремлен вперед,
так тих и бледен, словно знает тайну,-
всех, кто ее постиг случайно,
она влечет к могиле.
Перевод Т. Сильман
XXIV. СТРОГИЙ ЧАС
Каждый, кто плачет сейчас на Земле,
без причины плачет там, на Земле,-
плачет по мне.
Кто смеется сейчас в ночи на Земле,
без причины смеется там, на Земле,-
высмеивает меня.
Кто шагает сейчас где-нибудь по Земле,
без причины шагает там, по Земле,-
идет ко мне.
Каждый, кто гибнет сейчас на Земле,
без причины гибнет там, на Земле,-
узрел меня.
Перевод Е. Витковского
XXV. БЛАГОВЕЩЕНИЕ
СЛОВА АНГЕЛА
Ты к Господу не ближе нас,
Он ото всех далек.
Но лишь тебя в чудесный час
благословляет Бог:
ведь так ни у одной из жен
не светятся персты.
Я — день, я — влагой напоен,
но древо только ты.
Я утомлен, путь долог мой,
прости, не я сказал,
что Тот, Кто в ризе золотой,
как солнце, восседал,
послал тебе, мечтающей,
виденье с высоты:
смотри: я — возвещающий,
но древо только ты.
Развернуты мои крыла
над кровлею жилья;
так одинока не была
ты никогда — ведь я
чуть виден в комнате твоей,
мои слова просты:
я — дуновенье меж ветвей,
но древо только ты.
Все ангелы в волнении
летят по небесам;
великое смятение
и ликованье там.
Быть может, скорбь средь суеты
в судьбу твою войдет,-
для этого созрела ты,
и ты несешь свой плод.
Ты вход, великий и святой,
твой день определен.
Мой голос, будто шум лесной,
в тебе исчез, окончив твой
тысяча первый сон.
Иду. Так упоителен
напев твоей мечты,
Бог ждет; он ослепителен…
Но древо только ты.
Перевод Е. Витковского
XXVI. СЫН
В заморской стране когда-то
