Эдуард Асадов - Лирика (сборник)

Он смеялся сурово и свысока
И над тем, как держалась она несмело,
И над тем, что курить она не умела,
А пила лишь сухое, и то слегка.

И когда она кашляла, дым глотая,
Утирая слезу с покрасневших век,
Он вздыхал, улыбаясь: – Минувший век.
Надо быть современною, дорогая!

Почитая скабрез «прогрессивным делом»,
Был и в речи он истинным «молодцом»
И таким иногда громыхал словцом,
Что она от смущения багровела.

А на страх, на застенчивые слова
И надежду открыть золотые дали
Огорченно смеялся в ответ: – Видали?
До чего же наивная голова!

Отдохни от высоких своих идей.
И, чтоб жить хорошо посреди вселенной,
Сантименты, пожалуйста, сдай в музей.
Мы не дети, давай не смешить людей,
Будь хоть раз, ну, действительно современной!

Был «наставник» воистину боевой
И, как видно, сумел, убедил, добился.
А затем успокоился и… женился,
Но женился, увы, на совсем другой.

На какой? Да как раз на такой, которая
И суровой, и твердой была к нему.
На улыбки была далеко не скорая,
А строга – как боярыня в терему.

И пред ней, горделивой и чуть надменной,
Он сгибался едва ли не пополам…
Вот и верь «прогрессивным» теперь речам,
Вот и будь после этого «современной»!

Хоть ты смеялась надо мной,
Но мне и это было мило.
Ни дать ни взять – дурман-травой
Меня ты втайне опоила.

Я не был глуп и понимал:
К твоей душе не достучаться.
Но все равно чего-то ждал –
С мечтой ведь просто не расстаться!

Нет, взгляды, что бросала ты,
Совсем не для меня светили.

И птицы счастья и мечты
С моими рядом не кружили.

Я все рассудком понимал,
Смотрел на горы и на реки,
Но будто спал, но будто спал,
Как зачарованный навеки.

И чуть ты бровью шевелила –
Я шел безгласно за тобой.
А ты смеялась: «Сон-травой
Тебя я насмерть опоила!»

Но и во сне и наяву,
Как ни тиранствуй бессердечно,
А все же злому колдовству
Дается царство не навечно!

О, как ты вспыхнула душой
И что за гнев в тебе проснулся,
Когда я, встретившись с тобой,
Однажды утренней порой
Вдруг равнодушно улыбнулся.

Не злись, чудная голова,
Ты просто ведать не желала,
Что есть еще разрыв-трава,
Ее мне сердце подсказало!

Я шел к тебе долго – не год, не два,
Как путник, что ищет в буран жилье.
Я верил в большие, как мир, слова
И в счастье единственное свое.

Пускай ты не рядом, пускай не здесь,
Я счастья легкого и не жду,
Но ты на земле непременно есть,
И я хоть умру, но тебя найду!

О, сколько же слышал я в мире слов,
Цветистых, как яркая трель дрозда,
Легко обещавших мне и любовь,
И верность сразу и навсегда!

Как просто, на миг себя распаля,
Люди, что честностью не отмечены,
Вручают на счастье нам векселя,
Которые чувством не обеспечены.

И сколько их было в моей судьбе,
Таких вот бенгальски-пустых огней,
Случалось, я падал в пустой борьбе,
Но вновь подымался и шел к тебе,
К единственной в мире любви моей!

И вот, будто вскинувши два крыла,
Сквозь зарево пестрых ночных огней,
Ты вдруг наконец-то меня нашла,
Влетела, как облако, подошла,
Почти опалив красотой своей.

Сказала: – И с радостью, и с бедой
Ты все для меня: и любовь, и свет,
Пусть буду любовницей, пусть женой,
Кем хочешь, но только всегда с тобой.
Не знаю, поверишь ты или нет?!

Да что там – поверишь, ты сам проверишь,
Что то не минутный накал страстей,
Любовь ведь не ласками только меришь,
А правдой, поступками, жизнью всей!

Вот этому я и молюсь закону.
И мне… Мне не надо такого дня,
Который ты прожил бы без меня,
Ну пусть только слово по телефону.

Мечтать с тобой вместе, бороться, жить,
Быть только всегда для тебя красивою.
Ты знаешь, мне хочется заслужить
Одну лишь улыбку твою счастливую.

Я молча стою, а душа моя
Как будто бы плавится в брызгах света.
И чувствую нервами всеми я,
Что это не фразы, а правда это.

И странной я жизнью теперь живу.
Ведь счастье… Конечно б, оно свершилось,
Да жалко, что ты мне во сне приснилась,
А я-то искал тебя наяву…

Шагая по парку средь голых кленов
Вдоль спящей под белым платком реки,
Веселая пара молодоженов
Швыряла друг в друга, смеясь, снежки.

Она была счастлива так, что взглядом
Могла бы, наверное, без хлопот
На том берегу, а не то что рядом,
Как лазером, плавить и снег, и лед.

Пылал ее шарф, и лицо сияло,
Смеялась прядка на ветерке,
И сердце в груди ее громыхало
Сильней, чем транзистор в его руке.

Увидевши яблони возле пруда,
Что, ежась под ветром, на холм брели,
Она озорно закричала: – Буду
Сейчас колдовать, чтоб свершилось чудо,
Хочу, чтобы яблони зацвели!

И звездочки стужи, сначала редко,
Затем все дружнее чертя маршрут,
Осыпали черные пальцы веток –
И вот оно: яблони вновь цветут!

Но счастье еще и не то умеет.
Вокруг – точно зарево! Посмотри:
На ветках, как яблоки пламенея,
Качаются алые снегири.

Однако, взглянув равнодушным взором
На эту звенящую красоту,
Он, скучно зевнув, произнес с укором:
– Ведь скажешь же всякую ерунду!..

Уж слишком ты выдумки эти любишь,
А я вот не верю ни в чох, ни в стих.
И снег – это снег, а синиц твоих,
Прости, но как фрукты ведь есть не будешь!

А, кстати, сейчас бутербродец вдруг
Нам очень бы даже украсил дело! –
Сказал, и от слов этих все вокруг
Мгновенно ну словно бы потемнело:

Солнце зашторилось в облака,
Пенье, как лед на ветру, застыло
И словно незримая вдруг рука
Пронзительный ветер с цепи спустила.

От ярости жгучей спасенья нет,
Ветер ударил разбойно в спину,

И сразу сорвал белоснежный цвет,
И алое зарево с веток скинул.

И нет ничего уж под серой тучей –
Ни песен, ни солнца, ни снегирей.
Лишь ссоры ворон, да мороз колючий,
Да голый, застывший скелет ветвей.

И все! И улыбка вдруг улетает.
И горький упрек прозвенеть готов…
Вот что со счастьем порой бывает
От черствой души и холодных слов!

Учитесь мечтать, учитесь дружить,
Учитесь милых своих любить
И жить горячо и смело.
Воспитывать душу и силу чувств –
Не только труднейшее из искусств,
Но сверхважнейшее дело!

– Позвольте, – воскликнет иной простак, –
Воспитывать чувства? Но как же так?
Ведь в столбик они не множатся!
Главное в жизни, без лишних слов, –
Это найти и добыть любовь,
А счастье само приложится.

Спорщики, спорщики!.. Что гадать,
Реку времен не вернете вспять,
Чтоб заново жить беспечно.
Так для чего ж повторять другим
Всех наших горьких ошибок дым,
Жизнь-то ведь быстротечна.

Нельзя не учась водить самолет,
Но разве же проще любви полет,
Где можно стократ разбиться?
Веру, тепло и сердечность встреч
Разве легко на земле сберечь?
Как же тут не учиться?!

Учитесь, товарищи, уступать,
Учитесь по совести поступать,
И где бы ни пить – не упиться.
Непросто быть честным всегда и везде,
И чтобы быть верным в любой беде,
Трижды не грех учиться!

С готовой, с красивой душой навек
Отнюдь не рождается человек,
Ничто ведь само не строится.
Уверен, что скромником и бойцом,
Отзывчивым, умницей, храбрецом –
Учатся и становятся.

Но как это сделать? Легко сказать!
Как сделать?.. А душу тренировать
На искренность, на заботы.
Как в спорте, как в музыке, как в труде,
Тренаж нужен людям везде-везде,
Вот так и берут высоты.

Высоты всяческой красоты,
Любви и действительной доброты,
И нечего тут стыдиться!
Ведь ради того, чтоб не зря весь век
Носили мы звание Человек, –
Стоит, друзья, учиться!

Как лось охрипший, ветер за окошком
Ревет и дверь бодает не щадя,
А за стеной холодная окрошка
Из рыжих листьев, града и дождя.

А к вечеру – ведь есть же чудеса –
На час вдруг словно возвратилось лето
И на проселок, рощи и леса
Плеснуло ковш расплавленного света.

Закат мальцом по насыпи бежит,
А с двух сторон, в гвоздиках и ромашках,
Рубашка-поле – ворот нараспашку,
Переливаясь, радужно горит.

Промчался скорый, рассыпая гул,
Обдав багрянцем каждого окошка,
И рельсы, словно «молнию»-застежку,
На вороте со звоном застегнул.

Рванувшись к туче с дальнего пригорка,
Шесть воронят затеяли игру.
И тучка, как трефовая шестерка,
Сорвавшись вниз, кружится на ветру.

И падает туда, где, выгнув талию
И пробуя поймать ее рукой,
Осина пляшет в разноцветной шали,
То дымчатой, то красно-золотой.

А рядом в полинялой рубашонке
Глядит в восторге на веселый пляс
Дубок-парнишка, радостный и звонкий,
Сбив на затылок пегую кепчонку,
И хлопая в ладоши, и смеясь.

Два барсука, чуть подтянув штаны
И, словно деды, пожевав губами,
Накрыли пень под лапою сосны
И, «тяпнув» горьковатой белены,
Закусывают с важностью груздями.

Вдали холмы, подстрижены косилкой,
Топорщатся стернею там и тут,
Как новобранцев круглые затылки,
Что через месяц в армию уйдут.

Но тьма все гуще снизу наползает,
И белка, как колдунья, перед сном
Фонарь луны над лесом зажигает
Своим багрово-пламенным хвостом.

Во мраке птицы словно растворяются,
А им взамен на голубых крылах
К нам тихо звезды первые слетаются
И, размещаясь, ласково толкаются
На проводах, на крышах и ветвях.

И у меня такое ощущенье,
Как будто бы открылись мне сейчас
Душа полей, и леса настроенье,
И мысли трав, и ветра дуновенье,
И даже тайна омутовых глаз…

И лишь одно с предельной остротой
Мне кажется почти невероятным:
Ну как случалось, что с родной землей
Иные люди, разлучась порой,
Вдруг не рвались в отчаянье обратно?!

Пусть так бывало в разные века,
Да и теперь бывает и случается.

Однако я скажу наверняка
О том, что настоящая рука
С родной рукой навеки не прощается!

Пускай корил ты свет или людей,
Пусть не добился денег или власти,
Но кто и где действительное счастье
Сумел найти без Родины своей?!

Все, что угодно, можно испытать:
И жить в чести, и в неудачах маяться,
Однако на Отчизну, как на мать,
И в смертный час сыны не обижаются.

Ну вот она – прекраснее прикрас,
Та, с кем другим нелепо и равняться,
Земля, что с детства научила нас
Грустить и петь, бороться и смеяться.

Уснул шиповник в клевере по пояс,
Зарницы сноп зажегся и пропал,
В тумане где-то одинокий поезд,
Как швейная машинка, простучал…

А утром дятла работящий стук,
В нарядном первом инее природа,
Клин журавлей, нацеленный на юг,
А выше, грозно обгоняя звук,
Жар-птица лайнер в пламени восхода.

Пень на лугу, как круглая печать,
Из-под листа – цыганский глаз смородины.
Да, можно все понять иль не понять,
Все пережить и даже потерять
Все в мире, кроме совести и Родины!