Эдгар По - Ворон(переводы)
Как-то ночью, в час террора, я читал впервые Мора,
Чтоб "Утопии" незнанье мне не ставили в укор.
В скучном, длинном описанье я искал упоминанья
Об арестах за блужданья в той стране, не знавшей ссор, -
Потому что для блужданья никаких не надо ссор.
Но глубок ли Томас Мор?
…Я вникал в уклад народа, в чьей стране мерзка свобода…
Вдруг как будто постучали… Кто так поздно? Что за вздор?
И в сомненье и в печали я шептал: "То друг едва ли,
Всех друзей давно услали… Хорошо бы просто вор!"
И, в восторге от надежды, я сказал: "Войдите, вор!"
Кто-то каркнул: "Nevermore!"
…Все я понял. Ну, конечно, старый Ворон! И поспешно
Я открыл окно – и вот он, старый Ворон давних пор!
Он куда-хнул в нетерпенье, озирая помещенье…
Я сказал тогда в смущенье: "Что ж, присядьте на ковер;
В этом доме нет Паллады, так что сядьте на ковер -
Вот ковер, and nothing more!
И нелепо и понуро он уселся, словно кура…
Но потом нашлась Паллада – да, велик мой книжный сор!
И взлетел и снова сел он – черный, как из смоли сделан,
Он глядел, как сонный демон, тыча клювом в титул "Мор",
Но внезапно оживился, стукнул клювом в слово "Мор"
И промолвил: "Nevermore!"
…Я подпрыгнул. О, Плутонец! Молчаливый, как тевтонец!
Ты влетел, взглянул – и сразу тонкий, едкий приговор!
Ты – мудрец, не корчи мину, – но открой хоть половину:
Как пройти в твою пучину? Потому что с давних пор
Я боюсь другой пучины в царстве, грязном с давних пор…
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
Ворон, Ворон! Вся планета ждет солдата, не поэта -
Вам в Плутонии, пожалуй, непонятен наш раздор!
О, какой грядущий гений об эпохе наших рвений
Сочинит "венец творений", зло используя фольклор -
И, пожалуй, первым делом нами созданный фольклор!
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
О пророк, не просто птица! В нетерпенье есть граница,
И тогда берут Вольтера – или бомбу и топор.
Мы бледнели от позора – так пускай не слишком скоро,
Ведь у нас разгар террора, – но придет ли Термидор?
…Пал Дантон и Робеспьера поразил же Термидор!
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
О пророк, не просто птица! Есть ли ныне заграница,
Где свободный об искусстве не опасен разговор?
Если есть, то добегу ли я в тот край, не встретив пули?
В Нидерландах ли, в Перу ли я решил бы старый спор -
Романтизма с реализмом до сих пор не кончен спор!
Каркнул Ворон: "Nevermore!"
"Никогда!" – сказала птица… За морями заграница…
…Ту вломились два солдата, сонный дворник и майор…
Перед ними я не шаркнул, одному в лицо лишь харкнул -
Но зато как просто гаркнул черный ворон: Nevermore!
И вожу, вожу я тачку, повторяя: Nevermore…
Не подняться… Nevermore!
Павел Лыжин 1952
Как-то полночью ненастной я над книгой старых дней,
Книгой странной и неясной утомленно забывался,
Головой слегка качая, сонной головой моей.
Вдруг, безмолвье нарушая, стук, невнятный стук раздался.
"Это гость, – сказал я тихо, – у порога моего,
Гость, и больше ничего".
Был декабрь, еще поныне помню это. На полу
Тени дров, истлев в камине, будто призраки дрожали.
Ждал рассвета я понуро, погруженный в полумглу.
Ждал я ту, что "там" Ленорой сонмы ангелов прозвали,
Но не властью книги мудрой возвратить любви года…
Всё исчезло навсегда.
Штор пурпурных сонный лепет наводил лишь грусть и жуть:
Непостижный темный лепет, мне неведомый доселе;
И, пытаясь сердца муку успокоить как-нибудь,
Повторял я через силы, повторял я еле-еле:
"Это, видно, гость стучится у порога моего,
Гость, и больше ничего".
Ожидать не в силах доле, холодея и дрожа,
Я собрал остатки воли, молвя тихо: "Извините,
Умоляю, извините, господин иль госпожа:
Я дремал и еле слышал, как тихонько вы стучите".
Дверь открыл я и застыл я у порога моего:
Тьма, и больше ничего.
Полн тревоги и сомнений, полн неизречимых дум,
Будто в царстве сновидений, ночи я ловил дыханье -
То, чего постичь не смеет жалкий человечий ум.
Тихим шепотом "Ленора!" я, дрожа, прервал молчанье.
Мне ответом был: "Ленора!" – отзвук зова моего,
Эхо – больше ничего.
Я к камину возвратился. Снова вспыхнула душа.
Стук яснее повторился. "Эту тайну я открою;
За окном там кто-то бродит, – думал я, едва дыша, -
Лишь бы сердце тише билось… Эту тайну я открою;
За окном иль у порога, у порога моего
Ветер – больше ничего".
Я окно открыл широко, старой ставней загремел,
И ко мне в мгновенье ока (что за ужас! что за диво!)
Ворон, ворон дней минувших неожиданно влетел,
С миной лорда или лэди. Без поклона, неучтиво
Он вспорхнул на бюст Паллады (ясно видел я его),
Сел – и больше ничего.
И с улыбкою печальной перед черной птицей той:
"Ты не трус, о гость фатальный! О облезлое созданье!
Не из царства ли Плутона залетел ты? – Так открой
Мне теперь, о призрак-ворон, благородное прозванье,
Что ты носишь в царстве Ночи", – я шепнул, потупя взор.
Карнкул ворон: "Nevermore!"
Хоть в ответе птицы вещей смысла я не разгадал,
Но эмблемою зловещей был смущен и озадачен;
Кто из смертных – о, скажите – наяву хоть раз слыхал,
Как на бюсте каркал ворон – черен, и угрюм, и мрачен?
Столь гнетущий призрак птичий кто видал до этих пор
С жуткой кличкой "Nevermore"?
Лишь одно, одно лишь слово ворон с бюста прокричал
И замолк угрюмо снова, дух смутив тоскою странной.
Он сидел, пером не дрогнув, неподвижно и молчал.
Я шепнул: "Друзья, надежды – отлетели. Гость незванный
Отлетит, быть может, завтра вслед за ними навсегда".
Каркнул ворон: "Никогда!"
Вздрогнул я: "Иль это чары полуночи роковой?
Видимо, хозяин старый сей залетной черной птицы,
Сам гонимый темным Роком, сам снедаемый тоской,
Научил ее рефрену! Всё лишь гиль и небылицы!
И рефрен тот – лишь безумный, скучный, похоронный вздор:
"Никогда" иль "Nevermore".
С бархатной подушкой алой кресло к бюсту у дверей,
Бледный, до смерти усталый, пододвинул я украдкой,
Размышляя перед дряхлой, тощей, лысой птицей сей
С темным языком авгура. Иль под вещею загадкой
Горе новое таится, скрыта новая беда? -
"Nevermore" иль "Никогда".
Так сидел я, размышляя в полуночной тишине,
Уж вопросом не пытая старой птицы той, чьи очи
Ярким пламенем зарделись, прожигая душу мне.
Тихо гладя бархат алый, я другие вспомнил ночи…
Но Она подушки этой, как в минувшие года,
Не коснется никогда!
А потом так дивно было: воздух будто задрожал,
Словно ангелы кадила чуть звенящие качали
И курили фимиамы. Я к душе своей воззвал:
"О, вдыхай тимьян небесный! Позабудь юдоль печали
И утраченной Леноры неземной, лучистый взор!"
Каркнул ворон: "Nevermore!"
Полный вновь своей утраты, вскрикнул я: "Ответь, пророк,
