Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница
«Да, — подумал он немного погодя. — Бездушный я человек; не следовало мне ехать, не сказав ей, по какому делу я еду, и не узнав, что она хочет мне сказать».
Пока Гицэ стоял у стены казармы, Пинтя начал действовать: прежде всего он отвел к комиссару Лае. Комиссар был высокий сухопарый мужчина с длинными закрученными усами, нервный и резкий в обращении.
Бедный Лае не понимал, что происходит, но ему стоило только раз посмотреть в лицо хозяина, чтобы почувствовать какую-то опасность. Когда он предстал перед комиссаром, на него напала дрожь, и он стал уверять, что ничего не знает, так как работает на конюшне и с вечера всегда рано ложится спать. Его замешательство только подкрепило подозрения комиссара, который решил взяться за него построже. Слуга, у которого замирало сердце от страха, показал, что однажды в воскресенье Лика Сэмэдэу приехал на Счастливую мельницу с двумя товарищами и пинком разбудили его; что хозяйка вскоре после этого послала его к попу в Фундурени, но он туда не пошел, а спрятался в роще. Кроме того, несколько дней спустя, идя вверх по долине, чтобы пригнать коров с поля, он встретился с Ликэ и Рэуцем, которые принялись колотить его, грозя переломать все кости, если он осмелится их подстерегать. С тех пор он стал избегать Ликэ и его людей, которые, впрочем, никогда ни о чем его не спрашивали и которым он никогда ничего не говорил.
Услыхав все это, Пинтя нахмурился. Он хорошо знал Ликэ и понимал, что тот недаром приезжал в то воскресенье на Счастливую мельницу.
Комиссар же, как человек горячего нрава, был совершенно убежден, что напал на следы фактов, до сих пор неизвестных. Он вызвал к себе Марца и в первую очередь начал спрашивать его мнение об этом. Марц вошел в комнату спокойно — он ничего не слышал о том, что произошло в воскресенье. Однако из его показаний комиссар узнал, что у Гицэ есть проволочное кольцо с нанизанными на нем метками, которыми Ликэ отмечает свои стада, и что Гицэ часто принимает от Ликэ свиней. Узнал он также, что в этот понедельник Ликэ, Рэуц, Бузэ Руптэ, Сэилэ Боарул и Гицэ сидели в корчме и шепотом разговаривали об арендаторе; что в сумерках Бузэ Руптэ и Сэилэ отправились в Инеу, Рэуц пошел по долине в лес, а Ликэ остался до утра в корчме.
Позднее, около полуночи, подняли лай собаки, и он, Марц, выйдя во двор, увидел там мужчину и женщину. На его оклик: «Кто идет?» — Рэуц ответил: «Добрые люди». А на заре Марц снова проснулся, так как опять залаяли собаки. Он вышел во двор во второй раз и увидел, как Рэуц уходил с женщиной.
Теперь Пинтя знал достаточно. Сначала он смутился: выходит, что Гицэ в какой-то степени был сообщником Ликэ — хранил у себя клейма его стад, принимал от него подарки, был в оговоре с Сэилэ и Бузэ Руптэ, которые, как видно, отправились в Инеу с целью ограбить арендатора. Комиссару хотелось, чтобы при допросе присутствовал хоть кто-нибудь посторонний, чтобы похвалиться: вот, мол, не прошло и двадцати четырех часов, а я уже успел напасть на следы злоумышленников! Но Пинтя был человек медлительный и никогда не торопился; тем более он не спешил делать выводы именно теперь, когда речь шла о таких вещах, поверить которым он не мог. Он считал Гицэ человеком честным, враждебно настроенным к Ликэ, и даже теперь, после того что узнал, готов был поручиться за Гицэ головой.
В самом деле, не может же он, Пинтя, так быстро изменить свое мнение. Было бы слишком стыдно признаться в том, что он так сильно заблуждался. Ведь он чувствовал искреннюю симпатию к Гицэ, и утрата этого хорошего чувства причинила бы ему просто боль. Но Пинтя был осторожнее, чем всегда, именно потому, что ему не пришлось допросить Марца с глазу на глаз, и внутренний голос все время нашептывал ему: «А что, если ты все-таки ошибаешься? Что, если ты попадешь впросак?» И все же Пинтя не торопился и только попросил задержать Марца.
— Я что-то не слишком верю всем его показаниям, — сказал он, — Ликэ никогда ни на кого не полагается, не так-то легко проговаривается, не вступает в сделки с такими всем известными людьми, как корчмарь со Счастливой мельницы. Без сомнения, здесь что-то кроется, но предоставьте это мне; уж я-то сумею вырвать у него признание.
Он вышел, чтобы позвать Гицэ, который ждал все это время в страшном беспокойстве, и тихо сказал ему:
— Послушай, дело так обернулось, что тебя не отпустят домой иначе как на поруки.
Гицэ так и застыл на месте, как пораженный громом с ясного неба.
— Успокойся! — возразил капрал. — Ты же видишь, что у меня нет другого выхода.
«Нет другого выхода!..» Вот слова, которые обычно понятны лишь тому, кто их говорит; ведь нечасто случается, что человек может понять затруднительное положение другого.
— Ну, ладно, — сказал Гицэ, упрямо подняв голову, как человек, который собрал все силы, чувствует себя достаточно крепким и не нуждается в посторонней помощи.
— Ликэ Сэмэдэу ваш приятель? — резко спросил корчмаря комиссар, после того как Гицэ подтвердил, что накануне Ликэ веселился в корчме вместе с Сэилэ и другими своими друзьями.
Гицэ ожидал этого вопроса; и все же, услыхав слова комиссара, он почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Но медлить было нельзя, приходилось отвечать.
— Приятель? — повторил он. — Как раз этого-то я и не могу сказать; вернее даже, вовсе он мне не приятель; но у этого человека много всяких дел в разных местах, он часто заезжает в корчму, и мне не хотелось бы портить с ним отношения.
— Так! Человек, с которым вы не хотели бы портить отношения? — насмешливо повторил комиссар, моментально почувствовав, что этим вопросом может вывести Гицэ из терпения. — А какая вам польза от того, что вы не будете портить с ним отношения?
— Особенно большой пользы нет, — ответил Гицэ, — но вы, конечно, понимаете, что я понес бы убыток, если бы поссорился с ним. Да кроме того, — прибавил он вполголоса, — человек заходит ко мне в корчму, выпивает, закусывает, и он и его товарищи; а ведь как раз для таких людей я и стал корчмарем на проезжей дороге.
— Понятно, — продолжал комиссар, делая ударение на каждом слове, — он хорошо платит.
— Да, — ответил Гицэ, снова начиная волноваться, — Если у него нет денег, он платит мне свиньями.
— Так вы говорите, он платит вам свиньями? — переспросил комиссар, подходя ближе к Гицэ. — А вам известно, что Ликэ Сэмэдэу — человек подозрительный? Почем знать, может быть, свиньи, которых он вам дает, — краденые.
Холодный пот струился по лицу Гицэ. Ему было мучительно признаваться во всем человеку, которого он раньше никогда в жизни не видел, да еще в присутствии своего приятеля Пинти, с которым у него отношения испортились именно потому, что он скрыл от капрала свою связь с Ликэ. Но и на этот раз надо было отвечать правду, так как оставалось неизвестным, что будет показывать Ликэ, когда придет его очередь.
— У меня есть все метки стад Ликэ; это нарезанные кусочки кожи, нанизанные на проволочное кольцо. Он сам дал их мне, — сказал Гицэ уже более спокойным голосом.
— Ах, так! — воскликнул комиссар. — Он дал вам метки своих стад! А не приходилось ли вам получать от него свиней, на которых не было ни одной из этих меток?
— Случалось! — ответил Гицэ решительным тоном человека, сжигающего свои корабли. При этом он бросил взгляд на Пинтю, как будто хотел сказать: «Я для тебя это говорю».
Спокойствие Гицэ начинало выводить комиссара из терпения.
— А разве вы не знаете, — бросил он раздраженно, — что воры только с ворами знаются, а закон наказывает и того, кто принимает краденое.
Гицэ снова бросил взгляд на Пинтю и, поймав выражение гнева в его глазах и нахмуренных бровях, поднял голову и поправил на себе одежду, чувствуя, как на его висках медленно набухают вены.
— Господин комиссар, — сказал он спокойно, — не угрожайте мне, потому — не за что. Верно, я взял метки у Ликэ, чтобы при случае сообщить ему, не гнали ли мимо корчмы свиней, украденных из его стада. Верно и то, что, когда он давал мне свиней, которые казались мне подозрительными, я не пришел сюда доложить вам об этом. Не попрекайте меня! — продолжал он с жаром. — А не то я сам попрекну вас! Если вы не умеете очистить дороги от злых людей, к каким вы причисляете Ликэ, то будьте, по крайней мере, справедливы и не нападайте на тех, кого вы все равно оставляете в беде.
Гицэ жалел, что высказал это комиссару, и, произнося эти слова, в душе бранил себя, зная, что они рассердят комиссара. Он был, однако, не в силах совладать с собой. Ведь когда-нибудь ему нужно было высказать мысли, которые он так долго вынашивал в сердце, и лучше было сделать это теперь, перед лицом Пинти, который должен наконец все узнать.
Но Пинтя продолжал недоумевать, ведь он так и не узнал того, что ему было нужно. А кое-что другое он узнал только теперь, потому что Гицэ оказался припертым к стене, а не раньше, когда они оставались вдвоем.
