Василий Пушкин - Поэты 1790–1810-х годов
291. К НАДЕЖДЕ — МОЛОДОЙ, ПРЕЛЕСТНОЙ ДЕВУШКЕ
Нет, рано дней моих светило угасает!
Нет, рано рок судил мне чашу скорби пить!..
Надежды лишена, душа моя страдает…
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Печальным странником среди дали безбрежной,
Где ж посох наконец могу я преклонить?..
Надежду потеряв, гроб вижу неизбежный!
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Ах! всё, что льстить могло, — в заре моей увяло!..
Знакомых сердцу благ уже не возвратить!
Надежды, божества — изгнаннику не стало!..
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Богатства, и венцы, и блага всей вселенной!
Венца души моей вам всем не заменить!..
Надежду потеряв, увяну обольщенный…
Я б мог Надеждой счастлив быть!
Так, если рок судил мне жертвой быть могилы
Безвременно… готов веленье рока чтить!..
Надежду потеряв, души теряю силы…
Я б мог Надеждой счастлив быть!
292. РОМАНС АПОЛОНИЯ
Слышишь голос лебедей —
Лоры смертную предтечу!
Встань, креста товарищ, встречу
Юной спутницы моей.
Слышишь, лютня зазвучала:
И струны волшебней нет!
Лора — бога у зерцала!
Лора — горний видит свет!
Встань — к одру нам краткий час;
И предчувствие — вожатый!
О вещун — певец крылатый!
О губитель — лютни глас!
И с тоскою — руку в руку —
К Лоре братия идут;
И на праге — с ней разлуку
В песнях гроба узнают…
…………………………
Мрачен был природы лик,
И дубрав пустынный житель,
Уклонясь молитв в обитель,
Вторил ворон вещий клик…
И с природой инок страстный,
Сирый сердцем, угасал,
И над жертвою несчастной
Гробный месяц скоро встал…
М. А. ДМИТРИЕВ-МАМОНОВ
Граф Матвей Александрович Дмитриев-Мамонов (1790–1863), потомок старинного рода смоленских князей, считал себя по прямой линии происходящим от Рюрика. Род Дмитриевых-Мамоновых утратил богатство и знатность (восстановления княжеского титула Мамоновы добились лишь накануне Февральской революции), но после того, как отец будущего декабриста в течение краткого времени был фаворитом Екатерины II, Мамоновы получили графское достоинство и сделались одной из богатейших семей России.
М. А. Мамонов получил блестящее домашнее образование и быстро продвигался по служебной лестнице. Богатство, родство с министром юстиции поэтом И. И. Дмитриевым, прочные связи в самых высоких сферах петербургской бюрократии и московского барства гарантировали ему блестящую карьеру: семнадцати лет он был камер-юнкером, а двадцати — обер-прокурором шестого (московского) департамента сената.
В то же время М. А. Дмитриев-Мамонов жил напряженной духовной жизнью. Внутренняя неудовлетворенность, поиски истины и общественной деятельности привели его к масонству[295].
В 1812 году в зале Московского дворянского собрания Мамонов произнес блистательную патриотическую речь. Текст ее не сохранился, однако в черновиках повести Пушкина «Рославлев» имеется конспективная запись этой, по мнению Пушкина, «бессмертной речи»: «У меня столько-то душ и столько-то миллионов денег. Жертвую отечеству»[296].Мамонов пожертвовал отечеству все свое огромное состояние и снарядил на свои деньги и из собственных крестьян казачий полк, во главе которого в чине генерал-майора проделал зимнюю кампанию 1812 года, но во время заграничного похода был уволен в отставку.
После окончания Отечественной войны 1812 года М. А. Дмитриев-Мамонов сблизился с М. Орловым, Н. Тургеневым и, видимо, М. Н. Новиковым. Около 1815 года им было организовано конспиративное общество «Орден русских рыцарей» — преддекабристская организация политического характера, в программу которой входил захват власти и широкий план реформ. Неудовлетворенность тактикой «Союза благоденствия», видимо, побудила Мамонова и Орлова наметить план активных действий. Мамонов, запершись в своем подмосковном имении Дубровицы и окружив свое пребывание полной тайной, начал строительство укрепленного лагеря с крепостными стенами и артиллерией на расстоянии менее чем дневного перехода до Москвы. Орлов в то же время пытался получить дивизию в Нижнем Новгороде. О плане похода из Нижнего в Москву говорит также интересная деталь: в укрепленном поместье Мамонова хранились знамя Пожарского и окровавленная рубашка царевича Дмитрия, — конечно, не как музейный реквизит: первое раскрывает план военной кампании, вторая — мысль о ничтожности прав Романовых на престол. Правительству был подан донос. В результате Орлов был отстранен от командования и отдан под суд, а к Мамонову в Дубровицы был прислан шпион, после чего графа арестовали, привезли в Москву и подвергли домашнему аресту в собственном дворце, где он и находился до воцарения Николая I. Следствие по делу Мамонова не было приобщено к главному процессу и велось отдельно. Находясь под домашним арестом, Мамонов отказался присягать Николаю I, после чего он был объявлен сумасшедшим, заключен в задней комнате своего дворца под надзором полицейских агентов и подвергнут принудительному лечению. Вскоре он действительно сошел с ума. Долгие годы он провел не видя никого, кроме шпионов, тюремщиков, запертый в собственном дворце, заботясь о голубях и трогательно воспитывая единственное допущенное к нему лицо — мальчика-идиота из числа его дворовых. Скончался он в 1863 году от несчастного случая[297].
Сочинения Дмитриева-Мамонова, публиковавшиеся в «Друге юношества», никогда не перепечатывались.
293. ОГОНЬ
И видех небо ново и землю нову;
первое бо небо и земля первая преидоша.
Корона и душа вселенной!
Сок, кровь и семя вещества!
Огонь — в нем тайно сокровенный
Тип и дыханье божества!
Нечистое, Огонь, ты гложешь,
А чистое украсить можешь,
И всё собой объемлешь ты!
На солнце и в луне сияешь,
Из недр земли дождь искр кидаешь,
Отец и чадо чистоты.
Тобой творится всё в Природе
И без тебя ничто же есть;
Течешь в мужах из рода в роде,
А чрез жену живишь ты персть.
Тебя измерить невозможно,
Исчислить и хватать не можно,
Ты диво мудрых и очес!
Огонь — стихия Серафима!
Стихия, ангелом любима!
Прекрасный первенец небес!
Ты воды осенил крылами,
Когда лежал на безднах мрак!
Ты воздух алыми зарями
Венчал, явив свой миру зрак!
Парил в хаосе ты покоен,
Когда сей мир был не устроен;
Ты — ты ему движенье дал!
Ты древле сближен был к Аэру.
Но, спущенный на дольню сферу,
Ты жег, пылал и пожигал.
Ты страшен, Огнь, с свинцовым громом,
В сгущенных серых облаках
На крыльях ветреных несомом,
Во пламенных мечах, браздах;
Еще страшнее в жерлах медных,
В десницах воинов победных;
Тогда ты жнешь людей как цвет,
Летает смерть перед тобою
И острою своей косою,
Ударом тмит в глазах их свет.
Но ты ж бываешь благотворным
И служишь смертным так, как раб;
Тогда ты действом чудотворным
И мир преобразить не слаб —
Ты тело наше в холод греешь,
Варишь нам пищу — жизнь в нас сеешь,
В кремне сокрытым ты лежишь.
Теперь сокрыт ты в зверях, в травах,
А явен токмо в жупле, в лавах,
В Везувии столпом стоишь!
Тебе Халдея и Колхида
Курили вечный фимиам,
И в храмах светла Озирида
Ты сопричислен был богам.
У Весты чистой во притворах,
У мудрых в тайных их соборах
Ты чтишься божеский залог!
Тебя любимец муз возносит,
К тебе восторг свой он относит
И мнит — едва ли ты не бог!
Ты чист, прозрачен, ясен, силен,
Удобен множиться стократ,
В себе самом велик, обилен,
Без чуждой примеси богат.
Пожары многие таятся
В малейшей искре — и плодятся
От воли собственной твоей.
Ты всем, ты всем, Огонь, владеешь,
Ты скиптр над тварями имеешь,
Твоя порфира — ткань лучей.
Теперь тебя кора скрывает,
Кора согнитья обняла!
Твой свет внутри теперь сияет,
Извне же грубые тела.
По всей натуре тьма развилась,
И кара силы божьей скрылась,
И свет натуры помрачен.
Но некогда ты уз лишишься
И жрущим в ярости явишься —
И победишь и смерть и тлен!
Тогда сей мир исчезнет тленный,
Как дым кадильный, как мечта,
И в мир изящнейший, нетленный
Отверзутся тобой врата.
Лазурь небес как плащ совьется,
Как пыль со стогнов он повьется,
Предстанут радужны дуги —
Земля как злато расплавленно,
И в море стклянно погруженно,
И в пурпур звездные круги.
Тогда Огонь всю твердь обнимет,
Воссядет на зодьяков трон,
Существ поверхности проникнет
Сафир, смарагд и халкидон;
Луна и солнце постыдятся
Пред светом сим — и съединятся
В одно светило навсегда;
Проклятья область упразднится,
Открытно — ясно нам явится
Натура тайная тогда.
Вся тварь тогда возликовствует
О Рекшем Слово живота;
Взыграет — и восторжествует
Субботу света — слепота!
Вольется и конец в начало,
И всё, что будет и бывало,
Рекою в вечность протечет;
Проглянет вечности денница,
Поглотит числа Единица,
И невечерний узрим свет.
294. ВЕЩАНИЕ ПРЕМУДРОСТИ О СЕБЕ
