Антология - Европейская поэзия XIX века

Три всадника взбираются устало
Пустынною тропою каменистой.
Рыдает ветер в роще густолистой,
Седая тьма уже с небес упала.

Разбита их броня, одежды рваны,
Их иноходцы загнаны и пыльны,
Оружье руки удержать бессильны,
И кровь струей течет из каждой раны.

Клонит главу их, гордую когда-то,
Измены весть и пораженья горе…
На темном и неведомом просторе
Горит пятно кровавое заката.

И первый из троих, воздевши руки,
Рыдает: «Я любил и был любимым!
И за виденьем шел неотвратимым
Во власти света, радости и муки!

Я устремлялся к вышнему покою,
Где обитают души всех влюбленных,
Свободен, счастлив, среди звезд бессонных
Я наслаждался вечною весною.

Зачем до чистой тверди обожанья
Тлетворной страсти долетает ветер?
О, горе тем, кто лишь однажды встретил
Его глухое, жгучее дыханье!

Согрет рассвета чистым дуновеньем
Цветок душистый первой страсти нашей,
Но глубоко в его пурпурной чаше
Таится яд — усталость и забвенье.

О братья, я любил душой смятенной…
За то скитаюсь, потеряв любовь…
И медленно моя сочится кровь
По каплям из груди моей пронзенной».

Второй тут всадник, выказав участье,
Сказал с улыбкой горькой и надменной:
«Любил людей я и для всей вселенной
Мечтал о справедливости и счастье.

За правый суд я поднял голос страстный
В сражении кровавом и жестоком;
Как рог призывный на пути далеком,
Я подымал отверженные расы.

Когда настанет день идей могучих?
Когда настанет время избавленья?
Но меч мой дрогнул посреди сраженья,
Не зреет колос на песках зыбучих!

И, книгу не прочтя грядущих дней,
Листают нации ее с улыбкой жалкой,
И мирно спит народ на грязной свалке,
Как на пурпурном ложе королей.

О братья, я любил людей, за правый
Я суд сражался, был мой дух высок…
За то я умираю, и песок
Пьет кровь мою с поверженною славой».

Здесь третий всадник поспешил с ответом:
«Любил я Бога сердцем и умом,
И божье имя сделал я щитом
В сраженьи с суетным и лживым светом.

Его я призывал в часы докуки,
Терзаемый греховным искушеньем.
Искал его с тревогою и рвеньем,
В сомнительные углубясь науки.

Какой же ветер сокрушает стены
Святого храма веяньем могилы?
И звезды гаснущие падают, остылы,
Промчавшись с грохотом по небесам вселенной!

Вот солнце дрогнуло, в толпе святых — смятенье…
И дня пустого свет лишь скуку источает…
О, горе том, кто руки простирает,
Чтоб небу вознести напрасное моленье!

О братья, Бога я любил глубоко…
За то скитаюсь без пути отныне,
И, обескровленный, влачу по сей пустыне
Я душу мертвую средь пыльных листьев дрока».

Все трое, съединясь в одном стенанье
И руки опустив свои недужно
К оружью, что разбито и ненужно,
Не в силах побороть свое страданье,

Растаяли в неверной мгле густой
Горы, вдали таинственно молчащей.
Растаяли в непроходимой чаще
И в бледноте ночи немой.

Ты, чья душа спокойно задремала
Под древней тенью кедровых ветвей,
Как спят жрецы под сенью алтарей
Вдали от битв и от земного шквала,

Проснись! Пора! Высоко солнце встало,
Рассеялся могильный рой теней…
Чтоб новый мир восстал из сих морей,
Лишь только знака недостало…

Послушай! Это голос толп людских!
Твои то братья, их ты слышишь пенье?..
Но в нем война… и голос тот — набат!

Так из лучей заветных грез твоих,
Мечтатель, сделай меч сраженья,
Восстань, Грядущего солдат!

О Разум, брат Любви и Правосудья,
Услышь мою мольбу в который раз.
То сердца, полного тобою, глас,
Души свободной — твоего орудья.

Из-за тебя всегда открыта будет
Туманность звезд, светил, миров для нас;
Из-за тебя свет правды не угас,
И героизма злак растят на ниве люди.

Из-за тебя, перстом судьбы ведомы,
Свободу ищут нации сквозь громы;
И кто зовет грядущее в мечтах,

Из-за тебя готов снести мученье…
И все твои сыны, вступив в сраженье,
Твое начертят имя на щитах!

Рассвет июньский, жаркий. Склон пологий,
Сухой и голый, на краю дороги.

Суровая земля, где только вереск вялый
Пьет солнце, ест песок и гложет скалы.

На сморщенном листе смоковницы, чьей пищей
Одни лишь камни служат, жалкой, нищей,

Заря оставила, явив печаль святую,
Небесную слезу, прозрачную, большую.

Такую чистую, что кажется порою
Вблизи — алмазом, издали — звездою.

Король проехал: тридцать копий свиты,
Забрала, шлемы, стяги в воздух взвиты.

«В моем венце, — сказал король надменный,—
Сапфиры есть, брильянты есть бесценны,

Восточные рубины — кровь и злато,
Как знак страстей, испытанных когда-то.

Есть жемчуга, как будто капли горя,
Что скорбно льет луна и тайно студит море.

Но я готов отдать все чудеса Востока
Чтоб ты, слеза, что так блестишь высоко,

В божественной моей короне засверкала
И мир у ног моих оттуда созерцала».

Но чистая слеза, полна тепла и света,
Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа.

В броне железной, что в веках искрится,
Верхом проехал странствующий рыцарь.

И он сказал слезе, исполнившись отваги:
«Сойди сиять на крест моей бесстрашной шпаги!

Я понесу тебя в победах величавых
В Святую Землю, в блеске бранной Славы!

Вернемся — и моя невеста пусть тобою
Грудь белую украсит, как звездою.

И будешь ты служить своим огнем прекрасным
И ратным подвигам, и грезам сладострастным».

Но чистая слеза, полна тепла и света,
Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа.

На буром ослике рысцою неизменной
Проехал ростовщик, старик-еврей презренный.

На мулах вслед влеклось немалое именье:
В кедровых сундуках все злато да каменье.

А старичок — в лохмотьях жалких, худ как щепка,
Лыс череп, нос крючком, а глазки смотрят цепко —

Звезду увидев, молвит: «Боже, что за диво!
Мерцает, рдеет как, и светится красиво!

На золото мое купить могу я вскоре
Сокровища царей и корабли на море.

Но за такой брильянт отдам я без возврата
Всей скупостью моей накопленное злато».

Но чистая слеза, полна тепла и света,
Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа.

Тут из-под дерева чертополох безвестный,
Уже иссохший весь, сказал слезе небесной:

«Земля, что розами покрыта и сиренью,
Не холила меня и не дарила тенью.

Коль руки к небу я воздену ненароком,
Оно меня за то в огне сожжет жестоком.

На мой колючий лист ни разу не присели
Пернатые певцы, чтоб их я слушал трели.

Ни разу не пришли беседовать со мною
Влюбленные в ночи, озарены луною…

Взмывает птица ввысь, любовь проходит мимо,
Я никогда не цвел, и тень моя незрима!..

Слеза богов, светило, капелька воды,
Сойди ко мне, избавь от роковой беды!»

И чистая слеза, полна тепла и света,
Дрожит, дрожит, дрожит… упала без ответа.

И вскоре жалкий куст живым налился соком,
И заалел цветок в его венце высоком

Семьею бледных лепестков красно-лиловых,
Как кровь, что некогда текла из ран Христовых…

И в чашу бедную с жужжанием веселым
Слетались мед искать запасливые пчелы!..