Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2011–03 (83)
— Чучеловечело! — уточнил Димка.
Обули чучеловеческие ноги в драные сапожищи-бахилы; напялили на крестовину размахаистый бабушкин халат; голову сделали из пластикового пакета, набив его сухими сорняками. Поскольку пакет оказался с косметической рекламой, то новорождённому чучелу достались выразительные глаза девушки-фотомодели. Жалко, свободной шляпы на всей даче не нашлось, отец решил в следующий раз привезти достойный головной убор, а пока соорудить на голове причёску из травы. Конец — делу венец, папа и сын обошли новорождённого хороводом, спели «Хэппи звёзды каравай», да и перешли к другим заботам. Отец взялся изобретать крючок для уличного туалета, Димка — переселять полезных дождевых червяков из навозной кучи, где их много, в цветочную клумбу, где жилищного простора сколько угодно. А потом ещё надо было покататься на велике с соседским Серёгой. А потом… да мало ли забот на даче?
А чучело бодро помахивало на ветерке халатными рукавами и глядело на мир удивлёнными глазами фотомодели.
Вечером бабушка решилась съездить на ночь в город по важным делам. А что? «Мальчики» на даче освоились, ужин им есть, где туалет — знают, не пропадут. А что электричества пока нет, телевизора, так это одну ночь потерпеть даже интересно.
— Не волнуйся, бабушка! Не волнуйтесь, мама! Всё устережём, — заверили «мальчики» с поцелуями. — Нас теперь, вон, пугало охраняет.
Без электричества и вправду было интересно. Полчаса папа зажигал керосиновую лампу, а потом ещё дольше экспериментировал, какой длины должен торчать фитилёк, чтобы пламя не гасло, но и не коптило, чтобы светило не синим и не оранжевым, а жёлтым. Эх, не было под рукой компьютера, чтобы свести результаты в таблицу и вывести формулу — была бы не диссертация, но хоть статейка. А смелый Димка совершенно один ходил в деревянный туалет, и ветер чуть не сдул Димку в кусты, и деревья шумели всё сильнее, и туалет днём был совсем рядом, а на ночь упятился куда-то в дальний угол дачи. А на обратном пути на Димкино темечко упала с неба большая мокрая капля и потекла по лбу на нос. Это была первая капля, а за ней подоспела бесчисленная орда капель — и давай лупить по листьям растений, по жестяной крыше, по стеклянным окнам, по грядкам и по клумбам, на радость новосёлам червякам. Потом комары, устав уворачиваться от капель, потянулись в дом, в тепло и сухо, да так обнаглели, что приняли хозяев за бесплатный ужин. В назидание наглецам Димка с отцом запалили антикомариную спираль, вскоре её дым заглушил запах керосина, и стало можно спать. И папа заснул.
А Дмитрий слушал. Сопение отца. Бам-бара-бамы дождя. Скрипы косточек-досточек дачного дома. Шум листьев за стеной — точно так шипит картошка на большой сковороде и аплодисменты в телевизоре после речи президента.
Потом небо блеснуло в закрытые глаза, и гром пробежал через небо, как перестук огромного поезда, дёрнутого за шиворот. Дождь пошёл сильнее. И тут в окошко постучали. Нет, не показалось: постучали опять. Разбойники? А отец спит, наработался за день, что ему гроза, что ему разбойники. Да не разбойники — вежливо как-то стучат…
Смелый Димка встал и подошёл к окну.
— Откройте дом, пожалуйста, — послышался снаружи голос, негромкий, но вполне разборчивый, непонятно, мужской или женский.
— А кто это? — спросил Димка строго и недоверчиво.
— Да я же! Пугало. Тут гроза. Мне страшно. Впустите.
Димка выкрутил фитилёк керосиновой лампы подлиннее — по отцовой формуле — и посветил в окно. Оттуда с дрожащей мольбой таращились глаза фотомодели; и не просто капли — ручьи бежали по мятому нарисованному лицу. Надо же — испуганное пугало!
— Бедненькое! — Димка пошёл открывать дверь. — Заходи, не бойся.
— Я сниму сапоги на улице, — сказало пугало. — А то в них уже воды до половины. — И боком-боком, неловким приставным шагом вошло в сени. — Ой, хорошо тут, а в огороде так жутко, так одиноко. Как полыхнёт, как громыхнёт, как ливанёт. Спасибо, две ноги, а то бы не знаю.
— Бедненькое, — повторил Димка. — Где же тебе постелить?
— Да я лучше тут, постою у стенки. Ещё от печки тепло, обсохну за ночь. А утром — как штык буду на посту. Ложитесь, спите, не бойтесь ничего, я же с вами.
Димка засыпал и думал, что завтра надо придумать пугалу смелое имя. Эх, оно, оно. Чучеловечело.
Маша Лукашкина
Ковёр-самолёт приземлился в болоте.
Сто пятен теперь на ковре-самолёте!
Как вывести эти ужасные пятна?..
…Вы что!
Пылесос унесите обратно!
Старинную сказку навряд ли обманешь.
Опасны ковру пылесос или «Ваниш».
От них
(Возникает у нас беспокойство!)
Он может утратить волшебные свойства.
Скорее ковёр просушите на солнышке!
А нужен совет, обратитесь-ка к Золушке!
Вам скажет она, подметая дорожки:
«Насыпьте на пятна
толчёной картошки!»
А может, позвать Василису Премудрую?
И Бабу Ягу… И Русалку с Лахудрою…
Летят три сороки —
трещат, как трещотки:
«Тащите ведёрко с водою и щётки!»
Сколько слов известно киске?
Много их в кошачьем списке?
От кис-кис до берегись —
Тысяча!
(Включая брысь!)
Какое любимое слово у киски?
Нет, вовсе не «мяу»… (Хотя это близко!)
Другое у киски любимое слово.
«Мур-мур» — говорит она снова и снова!
«Мур-мур» — она ластится к бабушке Тане…
«Мур-мур» — умывается, — щёки в сметане,
«Мур-мур» — и свернётся клубочком на кресле.
«Мур-мур» и «мур-мур»…
Но однако же, если
Какая-то киска в обиде на мир,
Она говорит лишь короткое «фыр»!
Как зайчик стал белым
Начались холода —
Загрустил серый зайчик.
Лук под лавку убрал,
А морковку — в чуланчик.
Засучив рукава,
Сплёл кормушку для птицы,
Заготовил дрова,
Залатал рукавицы.
Щель соломой заткнул.
Крышу новую справил.
Постучал молотком —
Там подбил, там подправил.
А потом медвежат
Проводил до берлоги.
Переделал сто дел —
Ведь зима на пороге.
На себя поглядел…
«Я грязнее, чем хрюшки!»
Сам себя постирал
И развесил — за ушки!
О ручке, которая пишет
на всех языках мира
Образованна весьма.
Пишет грамотно на русском,
На английском, на французском…
«Здравствуйте!», «О’кей!» «Мерси!».
И немного на фарси.
«Гутен таг!», «Шалом!», «Алоха!».
И на папуа неплохо.
Пишет письма по утрам
В Камерун и во Вьетнам,
В Австрию, в Италию,
На Кубу… и так далее.
Ручка просто молодец!..
Но расскажем, наконец,
Чья же умная рука
Помогает ей слегка,
Отсылает письма эти…
Вот его портрет в газете!
Вот — лауреат ста премий,
Член десятка академий,
Лучший из профессоров
Полиглот Иван Петров.
Владимир Бредихин[76]
О пользе утренней пробежки
Ёж и дождь
Шёл в лесу осенний дождь,
Шёл по лесу мокрый ёждь…
Ой, не так.
Шёл по лесу мокрый ёж,
Шёл в лесу осенний дож…
Опять не так.
Был бы дождик просто дож,
Или ёждиком тот ёж,
То тогда, вполне возможно,
Был бы мой стишок хорош.
Всё!
Синий слон
На рисунке у Андрея
Синий —
Синий —
Синий
Слон.
Расскажи, Андрей, скорее:
Отчего же синий он?
Может, он
Плескался в речке?
Весь промок,
Продрог,
Устал,
Посинел,
Ему бы к печке,
Он бы снова серым стал.
Может,
К синему забору
Прислонился боком слон,
И ему
Помыться впору?
Стал бы снова серым он.
Тут Андрейка
Между делом
На вопрос
Ответил наш:
«Просто
Был в коробке целым
Только
Синий
Карандаш».
О пользе утренней пробежки
