Виктор Авин - Избранное. Том 3: Миграция Души, 1982–2012

Близнецы выбирали свою дорогу
Выбрали в самом начале пути
Один воровал и ходил не в ногу
Второй прозревал и ходил не в ногу
Их рядом поставили — уже — немного
Оставалось до казни, поди, сличи
А в яслях «гули-гули» делали Богу
И стало ясно — у них отцы!
Короче, дети
Их перепутали за миг до казни
Теперь искупает свои грехи
Брат распят что б миссию брату
Оставить вечно нести в пути
И жить среди нас, инкогнито, рядом…
Христос и Варавва, близнецы…

А лес не обманешь, он знает
что завтра не будет
Чувствуют наши осины их ждущую осень
И ели карячятся в сумерках в солнечном свете
Разлаписто тайну храня у ствола и зная что зря
Белки кидаются шишками в солнечных заек
Кикимора с лешим у нас на болотах не тают
От ласки — все временно будет, все,
кроме косого дождя
И больше никто никому ничего не обязан,
на жалость не давит
И каждый теперь за себя каждый миг отвечает
И правильно это — сильнее и глубже
меня ощущая
Весна озаряет и я озаряю и ангелы
с бесами нас озаряют
И все как в последний, и солнце
и страсть и душа и весна…

Линия горизонта у творчества —
нижний слой радуги
Задача — его совместить
в результате с земным горизонтом
Открыть цветовые врата
и пролить «вавилонскую Господа башню»
На дороги, дома и людей под зонтом из ресниц
— капли звонко
Слышишь, бьют по глазам, по ушам и по носику?
— чувства
Просыпаются после дождя из ста тысяч оттенков
цветов, твое русло
Приведет остальных к океану надежды,
любви и гармонии
И за искусством рефлекса вступает разумное
ветра искусство…

Для производства бокситов в Ленобласти
Глину везли из под Иркутска в 1980-м
Петербургской глины хватало еще на два века
Она под ногами везде валялась
Но мы же не в Америке, не бережем свою нефть
Просто надо было связать все деревья
И каждую ветвь — больщевики так решили
Меньвшивики продолжают концерт —
У меня во дворе весной построили детскую
Две, площадки, по обе стороны дома
А летом начали строить маха’зин
Не шаговой доступности, а пошагово
С одной стороны, у площадки, а с другой
Стороны копать огромную яму, у второй площадки
В 100 метрах
И на Камазах огромных возить по двору
Землю за угол дома
И ссыпать и утаптывать чтоб магазину здесь быть!
Это не новости из дурдома, это прикрытие
Для строительства секретного космодрома
Эт так придумано. И продумано все.
Весь фокус в том, что когда
Россию перестанут уничтожать и вхолостую
Гонять ей бюджеты 90 % закапывая
Ее выдадут замуж по-западному
Бесприданницей. Ну так ее хочется.
Вот и стараются. И тянут е и тянут
Из цилиндра за уши
А она все не кончается и не кончается…

…Тогда и солнце есть плоский круг
В подсознании — просто шар
В подсознании, круг второй —
С протуберанцами, нервный, злой
А на пятом уровне — просто пиксель
Потом желток, не попавший в миксер
Когда захочешь перекусить
Размышляя где верх где нить
И выйдешь на крылышки и рога
Сначала не курица и не петух
Не солнце, а внешняя скорлупа
Мироздания, а внутри зародыш —
Бог, такой…ты представить себе не сможешь
Так я покажу его тебе, смотри —
Любовь в виде слизи, приятной, внутри
Обязательно должна быть она приятной
Иначе откуда узнаем мы
Что есть приятное? И что есть счастье?
Гармония, радость и наши сны…

Вдруг ни с того ни с сего в голове промелькнуло
Промелькнуло еще раз в башке: «Песталоцци!»
Поймал что при взгляде, и понял что сняли
С тех портупею, кто в форме стоит у колодца
На Невском и лоцию мне задает у Марата
Палочкой с делениями кому, сколько, надо…
ох, надо…
А по краям этой нашей ну очень красивой дороги
Полосы для пустоты ведь общественный транспорт…
Полвека назад прилетев по путевке
на реинкорнацию, трансфером
В Бастион Петропавловский не приведеньем,
из пятой Бастилии
С тех пор тупею, зачем реверсивно, для шанса
Не сделать бы нам вперемешку все, и педагоги
В час пик, безлошадные, даже поэты
с крестьянством
А то пистолеты так жгут наше сердце, пустоты
После каждого выстрела в полночь из пушки ничем
не заполнить
Утром выедешь на Перспективу, опять нерадиво
И выстрелишь пробкой, записку в бутылку
шампанского
Выведешь: «Кайзеру Путину…» и успокоишься
в пробке
То ли никем, то ли Джином и ибн-бароном
Мюнхаузеном

Когда Ваш пылесос, убираясь в шикарной,
но вашей квартире
Примет за мусор побеги цветка
(так прекрасно стремленье его из горшочка)
Mashin не объедет ни стебля,
старанием помощи вам захлебнется
Так будет всегда в отношениях
между компьютером и человеком
Так было всегда между нашей природой
и его гомо саписенс, «лекарем»
Не надо стараться убраться в лесу
до посадки его в том порядке
Который ему насаждают понятия наши
о досках для шашек, ходить колумбарием
Нельзя даже в наших гербариях —
счастьи, любви и душе и Союзе Писателей
Вокруг пылесос выключайте
и щеткой для чистки зубов ковыряйте в заборах
Тогда на Луне и Венере и Марсе
мы высосем золота залежи, образов горы…

Утро сдало экзамен по Цвету опять на пять
Неделю — по хмурости и оттенкам, дождю (местами)
У этой Натурщицы нет предков, мамы,
она не с нами
Просто приходит и Бог начинает ее рисовать
У этой Натурщицы каждое утро не подиум, поле
Небо и Город, не натюрморты, больше — портреты
А люди смешные не понимают что хоть и на воле
Но тоже натурщики и не по сезону, уже одеты
По минному полю летят как пудели, а Утру
страшно
Ну как наступят на детонатор съев много каши
И Утра не будет больше, снег или тьма в июне
И Утро смотрит наверх на Художника…
Он просто рисует…

…он в любое время года гениален —
в этом суть…
ты скажи, скажи, Серега,
так откуда эта грусть?
На венчальной, новогодней,
ели помнишь ты шары?
Ты скажи, скажи, Серега, дождик вешал? На пары
заводил лебяжьи воды тихим вечером, ловил
первый лист опавший с клена натирая сапоги
черноземом, черноземом, голенища до колен
ты скажи, скажи, Серега, ты бы сдался
в этот плен?
В плен в твоей деревне стылой,
в плен порядку немчуры?
Ты скажи, скажи, Серега, партизанил бы и ты?
Пушку, нет сорокопятку, многоствольную Катюшу
помогал тащить и Пушкин колесея до Твери?
Гоголь был бы комиссаром, Достоевский —
подрывник?
Ты скажи, скажи, на нарах
спал с Цветаевой — сестрой?
Ты б не сник под вой снарядов:
«Мэри, Мэри, покричи!»
а Ахматова бы Блока дотащила на постой
в медсанбат среди окопов, вшей…
аптеки, фонари
где ты, где ты, мой Есенин, на коне,
вихор твой лих?
— В развороченный живот он улыбнулся б
и затих
Потому что с Пастернаком он бежал на высоту
не за орденом — за блатом, за березками, за пух
тополиный он погиб бы. И «За Родину, Ура!»
…Отвезли его бы в Липки. Хоронили до утра.