Валериан Курамжин - Дорога домой (сборник)
– Ну, давай знакомиться, меня Толиком зовут, – представился мужичок, разливая остатки портвейна.
– Николай, – ответил Сивачёв, – можно просто Коля.
– Тогда давай за знакомство выпьем, – предложил Толик, – выручили мы друг друга сегодня. Ты меня – куревом, а я тебя – портвешком, можно сказать, от смерти спас, – Толик захихикал, – мы ж теперь кореша с тобой! Хорошо как день начался!
Они чокнулись и выпили, не закусывая. Портвейн сделал своё дело – Сивачёву полегчало, дышал он теперь ровно, тошнота отступила, а лёгкое головокружение только улучшило его настроение. Жизнь налаживалась, июньское утро было прекрасным, новый его кореш Толик казался просто чудесным человеком, а пение птиц за окном настраивало на лирический лад. То, что произошло вчера, ему вспоминать не хотелось, возвращаться домой и оправдываться перед женой тоже, хотелось просто жить, ни о чем не думая, и наслаждаться именно такой жизнью.
– В отпуске я, Толик, с сегодняшнего дня в отпуске, с довольной улыбкой пробормотал он, – вчера вот с бригадой отметил, а сегодня с тобой гулять будем, если ты не против. А, Толик?
Тот выпучил глаза, потом нахмурился, потом довольно, словно кот, заурчал и пулей выскочил из кухни:
– Я сейчас.
Вернулся он буквально через пару минут с картонной коробкой в руках. – Во, блин, Люська – зараза спрятала, еле нашёл, – прошептал он, заговорщически, вынимая из коробки какие то аптечные пузырьки. – Не-е, от меня не спрячешь, я – что тот пёс, всё равно найду! Это же просто бальзам, амброзия, живая вода, вернее огненная, – причитал Толик, откупоривая кухонным ножом пузырёк за пузырьком и переливая их содержимое в стаканы из-под портвейна. – Настойка боярышника, – мурлыкал Толик, – лучше всякого коньяка, деликатес, а главное – организму большая польза от него! Только крепкая зараза, закусывать надо, яйца сырые будешь? Всё равно больше нет ни хрена, а это утром лучше всего силы восстанавливает, да и вообще… – Он достал из старенького холодильника четыре яйца и аккуратно положил на стол. – Ну, совсем, как дворяне, понимаешь, утром, в своём имении наливочкой балуются, и яйцами из-под курочки запивают. Давай, Колян, за твой отпуск теперь выпьем, отпуск – это святое, это надо долго отмечать, с умом, тут я тебе первый помощник буду, корешок ты мой любезный.
Они снова чокнулись и выпили. Сивачёва передёрнуло, когда крепкий спиртовой настой прокатился по горлу и упал в желудок. Внутри всё обожгло, но сырые яйца сделали своё дело и желудок успокоился. Сивачёва разморило, навалилась сонливость, глаза закрылись сами собой и он задремал, привалившись к стене. Так и проспал какое-то время, а когда проснулся, то увидел, что в кухне прибрано, пустые бутылки уложены в две громадные сумки, а Толик, уже умытый и чисто выбритый, стоит у открытого окна и курит. Он посмотрел на часы – половина одиннадцатого.
– Давай, Колян, умывайся и приводи себя в порядок, я тебе в ванной уже всё приготовил. Да и пора нам, труба, как говорится, зовёт! Вот сейчас тару сдадим, глядишь и на завтрак, да и на опохмел будет.
Толик суетился, подталкивая его в ванную, показывая полотенце, зубную щетку, электробритву. Пока Сивачёв находился в ванной, Толик сновал по квартире в радостном предвкушении похода в магазин, новых приключений и, может быть, новых знакомств. И, когда они уже выходили из квартиры, он в который раз повторил, но уже громко, уже почти в полный голос:
– Ну, Люська, ну зараза, повезло – то нам как, что на дежурстве ты нынче, что дома тебя нет, а то ведь не было бы мне счастья такого кореша встретить!
Так они и загуляли. Заначки, что спрятал Сивачёв в свой последний перед отпуском рабочий день под стелькой в ботинке, хватило почти на два дня и две ночи. Затем деньги у Николая закончились, а у Толика их и не водилось. Зараза-Люська не только не дала им ни копейки, но и выгнала Толика из дома, причём без «права возврата и переписки», как выразилась она, вышвыривая из окна старую, потёртую и полупустую сумку Толика.
На третий день Сивачёв, перемещаясь с Толиком от магазина к магазину в надежде встретить кого-нибудь из знакомых и стрельнуть на выпивку, с удивлением обнаружил, что стоит напротив своего дома. Сивачёв пошарил в карманах и нашёл ключи. Была середина дня, двор пуст, никого из знакомых или соседей он не увидел. Он ещё раз взглянул на часы – половина третьего, жены, по его разумению, дома быть не должно, а дочка Леночка уже вторую неделю отдыхала в пионерлагере. Они с Толиком вошли в подъезд и поднялись на второй этаж, встали у дверей его квартиры, прислушались. Долго стояли, словно боясь чего, словно они воры, словно квартира эта чужая. Потом Сивачёв открыл дверь, вернее, повернул дважды ключ в замке, а дверь всё не открывал, боялся. Наконец они вошли в квартиру.
Запах дома, чистота и уют, тиканье ходиков на кухне, вид привычных вещей и предметов на привычных местах, всё это ошеломило Сивачёва, пробудило в нём неясное, но сильное желание упасть прямо тут, в прихожей, вжаться в пол, в этот родной и чистый пол, успокоиться и остаться тут навсегда. Но Толик торопил, нервничал, шипел сквозь зубы – видимо подсознательно прочитал мысли случайного приятеля и боялся, что так случится. Сивачев снял ботинки и, в одних носках, давно уже не чистых, прошёл в комнату, пошарил в известных только ему и жене местах и нашёл немного денег. Прихватил заодно из шкатулки золотые серёжки, что он подарил жене на тридцатилетие, взял из платяного шкафа свежее бельё, носки, сорочку и направился к выходу. Внезапно, словно какая-то сила заставила его, он подошёл к двери спальни и приоткрыл её. Постоял на пороге, вошёл, и тут ноги его подкосились и он рухнул на колени прямо на прикроватный коврик. Подполз к их супружеской кровати и уткнулся лицом в подушку, дышал, внюхивался, и, уловив давно знакомый и любимый запах жены, заплакал. Потом поднялся и вышел из квартиры. Что-то подсказывало ему, что он больше сюда никогда не вернётся.
В тот же вечер, когда Люська-зараза выперла Толика из дома, они облюбовали место на заброшенной стройке, где и оборудовали себе пристанище. Погода стояла тёплая, крыша над головой была, Толик притащил откуда-то два старых матраса, тряпье, колченогий столик и ещё кучу нужных вещей, так что устроились они вполне даже комфортно. Даже соорудили очаг. И вода была: в довольно чистой железной бочке скопилось её немало после недавних дождей. Сюда они и вернулись после визита в квартиру Сивачёва, захватив по дороге выпивку и закуску. Пока Толик открывал консервы, резал хлеб и разводил огонь, чтобы поджарить колбасу и вскипятить воду для чая, Сивачёв умылся и переоделся во всё чистое. Потом они ужинали, пили портвейн, потом чай, потом снова портвейн, долго болтали и не заметили, как уснули, устроившись на своих матрасах. На следующий день, когда заканчивались и эти, украденные в квартире Сивачева деньги, они, собрав последнюю мелочь, цедили дешёвое пиво в палатке у Северного рынка.
– Слышь, Толик, придётся наш «золотой запас» продавать, вот только паспорта у меня нет, дома я его оставил. – Сивачёв показал ему золотые серёжки, – В скупку нельзя, в ломбард нельзя, может у тебя барыга знакомый есть?
Толик, который, казалось, находился в полной прострации, повернулся и посмотрел на ладонь Сивачева. На ладони поблёскивали золотые серьги. Мутные глаза Толика ожили, дыхание участилось, на лбу выступила испарина:
– Откуда это? – просипел он. – Где ты это скоммуниздил?
– Да не боись, Толик, не крал я, дома у себя взял. Так, на всякий случай… Денег-то мало в квартире было, вот я и взял. А теперь, видимо, продавать пора. Жить-то нам на что-то надо, отпуск ведь у меня, погулять хочется.
– Ну, ты даёшь, корешок мой любезный, вот порадовал, так порадовал! А барыга у меня есть, тут, недалеко, в двадцатой больнице работает, в морге. Кличка Профессор, а в миру Спиридонов Леонид Николаевич, я его давно знаю. Выпивал он раньше уж очень серьёзно, равных не было, за то и с должности слетел. Потому и в морге стал работать. А потом завязал – как отрезало, лет уж пять вообще не пьёт. Вот он цацками и занимается, толк в них знает, да и цену хорошую даст – гарантирую.
Профессор встретил их доброжелательно, попросил подождать его минут десять на улице, сославшись на какое то неотложное дело, и, действительно, через небольшой промежуток времени пригласил их к себе в каптёрку, угостил чаем и даже спиртом. Он внимательно осмотрел серьги, долго расспрашивал Сивачёва о их происхождении. Потом заинтересовался Сивачёвым, где работает, с какого года рождения, адрес прописки, чем болел и когда. Толика он не спрашивал ни о чём, наверное, и так знал о нём всё. В конце разговора он действительно предложил за серьги хорошую цену – двести рублей, деньги по тем временам огромные. Но, поскольку денег таких у него с собой не было, выдал десятку в счёт аванса, и пообещал после работы заехать за деньгами и забежать к ним на огонек, чтобы рассчитаться и обмыть взаимовыгодную сделку. На том и порешили.
