Ла Де - Ундина
- Но глядите же, глядите, - возмущенно и испуганно воскликнула Бертальда, - как эта бедная чистая водица бьет ключом, извивается в муках и отчаянии, что ее скроют от ясного солнышка и приветливых человеческих лиц, которым она служит зеркалом!
И в самом деле, струя воды от подземного родника шипела и плескалась самым удивительным образом - казалось, будто что-то хочет силой пробиться из-под земли наружу, но Ундина еще строже потребовала, чтобы ее приказание было исполнено. Впрочем, строгость эта была излишней. Замковая челядь столь же охотно повиновалась своей кроткой госпоже, сколь рада была случаю осадить своенравную Бертальду, и как бы та ни бранила их и ни грозила, камень вскоре прочно накрыл отверстие колодца. Ундина задумчиво облокотилась на него и своим тонким пальчиком начертала что-то на его поверхности. Но, должно быть, у нее в руке было что-то острое и едкое, ибо когда она отошла, а другие приблизились, они увидели вытравленные на камне какие-то диковинные знаки, которых до этого никто на нем не замечал.
Когда вечером рыцарь вернулся, Бертальда встретила его вся в слезах и рассыпалась в жалобах на поведение Ундины. Он бросил на жену суровый взгляд, и бедная женщина удрученно опустила голову, однако, сохранив самообладание, молвила:
- Мой супруг и повелитель не станет ведь бранить своих крепостных, не выслушав их, а уж свою законную супругу и подавно.
- Говори, что побудило тебя совершить этот странный поступок, - с мрачным видом произнес рыцарь.
- Я бы хотела сказать тебе это наедине, - вздохнула Ундина.
- Ты можешь так же точно сказать это и при Бертальде, - возразил он.
- Хорошо, если ты так велишь, - сказала Ундина, - но не требуй этого! О, прошу тебя, не требуй этого!
Она выглядела такой смиренной, прекрасной и покорной, что в сердце рыцаря мелькнул луч прежней, светлой поры. Он ласково взял ее под руку и увел в свой покой, где она обратилась к нему с такими словами:
- Ты ведь знаешь моего злобного родича Кюлеборна, о возлюбленный повелитель, и часто к неудовольствию своему встречал его в переходах замка. Бертальду он не раз пугал так сильно, что ей случалось занемочь. А все оттого, что у него нет души, он - порождение стихии, способен отражать лишь внешнюю сторону мира, внутренняя же сущность остается ему недоступной. Порой он видит, что ты недоволен мной, а я со своим детским умом плачу из-за этого, Бертальда же, может быть, в то самое время случайно смеется. Вот он и вообразил себе бог весть что и незваный-непрошеный вмешивается то так, то этак в нашу жизнь. Что толку, что я браню его за это, сержусь и отсылаю прочь? Он не верит ни одному моему слову. Его скудное бытие не знает, как схожи меж собой страдания и радости любви, как тесно они переплетаются друг с другом, так что их не разделить никакой силон. Из-под слез проглядывает улыбка, и улыбка отворяет двери слезам.
Улыбаясь и плача, она глядела снизу вверх на Хульдбранда, который вновь ощутил в своем сердце все очарование прежней любви. Она почувствовала это, теснее прижалась к нему и продолжала сквозь слезы радости:
- Раз уж словами его было не утихомирить, я вынуждена была запереть перед ним дверь, а его единственная дверь к нам - этот колодец. С духами всех прочих родников, вплоть до самой долины, он рассорился, и лишь дальше вниз по Дунаю, куда влились кое-кто из его друзей, вновь начинается его царство. Потому-то я и велела завалить отверстие колодца камнем и начертала на нем знаки, которые сковывают всю силу не в меру ретивого дяди. Теперь он не станет поперек дороги ни тебе, ни мне, ни Бертальде. Люди же могут, невзирая на эти знаки, приложив самые обычные усилия, откатить этот камень. Им это не помешает. Итак, если хочешь, сделай так, как настаивает Бертальда, но поистине, она не ведает, о чем просит. Именно в нее прежде всего метил этот мужлан Кюлеборн, а если бы стряслось то, против чего он предостерегал меня, и что могло бы случиться без злого умысла с твоей стороны, - ах, милый, и тебе грозила бы опасность!
Хульдбранд почувствовал всем сердцем великодушие своей жены: как старательно она оттесняла своего грозного защитника, да к тому же еще и навлекла на себя упреки Бертальды! Он нежно обнял ее и молвил с чувством:
- Камень останется на месте, и все останется навеки так, как ты хочешь, моя милая, родная Ундина!
Она робко ластилась к нему, счастливая, что слышит вновь давно умолкнувшие слова любви, и наконец сказала:
- Любимый друг, раз ты сегодня так добр и ласков со мной, могу ли я осмелиться просить тебя об одной вещи? Видишь ли, ты в чем-то схож с летним днем. В самый разгар своего сияющего великолепия он внезапно обвивает чело сверкающим грозовым венцом и предстает в раскатах грома истинным царем и земным божеством. Вот так и ты - очами и устами мечешь молнии и гром, и это очень тебе к лицу, хоть я и плачу, глупая, порой от этих вспышек гнева. Но никогда не делай этого на воде или хотя бы вблизи какой-нибудь воды {7}. Понимаешь, тогда мои родичи получат власть надо мной. Неумолимые в своей ярости, они вырвут меня из твоих объятий, вообразив, что одной из их рода нанесена обида, и до конца своих дней я буду вынуждена жить там внизу, в хрустальных дворцах и не смогу подняться к тебе наверх, а если бы они и послали меня к тебе - о боже! это было бы в тысячу раз хуже! Нет, нет, дорогой мой, если ты хоть немного любишь свою бедную Ундину, ты не допустишь этого!
Он торжественно обещал ей выполнить ее просьбу, и супруги вышли из своего покоя влюбленные и счастливые. Тут им повстречалась Бертальда с несколькими работниками, которых она успела кликнуть,
- Ну что, тайные переговоры, как видно, закончены, и камень можно убрать, - сказала она ворчливым тоном, который усвоила себе в последнее время. - Эй, люди, отправляйтесь и беритесь за дело!
Но рыцарь, возмущенный ее вызывающим поведением, коротко и строго бросил:
- Камень останется на своем месте.
Вдобавок он стал корить Бертальду за резкое обращение с Ундиной, после чего работники с плохо скрываемой улыбкой удовольствия разошлись по своим делам, Бертальда же, побледнев, поспешила уйти в свою комнату.
Наступило время ужина, а Бертальда все не появлялась. За ней послали; слуга нашел ее покои пустыми и принес только запечатанное письмо, предназначенное господину рыцарю. Тот, ошеломленный, вскрыл его и прочел: "Я со стыдом чувствую, что я всего лишь бедная рыбачка. Если на мгновение я забыла об этом, то искуплю свою вину в жалкой лачуге моих родителей. Живите счастливо со свой красавицей женой!"
Ундина была искренне опечалена. Она горячо просила Хульдбранда поспешить за исчезнувшей подругой и воротить ее. Увы, ей незачем было торопить его. В нем с новой силой вспыхнуло влечение к Бертальде. Он метался по всему замку, расспрашивая, не видел ли кто, куда направилась прекрасная беглянка. Ему ничего не удалось узнать, и он уже сел на коня, чтобы поскакать наудачу по той дороге, по которой привез сюда Бертальду, когда к нему подошел один из его оруженосцев и сказал, что видел ее на тропе, ведущей в Шварцталь. Рыцарь стрелой промчался через ворота в указанном направлении, не слушая испуганного возгласа Ундины, кричавшей ему вслед из окна:
- В Шварцталь? О, только не туда, Хульдбранд, только не туда! Или хотя бы возьми с собой меня, бога ради!
Но видя, что все ее мольбы тщетны, она поспешно приказала оседлать своего белого иноходца и поскакала вслед за рыцарем, отказавшись от какого-либо сопровождения.
Глава четырнадцатая
О ТОМ, КАК БЕРТАЛЬДА ВЕРНУЛАСЬ ВМЕСТЕ С РЫЦАРЕМ
Шварцталь, или Черная долина, лежала в глубокой впадине, окруженной горами. Как она зовется теперь, мы не знаем. А в те времена местные жители окрестили ее так из-за густого сумрака, в котором она тонула, заслоненная от солнечного света высокими деревьями, по большей части елями. От этого даже родник, струившийся между скал, казался совсем черным и далеко не таким веселым, как ручьи, в которых отражается ясное голубое небо. В наступивших сумерках все в этом месте выглядело особенно мрачным и диким. Рыцарь в тревоге пробирался на коне вдоль ручья, то опасаясь, что выехал слишком поздно и упустил след беглянки, то боясь, невзначай обогнать ее, если она где-то притаилась, желая остаться незамеченной. Между тем он порядком углубился в долину и мог бы уже догнать девушку, если бы выбранный им путь оказался верным. Мысль, что, может быть, он ошибся, заставляла его сердце биться сильнее и тревожнее. Что станется с хрупкой, беззащитной Бертальдой, если он не найдет ее, в грозную непогоду, которая зловеще надвигается на долину? Но вот наконец сквозь ветви на склоне горы мелькнуло что-то белое. Ему показалось, что он узнал белое платье Бертальды, и он устремился туда. Но неожиданно копь его уперся, встал на дыбы, и Хульдбранд, чтобы не терять времени, спешился - к тому же верхом ему все равно было не пробраться сквозь заросли кустарников, - привязал храпящего жеребца к дереву и осторожно протиснулся сквозь кусты. Ветки, влажные от вечерней росы, хлестали его по лбу и щекам; из-за гор доносились глухие раскаты грома, все казалось таким странным, что его внезапно охватил страх перед белой фигурой, простертой перед ним на земле. Он ясно различал теперь, что это была спящая или лежащая без сознания женщина в длинном белом платье, какое было сегодня на Бертальде. Он подошел к ной совсем близко, шурша ветвями, бряцая мечом - она но шевелилась. - Бертальда! - окликнул он сначала тихо, потом повторяя все громче - она не слышала. Наконец, он что было силы прокричал дорогое имя, и тотчас же из глуби горных пещер отозвалось гулкое эхо: "Бертальда!" - но спящая не пробудилась. Он склонился над ней. Сумрак долины и надвигающаяся ночь не давали ему разглядеть ее черты. Охваченный тревогой и сомнениями, он почти припал к земле совсем рядом с ней и в ту же минуту вспышка молнии осветила долину. Он увидел перед собой безобразно искаженное лицо и услышал глухой голос: - Ну-ка поцелуй меня, влюбленный пастушок! - С криком ужаса Хульдбранд отпрянул, мерзкое видение устремилось за ним.
