Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Поэты эпохи Возрождения. Том 1
Обвинение было стандартное – государственная измена, приговор – смерть. Генри Говард, граф Сарри взошел на эшафот 13 января 1547 года. Будь казнь отсрочена хотя бы до конца месяца, он бы спасся, как спасся его хитроумный отец, герцог Норфолкский, – ибо 28 января последовала давно ожидаемая кончина короля. Царствование Генриха VIII и первый этап английского Возрождения закончились практически одновременно.
Последней поэтической работой Сарри стал перевод нескольких псалмов Давидовых. Заметим, что псалмопевец Давид смолоду был воином. И он тоже когда-то баловался пращой.
Генри Говард, граф Сарри
(1517?–1547)
Строфы, написанные в Виндзорском замке
Как вышло, что моей тюрьмой ты стал,
Виндзорский замок, где в былые годы
Я с королевским сыном возрастал
Среди утех беспечных и свободы?
О, как теперь горчит твоя краса –
Зеленые дворы, где мы гуляли,
К девичьей башне возводя глаза,
Вздыхая томно в сладостной печали;
Большие залы, пышный маскарад,
Волшебные поэмы, танцы, игры,
Признанья, в коих так горой стоят
За друга, что смягчились бы и тигры;
Мяч, в воздухе мелькавший взад-вперед,
Когда, ловя желанный взгляд с балкона
Красавицы, нам возвещавшей счет,
Бросок мы пропускали ослепленно;
Ристалище, где шелковый рукав
Прекрасной дамы привязав к шелому,
На потных конях мчались мы стремглав
В потешный бой – один навстречь другому;
Лугов росистых утренний покой,
Куда мы шум и буйство приносили,
Ведя ватагу под своей рукой
И состязаясь в ловкости и силе;
Укромные поляны, что не раз
Приветствовали эхом благосклонным
Обмен сердечных тайн и пылких фраз –
Обряд, без коего не жить влюбленным;
Дубрава, отряхнувшая с плеча
Осенний плащ, где, скакуна пришпоря,
Чрез пни и рвы мы гнали рогача,
Дав захлебнуться лаем гончей своре;
Опочивальни нашей строгий вид,
Простые и неубранные стены,
Как нам спалось вдали от всех обид
И горестей, как были сны блаженны!
Как безоглядно доверяли мы,
Как в дружбу верили, как ждали славы;
Как избывали скучный плен зимы,
Придумывая шутки и забавы!
Припомню – и отхлынет кровь от щек,
От вздохов разорваться грудь готова;
И, не умея слез унять поток,
Я сетую и вопрошаю снова:
“Обитель счастья! Край, что столько мук
Принес мне непостижной переменой!
Ответствуй: где мой благородный друг,
Для всех – любимый, для меня – бесценный?»
Лишь эхо, отразясь от гулких плит,
Мне откликается печальным шумом;
Злосчастный арестант, судьбой забыт,
Я чахну в одиночестве угрюмом.
И только худшей скорби жгучий след
Смягчает боль моих последних бед.
Оправдание графа Сарри, написанное в тюрьме Флит
Ты, Лондон, в том винишь меня,
Что я прервал твой сон полночный,
Шум непотребный учиня.
А коли стало мне невмочно
Смотреть на ложь твою и блуд,
Град нечестивый и порочный?
И гнев во мне разжегся лют:
Души, я понял, лицемерной
Увещеванья не спасут.
Иль впрямь свои грехи и скверны
Ты втайне думал сохранить?
Сии надежды непомерны.
Возмездия не отвратить;
Непрочен мир творящих злое!
Чтоб эту истину внушить,
Решился я с моей пращою,
Прообразом Господних кар,
Лишить бездельников покоя.
Как молнии немой удар –
Ужасного предвестник грома,
Так камешков летящий стук
По ставням дремлющего дома
(Негромкий и невинный звук)
Я мнил, тебе судьбу Содома
С Гоморрою напомнят вдруг:
Чтобы гордыня усмирилась
И, смертный пережив испуг,
К возвышенному обратилась;
Чтоб Зависть тотчас поняла,
Как гнусен червь – и устыдилась;
Чтоб Гнев узрел, в чем корень зла,
И свой унял жестокий норов;
Чтоб Леность сразу за дела
Взялась без дальних разговоров;
Чтоб жадность раздала свой клад,
Познав бессмысленность затворов
И страхов ежедневный ад;
Чтоб любодеи клятву дали
Забыть про похоть и разврат;
Чтобы обжоры зарыдали,
Очнувшись, о своей вине;
Чтоб даже пьяницы в кружале,
Забыв о мерзостном вине,
Душою потянулись к Богу, –
Вот ведь чего хотелось мне,
Вот отчего я бил тревогу!
Не окна я ломал – будил
Тех гордых, что, греша помногу,
Небесных не боятся сил,
Не внемлют голосу провидца!
Но тщетно я потратил пыл.
О величайшая Блудница,
Тщеславный, лживый Вавилон!
Твои виссон и багряница
Не скроют бесов легион,
Кишащих в этих тесных стенах;
Ты лишь обманчиво силен;
Кровь мучеников убиенных
Взывает к небу, вопия
О вероломствах и изменах.
Их вопль услышит Судия
И скоро отомстит, нагрянув
С чумой и гладом на тебя;
И ты падешь, в ничтожность канув
Всем прахом башен и колонн,
Дворцов и гордых истуканов,
Чтоб стать навеки средь племен
Предупреждением нелишним,
Как Град Греха, что сокрушен
Благим и праведным Всевышним.
На смерть Томаса Уайетта
Здесь упокоен Уайетт, враг покоя,
Тот, что дары редчайшие сберег
В душе, гонимой злобою мирскою:
Так зависть благородным людям впрок.
Ум, смолоду не ведавший безделья,
Подобный кузнице, где всякий час
Выковывались славные изделья
Британии в прибыток и в запас,
Лик, поражавший добротой суровой
И горделивостью без похвальбы,
И в бурю, и в грозу всегда готовый
Смеяться над капризами судьбы,
Рука, водившая пером поэта,
Что Чосера, казалось, превзойдет:
Недостижимая доныне мета,
К которой и приблизиться – почет,
Язык, служивший королю немало
В чужих краях; чья сдержанная речь
Достойные сердца воспламеняла
Преумножать добро и честь беречь,
Взгляд, мелкими страстями не слепимый,
Но затаивший в глубине своей
Спокойствия утес неколебимый –
Риф для врагов и якорь для друзей,
Душа небоязливая, тем паче
Когда за правду постоять могла:
Не пыжавшая перьев при удаче,
В беде не омрачавшая чела,
Мужская стать особенного рода,
В которой слиты сила с красотой, –
Таких людей уж нет! Увы, Природа
Разбила форму для отливки той.
Но Дух его, покинув прах телесный,
Вернулся вновь к Христовым высотам:
Живой свидетель истины небесной,
Ниспосланный неблагодарным нам.
Сколь ни скорби теперь – все будет мало;
Земля, какой Алмаз ты потеряла!
Джон Харингтон из Степни
(1517?–1582)
Занимал должность хранителя королевских зданий при Генрихе VIII. После смерти первой жены служил принцессе Елизавете и сохранил ей преданность в опасные времена королевы Мэри. Харингтон писал изящные стихи всем шести фрейлинам принцессы Елизаветы и в конце концов женился на одной из них, Изабелле Маркем. Елизавета была крестной их первенца Джона, будущего поэта (сэр Джон Харингтон, 1561–1612). Чтобы различить отца и сына, принято к имени старшего прибавлять «из Степни», а к имени младшего его рыцарский титул «сэр».
Дражайшей матушке – о сражении, коего свидетелем я стал
Великий приключился бой –
Хотя убитых нет –
Меж тем, писать ли мне письмо,
Иль отложить ответ.
У первой рати во главе
Стоял Сыновний Долг,
Но сэры Спех и Недосуг
Вели враждебный полк.
Спех в западню меня загнал
И выхода лишил,
А Недосуг со всех сторон
Войсками обложил.
Но капитан Сыновний Долг
Подвиг меня писать
И бодро воодушевил
Слабеющую рать.
Бой краток был и не кровав,
Хоть в эти полчаса
Явили обе стороны
Отваги чудеса.
Кому ж Фортуна в этот раз
Победу отдала?
Тому, кто против двух один
Держался, как Скала.
И победитель мне велел,
Едва лишь бой умолк,
Стихи вам эти написать,
Чтобы явить свой Долг.
Анна Эскью
(1521–1546)
В 1539 году Генрих VIII ввел смертную казнь за несоблюдение «шести статей», католического вероучения, от которого король не хотел слишком далеко отходить. С этого момента стали казнить как католиков, отрицавших «Акт о супрематии», так и протестантов, несогласных с «шестью статьями». Анна Эскью, молодая леди из Линкольншира, за свои протестантские убеждения была заключена в тюрьму, подвергнута жесточайшим пыткам и сожжена. Есть основания полагать, что в преследовании Эскью были замешаны придворные интриги, так как она пользовалась покровительством последней жены Генриха VIII Екатерины Парр, и что ее пытались заставить дать показания против своих друзей при дворе, но Анна никого не выдала. Предсмертная баллада протестантской мученицы была напечатана вместе с протоколами допросов в Марбурге (Германия) вскоре после ее казни.
