Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений

Не сыщешь в Аркадии девушек, равных
Невинной Сиринге цветущей красой.
Она между нимф выделялась дубравных
В горах, орошенных студеной росой.

Уже не однажды во мраке дубравном,
Объятья любви от себя отклонив,
Она убегала, гонимая фавном,
Иль богом обильных колосьями нив.

Безмужной остаться дриаде хотелось.
Богине она уподобилась той,
Отчизна которой — божественный Делос:
С Дианой равнялась она чистотой.

Когда же собаки оленя настигнут,
Охотою нимфа себя веселит.
Из рога оленьего лук ее выгнут,
Тогда как Дианин из золота слит, —

А в прочем Сиринга с Дианою схожа:
Строга, непреступна, и бог ни один
Не делит ее вожделенного ложа
В глубокой траве плодоносных долин.

Однажды, венчанный сосновой короной,
Неистовый Пан за дриадой гнался.
Но крепкие ноги, служа обороной,
Ее уносили глубоко в леса.

Раздвинулись чащи, кустарники — реже.
Сгибаются ноги, бессильно скользя
В глубоком и влажном песке побережий;
Широкой рекой преградилась стезя.

И нимфа, пронзенная ужасом острым,
От страстных объятий спасаясь едва,
Ко влажным наядам, возлюбленным сестрам,
Последние, в горе, бросает слова:

«О сестры! мою красоту измените!
На горе прекрасною я родилась.
Волос обрывайте душистые нити,
Гасите огонь соблазняющих глаз!»

Тем временем Пан, разгоревшийся, страстный,
К желанному телу в восторге приник.
Но тело немеет под лаской напрасной,
И в пальцах — холодный, болотный тростник.

И ветер, в тростник проникая из скважин,
Порывисто дунул, и Пан услыхал
Как будто бы стон — безнадежен, протяжен —
Как будто бы кто-то любил и вздыхал.

Я забыла дом родимый
Для Ахиллова шатра.
В синем небе вижу дымы
Погребального костра.

Вижу медных ратей строи,
Вдоль залива корабли —
К берегам далекой Трои
Обращенные рули.

Но лазурного залива
Не колышется роса,
И в безмолвии, тоскливо,
Спят, белея, паруса.

Оглашается Авлида
Песнью вольною гребца.
Я ищу шатер Атрида,
Кличу милого отца.

Нет, не мне отныне весны,
Ласка теплого луча,
Луг зеленый, цветоносный,
Бег веселого ключа.

Нет, не мне весною ранней
Бегать в поле, рвать цветы.
Ах! и злая жизнь — желанней
Застигийской темноты.

Не меня украсят девы
В вечер свадебного дня,
И венчальные напевы
Прозвучат не для меня.

О невеста! на закланье
Брачный сшит тебе покров.
Вижу красное пыланье,
Слышу треск смолистых дров.

Ставят желтые корзины,
В них кладут, цветы, плоды.
Полны медные кувшины
Очистительной воды.

Я — покорна. Руки вздеты
К выси, ясно голубой.
Слышу волн холодной Леты
Закипающий прибой.

Агаменон! Твой гнев беззаконен.
Знать, напрасно пучину гребли
Ополченья моих мирмидонян,
К Илиону стремя корабли.

Но терпеть не привык я обиду.
Пусть проносятся стрелы, свистя, —
Из шатра я на поле не выйду,
За рабыню отнятую мстя.

На покровах украшенных лежа,
Я лобзанья ищу твоего.
Ахиллесово праздное ложе
Не разделит рабыня его.

Я — один в опустелой палатке.
Где-то битвы неистовый гул.
Парусины широкие складки
Разгулявшийся ветер надул.

Не замедлил зачем на пути я,
К нелюбезным пределам гребя?
О, лугами богатая Фтия,
Для чего я покинул тебя?

Иль не знал я тогда приговор мой,
Сотней палуб волну бременя?
Иль не знал, что корабль крутокормый
Устремляет к могиле меня?

Олимпиец судьбу мою взвесил
На весах непреложной Судьбы.
Неизменно прекрасен и весел,
Я готов для последней борьбы.

Бездыханное тело Патрокла
Я сложил у шатра моего;
Червленеющей кровью измокла
Возле раны одежда его.

Чу, зовут медноустые трубы,
Надевают доспехи вожди.
Гектор, радость старухи Гекубы,
Жребий взвешен: пощады не жди.

Щит мой в золоте, ярком, узорном,
Он горит лучезарнее звезд;
Он божественным выкован горном,
И над ним поработал Гефест.

Дух мой мстительной яростью жарок,
И готов я главу преклонить
Перед волей безжалостных парок,
Обрезающих тонкую нить.

Конь твой, Гектор, бежит без возницы,
И кровавая вьется стезя.
Я тебя привяжу к колеснице,
Омертвелые ноги пронзя.

И коней по спине пропотелой
Я бичом золоченым стегну,
Трижды, Гектор, влача твое тело,
Твой родной Илион обогну.

Олимпиец судьбу мою взвесил
На весах непреложной Судьбы.
Неизменно прекрасен и весел,
Я готов для последней борьбы.

Голос лиры сладкозвучный
Злые думы усыпил.
Там, над Идой многоключной,
Облак розовый застыл.

Раб у входа чистит брони,
Мажет воском тетиву;
И распряженные кони
Щиплют сочную траву.

В ризе бронзово-зеленой
Сел он, смотрит на Пергам.
И сбегает плащ червленый,
Как змея, к его ногам.

Там олива, с ветром споря,
Клонит синюю главу,
И фиалковое море
Блещет в солнце, сквозь листву.

Как багряные хламиды,
Распластались крылья туч.
Чу! запел на склонах Иды
Белоструйный, дремный ключ.

Солнце в тучах фимиама
Выжгло красные рубцы.
Крепкостенного Пергама
Тускло вспыхнули зубцы.

И пред битвою грядущей
Всюду в поде — тишина.
Он один в тенистой куще
С кубком древнего вина.

Благовонно, смольно, густо,
Меда сладостней оно —
Хрисеидой розоустой
Принесенное вино.

И на миг забью угрозы,
Неизбежные, судьбы,
Ахиллес срывает розы
С желтых кос своей рабы.

На груди ее девичьей
Он почил в тени шатра,
Чтоб назавтра стать добычей
Погребального костра.

Всё мне снится дворец златоверхий,
И Пелеева дома родня,
И родной, голубеющий Сперхий,
Где наяды ласкали меня.

Те холмы, где с охотничьим луком
Я бежал, огибая скалу,
Чтоб горячею кровью и туком
Золотую насытить стрелу.

Мне сказала Фетида с кручиной,
Что умру я в чужой стороне.
Ксанф неистовый, бурнопучинный,
Не заменишь ты Сперхия мне.

Мать слезами мне сердце кручинит
С дня, как тризна свершилась в шатрах
И златою амфорою принят
Менетида оплаканный прах.

Говорила мне мать: «хорошо бы
Ныне с девой сопрячься тебе:
Умножавший троянские гробы,
Ты приблизился к смертной судьбе.

Так не медли же: Гектора выдай
Для надгробных честей и костра,
И усни с золотой Хрисевдой
Под приютною тенью шатра».

И спешу твою грудь оплести я;
Но, лишь члены опутает сон,
Всё мне снится родимая Фтия,
Лучезарный ее небосклон.