Александр Новиков - Симфонии двора (сборник)

Мне десять лет вчера чуть было не впаяли.

Но в этот раз бессилен был закон.

А ну, сисястая, станцуй нам на рояле!

А ну, губастая, подуй нам в саксофон!

И ты, пархатенький, на скрипке

постарайся —

Здесь не Америка, здесь могут

не простить —

Сыграй про Мурку нам, да чтобы в темпе

вальса,

Да со стаканом к нам не вздумай

зачастить.

Ведь я персона вне закона —

Моей стране за то большая честь.

Я как звезда без небосклона:

Закона нет. А я-то есть.

Столица спит. А по столице мчится

Автомобиль с огромным синяком.

Я депутат. Со мной такого не случится,

Чтоб я на нем поехал прямиком.

Пускай другим сирены горлохватят,

И пусть другие прячутся ползком.

А ну, сисястая, присядь к нам на шпагате!

А ну, глазастая, моргни одним глазком!

Ведь я персона вне закона —

Моей стране за то большая честь.

Я как звезда без небосклона:

Закона нет. А я-то есть.

Я депутатом стал за три вагона водки —

Электорат бегом бежал голосовать.

А ну, сисястая, возьми, вот, на колготки!

А ну, губастая, кончайте баловать!

И ты, менток, и эти, в штатском рожи,

Что мне в стакан подходите глядеть,

Я вас узнал! И вы танцуйте тоже,

Когда я вам с эстрады буду петь.

Ведь я персона вне закона —

Моей стране за то большая честь.

Я как звезда без небосклона:

Закона нет. А я-то есть.

От этой чудной танцовщицы,

Что стоит денег целый куш,

Мог без ума всю ночь тащиться

Видавший виды «Мулен Руж».

Видавший все на свете Брайтон,

Не шибко падкий до чудес,

Салютовал бы ей «ол-райтом»

И многодолларовым «йес»!

Но это дело было в Сочи,

Что далеко не зарубеж,

Где в ресторане каждый хочет

К ее ногам и даже меж,

Где в кипарисовых аллеях

Макушки щупают луну,

И сатана с вечерним клеем

Наклеит чью-нибудь жену.

И надо ж было так случиться,

Что очутилась она там

Непревзойденной танцовщицей

И в телесах не по годам.

Был стан и нрав ее раскован —

Сравнить бессилен комплимент —

Такой, что даже участковый

Зашелся страстью, хоть и мент.

Ее он в серебро и злато

Мечтал всю доверху одеть,

Но на ментовскую зарплату

Позволить мог одну лишь медь.

Он не имел для встреч квартиры

С медвежьей шкурой на стене

И ненавидел рэкетиров

За это тихо и вдвойне.

Что в этом случае, известно,

Мужчина должен предпринять.

Но он был мент, к тому же честный,

И на мундир не смел пенять.

Он рисовал в себе картины:

Что вдруг маньяк ее «пасет»,

Что вдруг пристанут к ней кретины,

А он увидит – и спасет!

А вдруг она согласна будет

Сейчас же двинуть под венец?

Она ж – кабацкая! В ОРУДе

Узнают только и – конец!

Прощай, участок и карьера,

Зарплата, пенсия и власть.

Подумать, так на какого хера

Такая свадебка сдалась.

А вдруг она на самом деле

Согласна будет – за любовь?

Ой, донесут в политотделе,

Моментом высосут всю кровь!

Там только ждут. Там только рады.

Там только ищут, кто – кого.

А ножки все-таки что надо.

И остальное – ничего.

И в час, когда цикады пеньем

Чаруют мир, как скрипачи,

Порвался трос его терпенья,

И он настиг ее в ночи.

И он сказал: «Прошу придурком

Меня не счесть. Вот документ.

Хотите стать второю Муркой,

Ловить преступный элемент?»

Она сказала: «Ради бога,

Мой государственный амур!

Я с вас возьму не так уж много —

Со скидкой, в общем-то, на МУР…»

И здесь, на самом интересном,

Я чуть вам, братцы, не соврал:

Ведь он был – мент. К тому же

честный.

И он ее арестовал.

А намедни приехал ко мне своячок —

Деревенский, простой, от сохи мужичок.

Прикупить, пригубить, приобуться —

одеться,

Да на баб на живых, городских

наглядеться.

Я в делах позарез, по кадык был,

И от дел своих сбежать не мог никак.

Он в затылке почесал: мол, куды мне?

Я по горлу постучал: мол, в кабак.

И пошел он. Душою и помыслом чист.

Улыбнулся ему на всю сдачу таксист.

За пятерку вошел, за червонец разделся,

А за два фиолетовых так разговелся!

Что оркестр взыграл за десятку

Рок-н-ролл с переходом на гопак.

И ударил Василий вприсядку —

Он был пьяный немножко дурак.

Загудело в нутре у него. От и до.

И почуял Василий в себе Бельмондо.

Замахнул и пошел, как в селе

на смотрины,

Ухватить, чтоб была, эх, не хуже Сабрины!

Но сказали экзотические телки:

– «Катерину», дядя Вася, приготовь.

(Что таить: на селе секс-потемки,

Засвети – просветим за любовь!)

Уронил потолок штукатурку в фонтан.

Заорали ему: «Ты вприсядку – вон там!»

Зазывали его две грудасто-плечистых.

«Рус, давай!», – ободрял пьяный хор

интуристов.

Две девчоночки сквозь фирменные

шмутки

Засветили ему прелести в дыму,

И спросил он их: «Вы, правда,

проститутки?»

И тогда они ответили ему:…!

…………………………………………..

А когда всю посуду собрали в мешок,

Сквозанул из Василия нервный смешок.

Выводили его как угонщика судна.

И вздохнула одна: «Деревенскому

трудно…»

И помчал автоспецмед по столице,

Где маникюром не скальпированный чуть,

Он спросил еще: «Дадите похмелиться?»

И заплакал в протокол: «Домой хочу-у-у…».

Вот вам песня о профессии древней

И о сращивании города с деревнй.

Права консьержка. Дробью из бердани

Меня бы гнать задолго до того,

Как я пришел на ваше на свиданье

И долго бил влюбленного его.

Твой кавалер с того балдел —

На фартук новый твой глядел.

А я – с груди и ножек.

Твой кавалер тебе носил

Конфеты или апельсин.

А я – табак и ножик.

Права соседка. Дворник полоротый —

Во всем злодей не меньше моего —

Не углядел, как я через ворота

Взашей погнал влюбленного его.

Твой кавалер пропеть был рад

Тебе в ночи сто серенад —

На скрипке – шит не лыком.

А я восьмеркой на семи —

Враг школы, дома и семьи —

А-ля гоп-стоп со смыком.

Прав дворник был. К шпане и хулиганам

Имеет страсть пай-девочек душа.

И хоть я рос смышленым мальчуганом,

Я в тех делах не смыслил ни шиша.

Твой кавалер из темноты

Кидал в окно твое цветы.

И точно – докидался!

И как-то раз, когда темно,

Я сам себя швырнул в окно

И как-то там остался.

Ах, этой женской логики причуды —

От них одни волненья и беда.

Она меня спросила: «Ты откуда?»,

Хотя спросить бы надо: «Ты куда?»

А кавалер твой выл: «Люблю-ю…»,

Он обещал залезть в петлю —

Так грустно ему было.

А я в ответ ему на вой

Швырнул веревки бельевой.

А ты швырнула мыло.

И света нет. И дворник пьян.

И я, безгрешен, окаян,

Влетел в окно, как ворон.

Судьба играет в поддавки,

И нежных, нежных две руки

Поймали вора!

Гулял я ночами по Выборгу

И ножичком лихо играл,

И грабил не всех, а по выбору,

И даже не все забирал.

В слезливой балтийской туманности

Я плавал как рыба в воде.

Я был сердобольный до странности.

И это учли на суде.

Сидел я на лавке занозной

И годы считал наперед,

А злой прокуроришка слезно

Просил: меня – только в расход.

Кричал, мне эпитеты вешая,

За все несусветно кляня,

И только одна потерпевшая

Глядела с тоской на меня.

Я вспомнил ее и очкарика,

Который годился в отцы.

Я встретил их возле фонарика

И сразу же взял под уздцы.

Она улыбнулась загадочно,

А этот давай голосить,

И я ей сказал, что припадочным

Нельзя дорогое носить.

Без крови, без травм и без выстрела

Оставил он лишнее мне,

Его пожилого, но быстрого

Я слышал вдали в тишине.

Она ж, удивленная фортелем,

Смутившись в какой-то момент,

Сказала: «Вы все мне испортили.

Хороший сорвался клиент!..»

Курила, от холода охая,

Шубейки крыла запахнув,

Красивая и одинокая —

Такую как бросишь одну?

А дома малец и не топлено,

И угол дрянного дрянней,

И все, что по жизни накоплено,