Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы
На безрадостный звон ковыляют с кладбищ отдаленных.
О надгробье торжественное из лучей золотых!
Купола, колокольни во власти ветров исступленных...
С кем же, с кем же фехтуют рапиры фонтанов твоих?
1923
Перевод Д. Бродского
ПОМПЕЯ
ПОМПЕЯ
1
Как жар в Везувии, душевный страх растет,
И выпит ужасом рассудок оглушенный.
О призрак, слеп твой шаг, луной завороженный,
Твой подневолен шаг, — в нем смертный виден
гнет.
Ночь окровавленный ломоть луны грызет
В холодной синеве, и сквозь лучей колонны
Костями скалится Помпея в сумрак сонный.
Над ней суровое молчание высот.
Ей снится пиршество: в застывшей мгле витая,
Мелькают призраки — за мрачной стаей стая,
И, мертвый круг сомкнув, стоит стена к стене.
Из глубины годов двухтысячной — в восторге
Несутся рокоты недошумевших оргий,
И пляшут мертвецы, венки подняв к луне.
2
Помпея ждет потех, но тишина тяжка,
И гладиаторов нет на кругу широком.
О, смерти страшный сон, определенный роком!
Как вымя тощее, свисают облака.
По плоти огневой у мрамора — тоска,
Забил из всех ключей Везувий пьяным соком.
Помпея страстная! В веках явясь зароком,
Твое дыхание сдержала чья рука?
Ждут завсегдатаев раскрытые притоны,
Где арки всех венчать готовы, как короны,
С постелей похоти летит дразнящий зов.
Помпея ждет потех, но смотрит взор Нерона
На Рим пылающий, как в космах облаков
Везувий яростный на груды костяков.
3
Пьяна ли Смерть еще, и снится ль ей, проклятой,
Помпея? Как слепец, слоняется луна,
И кости щупает, и метит их она
Лучами блеклыми, и лижет мрамор статуй.
И птицы лунные в выси голубоватой
Пьют влагу смертных рос. Неаполь, ночь душна!
Ударь в колокола, пусть дрогнет тишина, —
Везувий дремлет, рот забил он мглой, как ватой.
Но бешен этот рот, и дышит он огнем,
И потаенная клокочет ярость в нем —
Хребты склоняются и распухают долы.
Неаполь, звон бросай, тревожный и тяжелый!
Летит молва, что вновь проклятия свои
Твердит молитвенно Везувий в забытьи.
4
На дне глубоких ям — мешков солдатских кучи.
Там — вязко, глину там кровищей развезло.
Висит на проволоке голубя крыло,
Оттуда тянет мглой и сыростью колючей.
Дороги — в ужасе; и холмики и кручи
С крестами на боках влачатся тяжело...
Дурман Везувия! Свод хрупкий, как стекло,
Широко крестится огнями звездолучий.
Былые пиршества, триумфы снятся им...
А скука черная ползет, как червь могильный,
И ворон ворожит на изгороди пыльной.
О, ветхий скрип котурн! В душе неукротим,
Везувий жаждет вновь, и в недрах жар сильнее.
Спит череп в ужасе, он спит, как ночь в Помпее.
1923
Перевод Д. Бродского
ПРЕДВЕСТЬЕ ГРОЗЫ
ПРЕДВЕСТЬЕ ГРОЗЫ
По часам растекаются медные зовы тоски,
Одиноко Помпея томится, в веках позабыта...
Только месяц блуждает, щербатые щупая плиты
И сухие, ветрами обшмыганные костяки.
Спят вертепы и храмы и грезят о славе былой,
И предвестьем грозы облака набухают сурово...
О Неаполь, раскачивай меди тоскливые зовы —
Встал Везувий, по плечи окутан зловещею мглой!
Воспален его бешеный рот, извергающий пламя,
В нем — безумье клокочет, и сквозь потрясенную тьму
Пастухи с плоскогорий о мести взывают к нему.
О Неаполь, покачивай черными колоколами!
Безутешно томясь, поспешает к тебе над полями
Весть о том, что Везувий очнулся в багровом дыму.
1923
Перевод Д. Бродского
«За днями дни, как корабли, свой путь…»
* * *
За днями дни, как корабли, свой путь
Прокладывают твердо в море чуда.
Я не пришел спросить: «Куда? Откуда?»
Пришел, чтоб с ними плыть и утонуть.
За днями дни... И вот уж слышен зов
Береговой — он нежен и печален...
Я в гавань не войду, я не причалю —
Сломал мне ветер крылья парусов.
За днями дни
Прокладывают
Путь...
Пришел я к ним,
Чтоб плыть,
А не тонуть.
1923
Перевод Д. Маркиша
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ
НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ
За субботним столом, словно царь, восседает хозяин,
И двенадцать сынов — как двенадцать библейских
колен.
«Я, как раб ханаанский, пахал и снимал урожаи,
Как еврей и отец, делал всё, что нам бог повелел.
Вот такой, какой есть, всё на свете я делать умею:
И доить, и ковать, и уладить базарный скандал.
Я трудился и ездил; я видел, поверьте еврею,
И Париж, и Нью-Йорк, и в Одессе я тоже бывал».
В хрен макает он белую халу, сопит и чихает,
И, размазавши слезы, которых не может унять,
Говорит: «Хрен в субботу — ведь это же радость какая,
Всё равно что страничку Талмуда прочесть и понять.
А мои сыновья? Я всегда их воспитывал честно,
И прошу я вас, пан, объясните, пожалуйста, мне:
Я приучен к любому труду, так найдется ли место
Для такого, как я, в вашей новой советской стране?»
1924 Польша
Перевод Р. Сефа
«В вагоне, на полу, весь в предрассветной сини…»
* * *
В вагоне, на полу, весь в предрассветной сини,
Сидит седой старик за спинами чужими.
Бородкой выцветшей уткнулся в апельсины;
Кто знает: ест он их иль молится над ними?
По гулким улицам вышагивают люди,
И серебром полны студеные их ведра.
Привет вам, нищие! Мир с вами да пребудет!
Вы, вестники удач, идете мимо гордо.
На мостовых — толпы растущее гуденье,
И попрошайками панели обросли,
И, лежа, улицы читают объявленья.
О братья-нищие! Не спорьте хоть сейчас:
Вот с солнцем молодым шагает день вдали,
Как егерь из лесу с оленем на плечах.
1924
Перевод Д. Маркиша
СТАРОСТЬ
СТАРОСТЬ
Ступай домой, старик! Звонят колокола...
И клонит в сон тебя, и веками прикрыты
Твоих потухших глаз огромные орбиты,
Закатным пламенем сожженные дотла.
Шарманка не поет, и посох мхом оброс,
И сердце не стучит о старческие ребра;
Лишь трется о тебя с ворчанием недобрым
Покрытый струпьями чесоточными пес.
Ступай домой, старик! К вечерне зазвонили...
Седые сумерки цыганами бредут,
И ты, нахохлившись, сидишь и дремлешь тут,
Как старый попугай, оставшийся без крыльев.
1924
Перевод О. Колычева
«Я жив еще! И кровь, как прежде, горяча!..»
* * *
Я жив еще! И кровь, как прежде, горяча!
Кому я задолжал? Кто первый алчет крови?..
Восходит месяц твой — топор из-за плеча,
И мрак твоих ночей — как сдвинутые брови.
Подобно деревцам, назначенным на сруб,
Редеют дни мои, к которым нет возврата;
И слово осеклось, боясь сорваться с губ,
